Утро наступило беспощадно. Солнечный свет настойчиво залезал под припухшие от слез веки, щекотал нос.
Глаза открывать не хотелось. Хотелось остаться в этом уютном облаке из одеяла. Поваляться. Потому что стоит только встать, и навалится внешний мир. Шумный, суетливый. И придется что-то делать, куда-то идти, с кем-то разговаривать. А сейчас было хорошо. На душе еще царило умиротворение.
Отголоски вчерашнего разговора с Улой еще грели сердце, и оно вдруг оттаяло. Накопило достаточно тепла, чтоб сошла ледяная корка. Чтоб размякла заиндевевшая душа. Мишка с удовольствием снова окунулась в то благостное состояние.
Вчера она бултыхнулась в него порывисто и резко. Почти с отчаянием. Сегодня она не спеша погрелась, как кошка перед камином. Уселась меховым «батончиком», поджав под себя промерзшие лапки, и зажмурилась. Обернулась облезлым хвостом. И тепло напитывало линялую шкурку, ласкало ушки, наполняло негой и спокойствием.
Приятно.
Дом.
Впервые за долгие годы она позволила себе думать о нем. Вспоминать. Слишком больно было. Слишком далеко спрятала воспоминания и образы. Чтоб не царапала душу тоска. Чтоб не лишала сил. Чтоб выживать и не сломаться.
Сама того не осознавая полностью, она несла с собой эту тоску, словно наполненный камнями заплечный мешок. Глупо. Нести тяжело, а бросить даже не возникает мысли. Как же я тогда буду жить без мешка? Чем тогда буду занимать руки? Вот об этот камень я споткнулась на той дороге, а вот этим в меня бросил уличный хулиган. И кажется, что именно в этих камнях и воплощается опыт. Болезненный, тяжелый, твой. И вот ты латаешь поношенную ткань, пришиваешь на место полуоторванные лямки, чтоб ни один камешек не потерялся, иначе нечего будет перебирать долгими тоскливыми вечерами.
А сейчас именно тут поняла, что можно вспоминать о доме без выворачивающего душу отчаяния. И можно сохранить тепло и воспоминания без отягощающего ежесекундного напоминания. Без наглядного подтверждения.
Как вчера говорила Ула? «Просто скажи «спасибо» за то, что это было в твоей жизни, и отпусти». И ведь получилось. Как-то само собой. Разжались руки. И появилась возможность немного распрямить спину и развернуть плечи. И, может быть, поднять голову к небу вместо того, чтоб пялиться себе под ноги, выискивая невольно новые камни.
Боль отступила. Немного. Она не пропала бесследно и еще напоминала о себе, как соринка, попавшая в глаз. Слезы уже вымыли ее, но глаз еще саднило. Облегчение смешивалось с воспоминаниями, ощущением, что недавно еще было очень плохо. Но уже можно было смотреть вперед. А что ждет впереди? Мишка нахмурилась и натянула одеяло на голову. Задание.
Благостное состояние улетучилось. Мгновенно выстыла душа. Словно выдуло безжалостным ледяным ветром невовремя посеянные семена.
Столько сил. Столько борьбы, усилий. Подвалы, кандалы, кровь, боль. Многолетние тренировки, бои, десятки разных противников – все служило одной единственной главной цели. Свобода.
Не было жалости к противникам. Они воспринимались как череда препятствий. А сейчас Медведица вдруг стала думать о них как о людях. Живых. И у каждого из них история была похожа на ее собственную. Почти все были так же украдены, вырваны из рук матерей, подобраны на пепелищах разрушенных войной деревень и городов осиротевшими. Почти все выросли с такой же мечтой. Все рвались к ней остервенело. Тренировались, дрались и погибали ради нее.
Цыплята… Так она их называла. Отчего же она решила, что лучше их? Почему с такой легкостью судила? Да, она уважала их силу и умения, если они оказывались интересными соперниками. Но вот людей она в них не видела. Она вообще ни в ком их не видела.
Тариэль… Он ведь тоже был человеком. Немного трусоватым и выпивал чрезмерно, но он любил свое дело и с рабами своими обращался вполне сносно.
Подобострастные служанки всегда казались Мишке бездушными тенями. Без чувств, без желаний. Просто есть. Она не задумывалась никогда об их судьбах. А если бы задумалась? Не помогло бы. Слишком занята была своей мечтой. Не хотела ничего видеть дальше этого.
Посетители «Круга» раньше вообще казались чудовищами с перекошенными похотью и жаждой крови лицами. Она всегда относилась к ним с презрением. Их благосклонность, пусть и столь некрасивая, давала ей такое приятное чувство собственной значимости. Тешила самолюбие. Вот они, такие богатые, наделенные властью, приходили в «Круг», чтоб посмотреть на нее. Крупные ставки, большие деньги. Глупо. Она была еще более жалкой, чем они. Но после боев они уходили в свои дома. У них ведь тоже были, наверное, семьи. Жены, дети. Они жили своими жизнями. А она оставалась в клетке – жалкая цепная обезьянка. Чем гордилась? Пыталась замаскировать собственную ущербность. Залатать дыру в душе.
Эта деревня – дом для многих семей. И их стало жаль. Если ей удастся воплотить задуманный хозяином Веграном план, то спокойная жизнь местных жителей закончится. В деревню ворвется ошалевшее от сидения в горах войско.
