– Вообще-то уже нет. Как там в клятве было? «От сего момента и до конца жизни…» А жизнь-то вроде как кончилась. Так что он тебе больше не муж.
– А как ты дом будешь строить? Без инструментов и одной рукой?
– А исцелять ты случайно не умеешь? – спросил с надеждой Тим.
– Нет, не умею, – сникла Карими.
– Надо вернуться к войску.
– Зачем?
– Разживемся вещами и оружием.
– Ага, или ты умрешь там, если схватят.
– Не схватят, – подмигнул ей Тим. – У меня есть секретное оружие – ты.
– Что ты хочешь сделать? – непонимающе улыбнулась Карими.
– Мы обманем и грабанем твоего мужа.
– Нет!
– Да!
– Но это же…
– Плохо? А он с нами по-хорошему, что ли? И вообще, за все, что с тобой приключилось, он тебе до великаньего хера должен. Мы ему устроим веселую жизнь.
– Может, просто отыскать ту деревню, на которую он хочет напасть, и все им рассказать?
– Можно. И мы это сделаем. Но это скучно.
Они разговаривали до глубокой ночи. Планировали набеги на войско, решали, сколько и чего брать.
Тим шутил. Он рассказывал смешные истории, не гнушаясь скабрезностями. Тим был абсолютной противоположностью Веграну. Раньше она, услышав пошлую шутку, скривилась бы, навесив на рассказчика ярлык невоспитанного хама. Сейчас она себе удивлялась. Она сидит на поляне ночью с простым солдатом, смеется над его шутками, и ей хорошо.
Наверное, права в чем-то Зовущая. Люди хватаются за нелепые шаблоны. То – невозможно, это – неправильно. Этот человек – подходящий, тот – неподходящий. Одни народы – плохие, другие – хорошие. Это должна делать порядочная женщина, а то – не должна. А по сути, какая разница во всем этом, если двоих, общающихся друг с другом, все устраивает. И люди принципиально отличаются только тем, что они несут в этот мир. Одни несут в него грязь, а другие – радость жизни и Свет.
Постепенно угас разговор. Тишина не тяготила. Каждый думал о чем-то своем, а вместе было все равно уютно.
Тим всколыхнул в ней все то, что до невероятия быстро побледнело и было отодвинуто куда-то на задворки памяти. Благодарность, веселье, азарт и сожаление, что невозможно вернуть сделанного. А вернуть хотелось. Очень. Тим пришел бы за ней. Нужно было только дождаться. Продержаться несколько дней.
Но тогда она об этом не знала.
Карими заново переживала собственные чувства. Раскладывала их на составляющие нити и сама же млела от удовольствия. Она ощущала себя почти живой.
Вот почему другие Ак-Тау так и не выбрались. Они просто забывали, что хотели получить Прощение. Гасли чувства. Вместе с ними гасло то, что оставалось в Ак-Тау человеческого. Чистильщики собирали свет и правили пространство именно затем, чтоб собирать свет и править пространство. Они забыли, кем были.
Карими больше этого не хотела.
Вместе с чувствами всколыхнулось с новой силой желание жить. Сильное, трепетное. Может, если и не с Тимом. Может, с кем-то другим она смогла бы быть счастлива. Вот с таким же простым и веселым, как Тим. Захотелось сорваться с места и нестись по горам в поисках Света, набирать сосуд снова и снова. Зарабатывать свободу… Может быть, набраться смелости и отыскать Найрани. Она ведь живет в той деревне. А ее отец – маг. Может, он чего посоветует. Может, прав Тим, и можно все вернуть?
Карими с теплотой смотрела на мужчину, прислонившегося спиной к дереву. Он задремал, примостив поврежденную руку на своих же ногах. Если бы она только умела лечить… Людям нужен отдых. А скоро они пойдут обратно. Будут воплощать совместно придуманный хитрый план по отъему оружия у солдат Веграна.
Она больше не одна!
На большой сковороде жарилась аппетитная круглая яичница. По кухне плыл аромат обжаренных луковых колечек и кусочков копченого окорока. Микан оставил попытки сдержать голодное урчание в животе и смотрел на колдующую у сковороды Мишку. Незавязанный ворот рубашки сполз, совершенно кокетливо оголив ее плечо.
– А ты говорила, что не умеешь готовить.
– Яичница – мое коронное блюдо. Ну, то есть единственное. Ула научила, – перед сидящим в отцовском кресле Миканом появилась тарелка с дымящейся еще половинкой яичницы.
– Обожаю яичницу, – проурчал Микан, выковыривая из яиц кусочки обжаренного мяса. Еда исчезала с его тарелки с поразительной быстротой.
– По-моему, ты сейчас все, что угодно съел бы.
– А ты чего не ешь? Хочешь посмотреть, не отравлюсь ли я?
– Эй! – в него полетело кухонное полотенце.
– Шучу, – увернулся Микан, не выпуская из рук вилку.
А потом они пили чай. Горячий, чуть терпкий. Микан заварил его с травами по любимому рецепту своего отца.
Он расспрашивал ее о «Круге». Мишка его – о детстве. Медведица любовалась им. Воспоминания об отце наполняли его глаза светом и гордостью. Воспоминания о матери отражались в них легкой грустинкой. Он завязал волосы узлом почти на макушке, стянув их шнурком. Ей до ужаса захотелось снова запустить в них пальчики.
– Красивый шнурок… Тот самый? – Мишка встала со своего стула и обошла стол.
– Мишка, это же просто подарок…
– Да-да, подарок… – Медведица пристроилась сзади и принялась распутывать узел на его волосах.
