– Они и не придут. Айгир вчера унес Найрани в горы. Они только завтра вернутся.
– Вот как? – Микан грустно усмехнулся: – Вот же маленькая плутовка!
– Что?
– Нет, ничего…
Снова повисло чугунное молчание. Мишка взяла булочку, согнав шмеля. Настырное насекомое, сердито загудев прозрачными крыльями, сделало круг над Мишкиной головой и приземлилось на другую булочку.
– Что это? – кивнула Мишка на сверток в руках Микана.
– Яра подарила.
– Можно посмотреть? – Мишка вернула булочку в корзинку, снова потревожив шмеля, и отряхнула руки.
Микан молча передал ей сверток и снова замер, сложив сцепленные руки на коленях.
– Красивая вещица, – она повертела шнурок в руках. – А ты что же не рад подарку?
– Я рад… Рад…
– А чего тогда такой кислый, как вино у старика Хида? – Мишка вернула подарок хозяину.
– Я только что потерял в лице Яры сестру, – Микан теребил в руках сверток с подарком. – Я лишь сейчас понял, что она выросла.
– Она мужа хотела, а не еще одного брата, – Мишка попыталась надеть на себя маску безразличия. – Все, кроме тебя видели, что Яра сохнет по тебе. Где были твои глаза?
– Я смотрел в другую сторону, – с усталым смешком бросил Микан, подняв взгляд на Мишку.
– Может, тебе лучше было бы остаться с Ярой, – фраза вылетела сама собой, и в груди Медведицы вдруг стало тяжело.
– Да, это было бы, наверное, доступнее, – усмехнулся Микан с горечью в голосе. – Яра замечательная девушка.
Мишке стало неожиданно больно.
– Тогда тебе стоит найти ее, – слова почти застряли в горле.
– Доступно не всегда правильно, – взгляд золотистых глаз примагнитился к ней. – И знаешь, что я тебе скажу? Я лучше положу жизнь на то, чтоб добиться правильного, чем удовлетворюсь доступным, каким бы хорошим оно ни было.
– Почему ты так хочешь меня? – Мишка в отчаянии съежилась на покрывале.
– Ты для меня. Я понял это еще до того, как увидел тебя.
Мишка непонимающе смотрела на него, смаргивая с ресниц непрошенные слезы.
– Да. В те дни, когда ты ломилась в мой щит с упорством раненого зверя, я уже понял, что ты суждена мне. Я увидел в тебе то, что ты сама в себе еще не видишь. А ты отказываешься увидеть, какой ты можешь стать на самом деле.
– Что же это?
– Мой щит – продолжение меня. Каждый, кто касается его, отражается в нем, как в зеркале. Оставляет свое изображение. Твое было яркое, огненное, страстное, такое живое и почему-то родное. Я понял, что ты – то самое правильное для меня. Теперь твоя очередь. Решай, что правильно для тебя!
Что-то внутри нее при этих словах радостно откликнулось, эхом соглашаясь «правильно… правильно… правильно».
– А как же Яра?
– Она переживет. Ей будет горько и тяжело, но она все поймет и шагнет дальше этого.
– А может, ты ошибаешься? Такие, как я, вряд ли подходят таким, как ты. Помнишь, кто я? Я – убийца. Может, у тебя просто давно не было женщины? Может, теснота в штанах мешает тебе думать ясно?
– Если мне захочется самку, я спущусь в долину и вволю выгуляю свой член в каком-нибудь доме удовольствий, – жестко отрезал Микан. – В этом нет проблемы.
Мишку обдало жаром.
Он скользнул ближе к ней. Она еще осмысливала его прошлые слова и сама не заметила, как он оказался прямо перед ней.
– Мы с тобой уже связаны. Может, ты еще этого не поняла, и что-то тебя сдерживает. Только не рви сгоряча!
Мишка горько усмехнулась.
– Не веришь? Ты ведь уже любишь это место и этих людей. Ты уже более нормальный человек, чем думаешь о себе. Думаешь, другие люди, живущие здесь, не сомневаются? Не страдают? Не имеют тайн и никогда не сомневаются в себе? Взгляни на них – они просто люди. Все имеют право ошибаться. И каждый сам решает для себя, где его место и каким он хочет быть.
– Я не ошибаюсь. Мое место не может быть здесь, – последняя фраза прозвучала как полувопрос. Как же ей хотелось сейчас придвинуться ближе, обвить руками его шею. Вот бы спрятаться возле него! Чтоб не думать. Чтоб не бояться. Каково было бы в самом деле выбрать его? Нырнуть в это, в его объятья. Узнать, а что там дальше. За порогом собственного страха и неверия в то, что у судьбы и для нее есть свои подарки. А вдруг есть?
Микан положил ладонь ей на затылок, зарывшись пальцами в отросшие волосы. Чуть притянул к себе. Ласково прислонился лбом к ее виску.
– Ты же хочешь выбрать меня! Я чувствую… – хрипловатый шепот оглушал, вытесняя все остальное из ее сознания. Дыхание обжигало. – Ты здесь, под моими руками. Ты дрожишь и тянешься мне навстречу. Часть тебя уже со мной. Только ты отгораживаешься от меня. Выстраиваешь глупые стены. Не позволяешь себе чувствовать? Почему?
– Слишком больно – чувствовать! – под ласковым напором стена ее отчуждения сотрясалась, теряя один за другим кирпичики из кладки.
– За болью всегда скрывается что-то ценное, – Микан осторожно потерся о ее щеку своей, наслаждаясь близостью. «Давай же, выгляни! Выходи ко мне! На свет».