Перед глазами снова замелькали обрывки воспоминаний. Огонь, крики, паника и страх. Здесь все будет так же. История повторится.
Деревня будет разрушена.
Отчего-то стало сложно выбирать. Раньше Мишка считала, что не имеет отношения к деревне. Получается, что это тоже не так. Она станет тем, кто разрушит их жизнь. Она приведет сюда беду. Откроет лисам лазейку в курятник, и свора хищников сломает гнезда и задушит больше жертв, чем сможет унести.
Медведица уткнулась лицом в подушку. Все усложнилось. Теперь нужно выбирать: сломать устоявшуюся мирную жизнь десятков людей или навсегда лишиться шанса на свободу. Судьба деревни или ее собственная.
Людей жалко. Очень. Они не виноваты ни в чем. Да, есть у хозяина Веграна какие-то счеты с одним из охотников, но остальных-то людей можно было и не трогать. Выловить этого некоего охотника. Они же выходят за пределы щита.
Может быть, она ошибалась, но ей казалось, что один отряд элитных бойцов обошелся бы дешевле, чем целое войско. И спрятать небольшую группу людей в горах значительно проще. Но хозяину почему-то очень хочется уничтожить всю деревню разом. Сводил бы счеты один на один. Отомстил, поквитался и успокоился. Так бы поступила она на его месте. Но хозяин приговорил всех. Не разбираясь. Решил сделать ее, Медведицу, орудием.
Себя было жалко не меньше. Она не просила такой судьбы, и выбора у нее по сути не было. Из чего выбирать? Шанс или смерть? Она заслужила этот шанс. Разве не так? Для нее шанс, для других смерть.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Ула.
– Ты уже не спишь, девочка? Вставай. Завтрак уже готов.
Медведица вздохнула и нехотя выбралась из одеяльного гнезда. Вперед! «Шанс» зовет! Она скривилась. В груди от чего-то противно заныло.
– А сколько людей живет здесь? – Медведица с любопытством смотрела, как ловкие пальцы Улы выбирали черные зернышки, оставляя в светлой крупе небольшие прогалины, сквозь которые просвечивала темная столешница.
– Не так уж много. Около сотни.
Сотня – это совсем уж мало. Хозяин Вегран переоценил количественный состав своих врагов. В его собственном войске более двухсот воинов. Перевес существенный, учитывая, что половина из жителей деревни – это женщины, дети и старики. Из оставшихся пятидесяти воинов пятнадцать – это юнцы, которые еще не вошли в силу. Их Мишка видела на тренировочной площадке. Но если судить по Айгиру и Микану, каждый из оставшихся тридцати-сорока воинов стоит двоих. А еще их ящеры. Это тоже грозная сила, про которую не стоит забывать. Мишка прекрасно знала, что не всегда размеры или явное преимущество обеспечивают победу. И все равно положение не завидное.
– Деревня не такая уж и большая, да? – Мишка ковыряла ногтем рассыпанную на столе крупу, выбирая черные зернышки. – Я видела несколько деревень на равнине, они были больше этой.
– Я не могу сказать. Я не покидала деревню уже много лет, – Ула сгребла со стола в миску кучку перебранной крупы и насыпала новую горку.
– Ты всегда жила в деревне?
– Нет, – улыбнулась Ула. – Я попала сюда, когда мне было восемнадцать лет.
– А до этого?
– До этого я жила в другом клане Охотников, в котором родилась.
– Ты – дочь Охотников? – Медведица забыла о крупе.
– Да.
– А как ты попала в этот клан?
– Раз в три года проходит Большой Совет. Кланы собираются вместе. И на Большой Совет каждый клан приводит своих свободных женщин.
– Их продают, что ли? – фыркнула Медведица. Ну, конечно, с чего она взяла, что здесь как-то все по-другому происходит. Женщины – это товар. Очень ходовой. Только на равнине женщин покупают для утех или прислуживания, а здесь – чтоб росла численность клана.
– Нет. Не продают.
– Дарят? Обмениваются? И что, какие пользуются большим спросом? Рыжие?
– Не обмениваются. Насильно женщин туда не водят. Наши дочери – не товар. Но каждой женщине здесь хочется иметь свою семью.
– То есть все равно выбора нет.
– Не совсем. Когда погиб мой Охотник, я могла выбирать: вернуться в семью отца, выбрать себе на Совете нового мужа или остаться здесь. Я осталась. И вот счастлива снова, – Ула улыбнулась. В ее глазах блеснули счастливые искорки.
– Это же не выбор. Женщина здесь может выбирать только между мужчинами. Отец или муж. Все!
– А что в этом плохого? Женщина здесь находится под защитой. Ей оказывается почет и уважение. Любой из здешних мужчин отдаст жизнь за своих жен и дочерей, если потребуется. Богатство клана – его женщины и дети. Чем лучше живется женщинам, тем успешнее клан. Женщины обеспечивают продолжение рода. Мужчины – его защиту. И всех, кто живет здесь, это устраивает.
Медведица задумалась. Она сыта по горло мужчинами и их притязаниями. Видела она, как защищают женщин мужчины равнины. Нагнуть раком и задрать юбку. И следить, чтоб другие поменьше нагибали твою женщину. Вот и вся защита. У богатых господ, конечно, по-другому. Но тоже не слишком отличается. Достаточно посмотреть, как обращается со своей женой хозяин Вегран.