– Но ты же не станешь…
– Не стану… Но вот так будет намного лучше, – Мишка бросила на стол кожаный плетеный шнурок и вверх по плечам и шее Микана заскользили женские ладони, забираясь под волосы. Мишка наклонилась и шепнула ему на ухо: – Все утро хотела это сделать.
Он потянул ее на себя, усаживая на колени.
– Все утро хотел это сделать, – повторил Микан, по-хозяйски запуская руки под ее рубашку.
Во входную дверь громко постучали. Мишка от неожиданности подскочила. Из-за двери послышался бодрый голос Айгира.
– Микан! Ты Мишку не видел? – стук повторился. – Ты дома? Тьфу ты… Ушел, что ли?
Айгир сошел с крыльца, и его шаги зашелестели в сторону окна. Мишка юркнула за кресло за секунду до того, как отодвинулась занавеска и в окно всунулась рыже-каштановая наглая голова. Микан встал с кресла.
– О, ты тут? Ты Мишку не видел? Найрани и Ула ищут ее. Собирались вроде взять ее с собой к Чинте. Что-то шить будут.
Микан краем глаза заметил, как отчаянно жестикулирует за креслом Мишка, умоляя не выдавать ее.
– Кхе… Нет. Не видел.
– А чего не откликался?
– Я завтракал.
– Из двух тарелок разом?
– Вторая с вечера осталась. Забыл помыть.
Айгир втянул носом воздух.
– Вкусно у тебя пахнет. Яишенка по рецепту Улы?
– Ага.
– А куска не осталось, а? Завтрак был уже давно. Есть хочу, боюсь до обеда не доживу.
– Прости, друг, не осталось, – деланно огорченно пожал плечами Микан. – Могу предложить тебе хлеба с маслом. Только за маслом нужно в погреб спускаться.
– Не надо. Лучше чаю себе налей… во вторую кружку. А то, видимо, из одной ты не напиваешься.
– Да. Спасибо…
– Ладно. Пойду. Передавай привет Мишке, когда будешь «не видеть» ее в следующий раз.
– Обязательно передам, – Микан отчаянно пытался сохранить серьезное лицо. Из-за кресла незаметно вытянулась загорелая Мишкина рука и крепко ущипнула его за задницу.
Айгир ушел. Микан, уже не сдерживая смех, вытянул Мишку из ее укрытия и усадил на широкую спинку кресла. Все еще улыбаясь, он подошел ближе. Почти вплотную.
– Он все понял, да?
– Кажется, да. Тебя это беспокоит?
– Еще как! Он же выдаст меня Уле. Она хочет сшить мне еще одно платье. У них с Найрани заговор против меня.
– Не надо платья… Моя рубашка идет тебе больше. Могу предоставить тебе убежище и снабдить рубашками…
– Что ты делаешь? – зачем-то спросила Мишка, чувствуя, как по телу разливается огонь предвкушения.
– Передаю тебе привет, – стягивая с нее рубаху через голову, шепнул Микан. – Такой большой и горячий приветище.
– М-м-м!
Мишка проснулась в кровати одна. Подушка рядом с ней еще хранила отпечаток головы Микана. На краю кровати лежал сброшенный небрежно халат. Самого хозяина халата в комнате не было.
Медведица прислушалась. В соседней комнате творилось какое-то действо. Микан ходил по дому, что-то носил, переставлял. Лязгнули пару раз петли печной заслонки.
Выбравшись из кровати, Мишка потихоньку выглянула в приоткрытую дверь. В кухне уже пахло чем-то вкусным. На столе были разложены продукты. Посуда после завтрака, которую они в пылу любви бросили грязной, теперь блестела намытыми донцами и боками.
Какое умиротворяющее зрелище! Микан сидел на корточках, подбрасывая в печь дрова. Его голая спина загорела почти до бронзового цвета. Светлая ткань льняных штанов натянулась на бедрах, обрисовывая мышцы ног. Микан поковырял что-то в пасти печи кочергой и закрыл заслонку.
Хозяйничает – улыбнулась Мишка, возвращаясь на кровать. Эта постель стала ее убежищем. Теплым, мягким. ЕГО вещи. Его кровать, его халат у изножья, одеяло и недопитый стакан с водой… Все вещи здесь были отражением характера Микана. Крепкие, основательные, со спокойными линиями и лаконичными украшениями. Его мир так радушно распахнутый для нее.
Глаза защипало от подступивших внезапно слез. Мишка свернулась калачиком, прижавшись щекой к подушке Микана. Как же здесь хорошо! Можно лежать в кровати и обнимать подушку, на которой лежал любимый. Можно пойти в кухню и прилипнуть снова к широкой спине, обняв его за пояс. Можно позвать, и он придет. Услышит, откроет дверь и замрет на пороге, прислонившись к дверному косяку. Не нужно ни с кем драться. Можно просто лежать и любить. А кое-кто близкий колдует у печи в соседней комнате, заваривая чай для двоих. Здесь Мишка была счастлива. До нежелания говорить и двигаться. До щемящего чувства в груди. В любой момент очнется от макового сна Мелина и выдаст ее. Из обещанных Мелифором трех дней прошел уже один. Впереди еще две ночи вместе. Две ночи счастья, нежности, объятий, поцелуев. А потом финал. Вполне предсказуемый и ожидаемый. Конец. Всего две ночи. Так мало. Все это ненадолго. И потому Мишка ценила все это еще больше. Собирала по крупицам волшебные воспоминания. Старалась запомнить побольше деталей, связанных со ставшим таким любимым местом. Именно о них она будет думать, когда…