Шофер погиб в столкновении.
Жалкий старый дурак.
Ванессе удалось повернуть голову к заднему сиденью. Перед нею, возле самого подбородка, лежало оскверненное распятие. Зачерненные глаза смотрели прямо на Ванессу.
Закрыв глаза, она стала молиться. Молиться своим темным богам. Она молила их превратить ее ненависть в черный прилив, который прокатится и захлестнет это шоссе дураков. Молила их принести огонь.
С неумолимостью змеи прокатилось по ней изменение. Тело задрожало, будто кто-то натягивал ее кости и жилы в гигантский лук. Дрожь усиливалась и нарастала, как диссонирующая гармония.
Она открыла глаза. Чаша с отрезанными пальцами опрокинулась в столкновении, и высушенные белые кончики выстроились вокруг нее, как опилки возле магнита.
Все они указывали на нее.
Она еще успела заметить кубок с нечестивой жидкостью. Он тоже был опрокинут, но в отличие от других ящичков и чаш остался лежать на краю подлокотника. И яд медленно, как патока, сочился на пол рядом с ней. Ванесса смотрела и думала, как принести смертельные видения всем этим мерзким псам.
"Приносящий боль... приносящий видения... Да увидит любой... человек или зверь... видение мое... да примет его... да от него погибнет... ибо видения суть боль...
Ибо я есть видение..."
И Ванесса весь остаток жизненных сил потратила, передвигая лицо под кубок, чтобы последние капли яда поцеловали ее дрожащие губы.
Первым на месте катастрофы появился Эрл Кунц, ветеран Колумбийской службы скорой помощи с семнадцатилетним стажем. Его напарник Барри Стрейтерн провел машину по битому стеклу и обломкам и юзом затормозил на обочине.
Они оба выпрыгнули из машины.
Обстановка напоминала Бейрут после урагана. Из рваной дыры в бензобаке огромного грузовика сочилось топливо. На шасси прицепа намоталась патрульная машина. Через край обочины перевесился старинный лимузин, а на дороге рядом с ним горела цепочка огоньков, уходящая к обочине и дальше в глубь соседнего кукурузного поля.
Огоньки были похожи на следы ног.
Схватив свой чемоданчик первой помощи, Эрл поспешил к обгорелому и окровавленному Эрни Парришу, лежавшему рядом с прицепом. Барри побежал проверять кабину.
Опустившись на колени рядом с телом, Эрл раскрыл чемоданчик и стал искать нужные ампулы. Маленький и плотный, с толстыми линзами очков и редеющими волосами цвета старой бронзы, Эрл Кунц был одет в обычный белый фельдшерский халат На шее под стетоскопом у него был аккуратно повязан красный галстук-бабочка. Кое-кто из его коллег подшучивал над такой утонченностью, некоторые даже подозревали его в гомосексуализме, но Кунцу было наплевать. Он верил в порядок на корабле.
Кунц прижал пальцы к шее Эрни. Пульса не было. Тело холодное как лед. Эрни уже готовил дефибриллятор, когда его внимание неожиданно привлек раздавшийся за спиной звук.
Какое-то движение в антикварном лимузине.
Задняя дверца распахнулась. Петли оторвались, и покореженная дверца упала, как сухой лист. Из лимузина возникла фигура. Будто на проволочных кривых ногах, двигаясь с паучьей сноровкой, она направилась к водительской двери.
— Эй! — Эрл встал и повернулся к фигуре. — Вы не ранены?
Существо остановилось, развернулось и уставилось на фельдшера.
Эрл почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.
— Мэм? Вы не ранены?
Старуха была вся залита кровью. Но что-то было в ней неестественное. Она стояла так, словно вместо позвоночника у нее был железный стержень. Ее ноги походили на скрюченные спирали окровавленной плоти. Седые волосы с тусклым металлическим блеском клочьями торчали вокруг головы. Глаза светились, словно вместо зрачков в них были вставлены жучки-светляки.
Старуха неожиданно улыбнулась, и зубы ее были чернее головешек.
— Кунц!
Голос исходил от старухи, но этого не могло быть. Сиплый мужской голос, в котором явственно звучала похоть, был Эрлу смутно знаком. А клички этой Эрл не слышал уже со школьных лет.
— Малыш Кунци... — Ведьма двинулась к нему на своих паучьих ножках.
Эрл Кунц наложил в штаны. Он пытался присмотреться, пытался понять, разобраться, что видит. Но лишь смотрел кроличьим взглядом и беззвучно разевал рот, глядя, как лицо ведьмы обретает знакомые черты.
Черты садиста-физкультурника, изнасиловавшего Эрла в шестом классе.
— Хочешь отсосать? Тебе же понравилось брать в рот, а?
Механический голос окатил Эрла волной, а старуха приближалась. Как марионетка, и голос — точная копия голоса насильника. Эрл сел на землю и зарыдал. Это был плач горя и стыда, плач маленького мальчика. Тонкие ниточки, удерживавшие психику Эрла, оборвались.
Он рухнул наземь и зарылся носом в битое стекло.
О, как сладостно... сверкающие осколки... капли крови, отливающие в свете натриевых ламп... жалкая масса у ее ног...
