– Банни, кто из нас должен получать инструкции, он или мы? Дай этому дьяволу шанс.
Больше мне добавить было нечего, но он не убедил меня, я лишь почувствовал уныние. Мы шли лёгкой рысью, пока совсем не рассвело, и тут Раффлс присвистнул от удивления.
– Клянусь богами, Банни, это же белый флаг!
Я не мог видеть так далеко, у него было самые лучшие глаза во всём нашем эскадроне, но вскоре развевающаяся эмблема, которая приобрела такое зловещее значение для большинства наших солдат, стала видна даже мне. Немного погодя среди нас вдруг оказался косматый бур на мохнатом пони, в его глубоко посаженных глазах читалось недоверие и испуг. Он направлялся к нашему лагерю с официальным посланием и ничего не хотел говорить нам, хотя мы и осыпали его легкомысленными и быстрыми вопросами.
– Там есть буры? – спросил один из нас, указывая в сторону, куда мы направлялись.
– Замолкни! – резко оборвал его Раффлс.
Бур выглядел тупым, но злобным.
– А кто-нибудь из наших? – задал вопрос другой солдат.
Нагло ухмыляясь, бур проехал мимо.
И невероятное завершение нашего рейда состояло в том, что ещё через час мы оказались прямо посреди расположения их войск. На полторы мили вокруг мы могли наблюдать их во всей красе и нас легко могли бы взять в плен, если бы весь отряд, кроме Коннала, не отказался двигаться дальше хоть на дюйм, и если бы сами буры не заподозрили какую-то хитрую уловку, как единственное возможное объяснение столь безумного манёвра. Они позволили нам отступить без единого выстрела. И будьте уверены, мы не упустили такой возможности и помчались, яростно нахлёстывая лошадей от страха, как и наш драгоценный капрал – угрюмый, но с вызывающим видом.
Я сказал, что это было завершением нашего похода, и мне стыдно признаться, что так и было. Коннал действительно был вызван на ковёр к полковнику, но поскольку инструкции не были письменными, он выкрутился при помощи наглой лжи, произносимой твёрдо, но тактично.
– Вы сказали «туда», сэр, – он упорно повторял одно и то же и неопределённость, с которой подобные приказы обычно и отдаются, на время спасла его.
Надо ли говорить, что я был как минимум возмущён.
– Этот мерзавец – вражеский шпион! – объявил я Раффлсу, когда мы гуляли по лагерю тем вечером. И добавил пару словечек покрепче.
Он лишь улыбнулся на это.
– Ты только сейчас это понял, Банни? Я знал об этом с первых дней здесь, но нынче утром я подумал, что мы сможем взять его с поличным.
– Это просто возмутительно, что он избежал наказания, – взревел я. – Его нужно было застрелить, как паршивую собаку.
– Не так громко, Банни, хотя я и согласен с тобой, но я не столь расстроен произошедшим. Однако в данном случае я даже более кровожаден, чем ты! Банни, я безумно жажду разорвать его голыми руками – а тебя попрошу постоять на стрёме. Но пока не показывай так явно свою ненависть к нему. У этого подонка есть друзья, которые всё ещё верят ему, поэтому не стоит проявлять враждебность более открыто, чем раньше.
Я могу сказать только, что делал всё, чтобы следовать его разумному совету, но кто, кроме Раффлса, может контролировать каждый свой взгляд? Как вам известно, это никогда не было моей сильной стороной, но до сих пор я не могу представить, какие мои действия вызвали подозрения коварного капрала. Однако он был достаточно умён, чтобы не показать этого, и достаточно удачлив, чтобы переиграть нас, но об этом – далее.
III
Блумфонтейн – столица Оранжевой Республики – уже пала, но бои с республиканцами продолжались, и я не буду отрицать, что именно они устраивали охоту, которую должен был организовать наш корпус. Уделом нашим стали постоянные перестрелки, а время от времени – события, о которых вы знаете хотя бы по названиям, но я не стану их здесь упоминать. Так будет лучше. Я не веду летопись войны, хотя у меня была возможность писать о том, что я видел. Эта история – о нас двоих и о тех, кто сыграл значительную роль в нашей армейской жизни. Капрал Коннал был опасным мерзавцем. Капитан Беллингем прославился год или два назад тем, что возглавил список лучших крикетных отбивающих, а затем позорно провалился на пяти международных матчах подряд. Но для меня он – офицер, опознавший Раффлса.
Мы взяли деревню, заработав на этом немного славы, а уже в деревне к нам пришло подкрепление в лице нового имперского отряда. Это был день отдыха, первый за многие недели, но мы с Раффлсом потратили немало времени на поиски способа утолить ту жажду, которая одолевала многих добровольцев, что оставили свой уютный дом с винным погребом ради пыльных степей. К нам обоим вернулись былые навыки, хотя, полагаю, только я осознавал это тогда. И вот мы уже выходим из некоего дома основательно нагруженные добычей, и нос к носу сталкиваемся с пехотным офицером. Он нахмурился и побагровел, а его монокль вспыхнул в лучах солнца.
– Питер Беллингем! – чуть слышно выдохнул Раффлс, а затем мы отсалютовали ему и сделали попытку пройти мимо с бутылками, звенящими, как церковные колокола, у нас за пазухой. Но капитана Беллингема оказалось нелегко провести.
– И что это вы там делали? – протянул он.