– Ула тоже так говорит, – улыбнулась Мишка ему в ухо.
– Она права. За болью – ценное. Может, там ты такая, какая должна быть на самом деле.
– Корчащаяся от боли, разбитая и жалкая? – Мишка попыталась за ироничным тоном спрятать свой страх. – Вдруг я в самом деле такая?
– Ты же сама на самом деле так не думаешь. Пока не нырнешь за эту боль, не узнаешь. А я помогу. Поймаю за руку, чтоб ты не утонула. Хватит придумывать себе причины не быть счастливой.
Мишка молчала. Голос не слушался. Сердце, казалось, грохотало где-то в ушах.
– Выбери меня! Останься со мной!
Ее ладошка, словно несмелая бабочка, легко коснулась его лица. Дрожащие пальцы неуверенно очертили линию скулы, пробуя на ощупь, исследуя. Уже более уверенно погладили поросшую жесткой щетиной щеку, скользнули вдоль шеи, с трепетом ощущая биение пульса между мощными мышцами. Руки, казалось, двигались независимо от ее желания. Они обвились вокруг его шеи.
Сколько они просидели так, она не смогла бы сказать. Пространство вокруг них словно пропало. Время растворилось в ощущениях. Жар большого тела под руками, упругость мышц под тонкой рубахой, умопомрачительный контраст между горячей гладкой кожей на его затылке и упругими жесткими завитками волос, выбившимися из узла. Кто бы мог подумать, что ей будет так нравиться такой по-мужски чуть терпкий, но чистый теплый запах его кожи. Тяжесть мужской руки, бережно обхватившей кольцом ее талию, не пугала, не стягивала тисками, не принуждала. Так уютно, что захотелось растаять в этих руках.
Микан едва дышал, боясь спугнуть замершую в его руках женщину. Впервые расслабившуюся, позволяющую себе получить эту частичку ласки и так невольно дарящую неловкую ласку ему. Привыкшая быть сильной. Привыкшая быть жесткой теперь позволила себе узнать, что такое нежность. Она замерла в его руках, напряженно ожидая, как будет дальше. И он собирался показать ей еще больше.
Он мягко вел ладонью по ее телу снизу вверх, едва касаясь, повторяя изгиб ее спины. Обвел ладонью округлость ее плеча, чуть отодвинул ее волосы. Легкое касание губ у основания шеи, и Мишка вздрогнула в его руках, прильнула к нему ближе.
Щетинистый подбородок чуть царапнул кожу на ее шее, и тут же мягкие губы погасили это ощущение. Микан наслаждался. Не спеша пробовал, ласкал. Погладил, очертил большим пальцем полукруг, медленно целовал, едва касаясь губами разгоряченной кожи. Сдерживал себя, задыхаясь от желания, теряя голову от осознания того, как она подается навстречу, понемногу уступая его ласкам. С нежностью, на которую только был способен, поцеловал чувствительное местечко на шее под ее челюстью, чуть ущипнул губами мочку уха.
Под ее кожей разливался жидкий огонь. Она сама была огнем точно такого цвета, как глаза мужчины зажегшего его. Она была пламенем, послушным его рукам, его нежности. Это плавило и ошеломляло. Что-то темное и холодное в ее душе навсегда растаяло и испарилось сейчас в крепких и ласковых объятьях.
Сумерки размазали по долине тени, смешивая их с клубами тумана, сползающими с гор. Солнце уже ушло за горы, когда Микан и Медведица двинулись в сторону деревни. Охотник нес корзинку с нетронутой едой.
Неужели она это сделала? Вложила свою ладонь в предложенную руку мужчины, и их пальцы переплелись в крепкий уютный замок. Голова немного кружилась от обилия новых ощущений и чувств.
Микан проводил ее до крылечка Улы, ласково поцеловал в лоб и попрощался. Мишка скользнула в комнату и рухнула на свою кровать.
Уснуть в ту ночь долго не удавалось. Настроение скакало от порыва сорваться с места и побежать под окошки Микана и посмотреть, что он там делает, до желания сбежать и спрятаться.
Сегодняшние воспоминания о ласковых и чутких руках охотника смешались со прежними, полученными в «Круге». Первые такие свежие, яркие и красивые. Вторые блеклые, старые, заляпанные грязью и чужими прикосновениями. Словно две абсолютно разные колоды карт. Смешай их вместе, и играть становилось не интересно. Хотелось повыбрасывать потрепанное замызганное старье, оставляющее после себя ощущение грязных рук и души. О, она бы с удовольствием сделала это.
Но сначала необходимо расквитаться со старыми долгами.
– Я не знаю, что делать с Ярой, – сидя на низкой табуретке, Айгир хмуро полировал промасленной бумагой изогнутое лезвие короткого меча. Айгир вызвался помочь Микану с чисткой оружия отчасти, чтоб занять чем-то руки, отчасти, чтоб поговорить с другом о сестре.
– Ей очень плохо? – Микан вернул на центральное место своей коллекции оружия начищенный топор и взялся за новые охотничьи ножи.
– Сначала ревела не переставая, а теперь лежит и в стену смотрит. Найрани ее тормошит, как может. А та даже говорить не хочет. Смотрю на нее, и все нутро переворачивается.
Микану было не по себе.
– Это из-за меня все.
– Да, знаю я… Найрани рассказала.
– И? – приподнял бровь Микан. – Я думал, ты мне за сестру голову откручивать будешь.