Ванесса постояла еще немного, глядя на дрожавшего фельдшера. Шивший внутри нее дух теперь расцвел, будто черная бабочка сбросила кокон, взмахнула крыльями и наполнила пустую оболочку Ванессы энергией и новым чудесным даром... даром вбирать боль... превращать страхи в видения...
Она повернулась и широким шагом пошла назад, к лимузину.
Ощущение было такое, будто она повелевает кораблем-призраком. Проснувшаяся сила дергала за ниточки ее разрушенные ноги, руки, пальцы. Она стала невесомой. Мощной, как молния. Куда более смертоносной.
И это было восхитительно.
Она подошла к лимузину Водительская дверца была заклинена остывающим трупом шофера. Ванесса обхватила его голову руками и стала крутить и дергать, пытаясь вытащить светловолосого гиганта, но широкие плечи намертво застряли в хаосе скрученного металла. Она потянула сильнее, и вдруг голова Эрика оторвалась от шеи, словно спелая тыква от стебля. Из разорванных артерий и яремной вены лениво запенилась кровь. Но кровь оказалась отличной смазкой для застрявшего тела, и Ванесса смогла, вытолкнув останки наружу, сесть за руль.
Она приготовилась ехать. В своей смертной жизни Ванессе никогда не приходилось управлять автомобилем, но теперь в ней был дар, и теперь она прекрасно умела водить машину.
Она завела побитый лимузин и отправилась завершать начатое.
Часть третьяМальстрем
И будут выходить, и увидят трупы
людей, отступивших от Меня; ибо червь
их не умрет, и огонь их не угаснет; и
будут они мерзостью для всякой плоти.
22. В полицейском джипе
— Поищи...
— Лукас, нужно...
— ...аптечку!
— Где?
— Поищи...
— Черт побери...
— Под сиденьями!
Слова с шипением выходили из обожженного горла Лукаса. Голова шла кругом от обезболивающих таблеток и животного страха. Все тело гудело. Хотя они мчались на большой скорости по левой полосе и это помогло, глубокие повреждения тканей не проходили.
Оглядывая салон джипа, Лукас мысленно составлял представление о своем новом железном коне. Это был серийный «форд таурус» с форсированным двигателем, поисковыми фарами и отличным комплектом радиооборудования. Хотя корпус сильно пострадал, салон и усиленные шасси практически остались неповрежденными. Лукас приписал это знаменитому американскому качеству вкупе со слепым везением. На скобах приборной панели было закреплено помповое ружье двенадцатого калибра. В кромешной тьме огоньки на приборной панели придавали машине какой-то праздничный вид. В салоне до сих пор стоял запах шерифа — стылого кофе и помады для волос.
Что хуже всего, Лукас потерял свою любимую «Черную Марию». Все его детские мечты, вся грязная и тяжелая работа, обучение на права класса "А", часы за рулем чужих грузовиков, работа по выходным, экономия на покупку нового двигательного узла, все годы труда владельца-водителя, почти пять миллионов миль на черной красавице — все коту под хвост! Как из колодца накатывали ошеломление, горе, слезы, но времени плакать не было.
В данный момент были более срочные дела.
Найдя нужный тумблер, Лукас выключил мигалку на крыше. Внезапно все его тело снова пронзила острая боль.
— Посмотри, не откидываются ли задние сиденья? — прохрипел Лукас назад, в темноту. — Может, найдешь что-нибудь в багажнике.
— Лукас, нам надо к врачу! — всхлипнула позади него Софи, пытаясь поднять сиденье. Анхел, свернувшись у окна в позе эмбриона, тихо стонал и часто дышал. На его лице застыла гримаса боли и горя из-за гибели дяди.
Софи наконец нашла опускающееся сиденье и открыла за ним ящик. Там обнаружилась пластиковая коробка. Порывшись в аптечке, Софи достала пару тюбиков мази, один из них бросила Анхелу и полезла на переднее сиденье помочь Лукасу.
— Сначала себя! — прошипел Лукас, мотнув головой в ее сторону. — Смажь себе руки!
Софи принялась за работу. Выдавив на ладонь пригоршню мази, она наложила ее толстым слоем на обожженную кожу рук, лица и шеи. Потом бережно покрыла мазью волдыри на щеках Лукаса, его шею, подбородок, губы. Из ноздрей Лукаса расходилась полоска сажи, Софи ее стерла.
Лукас хрипел, подавляя стон. Сначала мазь жалила, как миллион термитов, потом уколы сменились медленным жжением. Порывшись в кармане, он достал оттуда пару таблеток демерола и бензедрина, сунул их в рот и скривился. Вкус, как у гуталина.
Лукас глубоко вздохнул и стиснул руки на руле.
Самое главное теперь — не заснуть.
Если они собираются выжить, спать нельзя. Но за последние часы Лукас потерял счет принятым таблеткам. Четыре таблетки болеутоляющего и две бензедрина? Или шесть демерола и четыре бензедрина? А что может натворить такой коктейль? Может, не стоило принимать болеутоляющих, сама боль помешала бы заснуть.
— О Господи, Лукас! — задыхаясь, прошептала Софи. Сдавленный, хрипящий, перепуганный голос, как будто за милю отсюда.
— Ну-ну, детка, успокойся, — пробормотал Лукас, стараясь не отвлекаться от вождения. Странно было сидеть в четырехколесной машине. Годы прошли с тех пор, как он последний раз сидел в легковушке.