– Ничего, сэр, – отвечали мы с видом оскорблённой невинности.
– Мародёрство запрещено, – сказал он. – Вам бы лучше показать мне эти бутылки.
– Нам конец, – прошептал Раффлс, и мы покорно устроили из веранды, на которую так не вовремя выскочили, роскошный буфет. У меня не хватило смелости поднять на него глаза и прошло немало времени, прежде чем офицер нарушил молчание.
– Уэм Вар! – пробормотал он с почтением. – И Лонг Джон из Бен-Невиса! Первая капля достойной выпивки за всё время этого смертоносного шоу! Из какого вы отряда?
Я ответил.
– А теперь назовите свои имена.
Охваченный смятением, я назвал своё настоящее имя. Раффлс отвернулся, как будто огорчённый до глубины души потерей нашей добычи. Офицер встревожено изучал его полупрофиль.
– Назовите ваше имя! – настойчиво повторил он.
Но странная интонация его низкого голоса ясно говорила, что он уже понял, кто стоит перед ним. Раффлс прямо посмотрел ему в глаза и односложно подтвердил его догадку. Я ждал, пока кто-то из них заговорит и наконец это сделал капитан Беллингем.
– Я думал, что вы мертвы.
– Как видите, это не так.
– Но вы вновь играете в свои старые игры!
– Нет, – воскликнул Раффлс, и такой его тон был для меня в новинку. Я редко слышал, чтобы кто-то был столь возмущён. «Да, – продолжил Раффлс, – это краденый алкоголь, дурные привычки взяли верх. Вот что вы думаете, Питер… извините – сэр. Но к тому, что происходит на поле брани, это не имеет ни малейшего отношения! Мы здесь играем в ту же игру, что и вы, прия… сэр.
Множественное число в его фразе заставило капитана бросить на меня презрительный взгляд. «Не тот ли это паренёк, которого арестовали, когда вы бросились в море?» – уточнил он, возвращаясь к протяжной манере разговора. Раффлс подтвердил это, а после дал страстную клятву, что мы пришли сюда в качестве добровольцев и только. В его искренности нельзя было усомниться, но взгляд офицера уже вновь был устремлён на бутылки.
– Только посмотрите на них, – пробормотал он, и взгляд его подёрнулся поволокой. – А у меня в палатке есть сифон от Спарклетс, – он вздохнул. – Чтобы через минуту были там!
Ни Раффлс, ни я не проронили ни слова. Затем Беллингем объяснил мне, где находится его палатка, и, добавив, что наше дело требует серьёзного рассмотрения, сделал в ту сторону несколько шагов.
– Бутылки приносите с собой, – бросил он через плечо, – и советую спрятать их так же, как раньше.
Несколькими ярдами дальше ему отсалютовал какой-то кавалерист, который проводил нас злобным взглядом, когда мы последовали за капитаном со своей добычей. Это был наш капрал Коннал, и мысль о нём заставила меня отвлечься от доблестного капитана, который в тот день присоединился к нашей дивизии с подкреплением. Мне Беллингем решительно не понравился. В своей палатке он добавил газированной воды в наше виски и оставил нам всего пару бутылок, когда мы уходили. Смягчённый спиртным, из-за долгого отсутствия которого мы все быстро охмелели, наш офицер вскоре был убеждён в том, что мы честные солдаты, и пятьдесят минут из того часа, который мы провели с ним, он и Раффлс без перерыва обсуждали крикет. На прощание они даже пожали друг другу руки, всё благодаря чудодейственному эффекту Лонг Джона на капитана. Но мне этот сноб не сказал ни единого слова.
И теперь возвращаюсь к висельнику, который всё ещё являлся капралом нашего отряда. Прошло совсем немного времени, прежде чем желание Раффлса исполнилось, и предатель получил по заслугам. Мы возобновили наше продвижение, точнее, нашу скромную часть в масштабной операции окружения, которая тогда проводилась, и вновь оказались под сильным обстрелом, когда Коннала ранили в руку. Это было довольно странное ранение во многих отношениях и никто, кажется, не видел, как это произошло. Кость не задело, но рана была столь кровавой, что хирург не сразу обнаружил те особенности, которые впоследствии убедили его в том, что капрал сам нанёс себе травму. Пострадала его правая рука, поэтому он не мог быть на передовой, но и в полевой госпиталь его не определили, поскольку рана была не слишком серьёзной. Тогда Коннал сам вызвался ухаживать за нашими лошадьми, которых мы держали подальше от боевых действий в овраге. Они оказались там следующим образом: в то утро мы получили по гелиографу приказ оказать поддержку Канадским конным стрелкам, а когда прибыли на место, обнаружили, что противник успел к нему отлично пристреляться. Для людей были окопы, но поблизости не нашлось лучшего места, чтобы укрыть лошадей, чем длинный узкий овраг, который тянулся от наших позиций к линиям буров. Я и ещё несколько наших сломя голову погнали их туда под вой картечи и свист пуль. Помню, как солдат рядом со мной был убит снарядом со всей упряжкой, но мы продолжали мчаться, оставляя позади мешанину из разлетавшейся сбруи, рваного лошадиного мяса и клочьев окровавленного хаки. Помню и маленький красный флажок, до смешного похожий на те, что обозначают лунки в гольфе, но здесь он отмечал единственный пологий вход в крутой овраг, и потому я остался жив, за что я очень ему благодарен.