Коннолли приписал Балджеру в заслугу и раскрытие убийства. Пока Уайти не протянул руку помощи, уверял агент в служебной записке, у ФБР не было «ни малейшей зацепки» в деле Джозефа Барбозы Барона, гангстера, ставшего ключевым свидетелем обвинения. Барона застрелили в Сан-Франциско. В своем рапорте Коннолли заявил, что три месяца спустя после убийства Балджер указал, кто совершил преступление – некий бандит по имени Джимми Чалмас. На самом деле о роли Чалмаса стало известно задолго до того, как Уайти заговорил о нем. Тот с самого начала считался главным подозреваемым. Барона застрелили возле дома Чалмаса. Детективы городской уголовной полиции допрашивали гангстера в вечер убийства. Возможно, получив от Балджера наводку, федеральные агенты взяли наконец Чалмаса в оборот, но все нити расследования вели к нему и прежде. Разумеется, в отчетах Коннолли ни словом не упомянул об этом. Сархатту, проводившему внутреннее расследование благонадежности Балджера, следовало бы копнуть глубже и навести справки о деле Барона, но тот удовольствовался рапортами Коннолли. Теоретически глава отделения должен был убедиться, что может доверять информации, поступавшей от его ведущего агента. Однако на практике Сархатт предпочел принять сторону Коннолли, который со всем пылом и рвением отстаивал интересы Балджера.
Агент знал, как задеть чувствительную струнку начальника. Он сообщил Сархатту, что в конце 1970-х годов Балджер спас жизнь двум агентам ФБР под прикрытием, задействованным в двух различных операциях. Пожалуй, это самое любопытное из заявлений Коннолли, отчасти потому, что тот не мог предъявить никаких документальных подтверждений своей легенды. За годы кураторства агент написал сотни так называемых «отчетов по форме 209», протоколируя информацию, поступавшую от Балджера. Некоторые из них содержали действительно ценные сведения, к примеру доклады о важных встречах «коза ностра», на которых обсуждались дальнейшие планы мафиози. Другие, курьезные, со всевозможными байками вроде подробного рассказа о вспышке гнева Дзаннино, не представляли особого интереса для бюро. Если жизни агентов и вправду висели на волоске, и лишь вмешательство Балджера помогло избежать трагедии, как вышло, что Коннолли не удосужился своевременно упомянуть об этом в отчете? История казалась несколько странной, а точнее сказать – невероятной. Позднее, объясняя досадное упущение, агент настаивал, будто в составлении письменного рапорта не было необходимости. Моррис же возражал, что протоколировать подобные свидетельства – стандартная процедура, принятая в ФБР.
Первым из двух героических подвигов Балджера Коннолли назвал старое дело об ограблениях грузовиков – операцию «Лобстер». В служебной записке Сархатту он изложил приукрашенную версию событий 1978 года, подчеркнув, что сообщение Балджера позволило ФБР «принять меры по обеспечению безопасности специального агента Николаса Д. Джантурко». В следующем рапорте Коннолли напомнил шефу о бесценном вкладе Уайти, добавив, что источник передал информацию, стремясь защитить сотрудников ФБР, хотя при этом «подверг серьезному риску» собственную жизнь.
В дальнейшем рассказ Коннолли о доблести гангстеров претерпел некоторые изменения. «Они спасли жизнь одному из моих друзей», – любил говорить агент. Он мог рассчитывать на поддержку Джантурко… до известной степени. Тот подтвердил, что Коннолли позвонил ему и посоветовал не ходить на встречу с налетчиками: «Джон сказал, они собираются меня убить». Однако на прямой вопрос, считает ли он, что обязан жизнью Балджеру и Флемми, Джантурко отвечал уклончиво: «Я был рад, что мистер Балджер и мистер Флемми предостерегли меня». Он не спешил приписать собственное спасение в заслугу Уайти. Что же до Флемми, тот и вовсе разрушил красивую легенду Коннолли, назвав позднее сведения, переданные Балджером, «случайным слушком» о возможном вымогательстве, но не о планируемом убийстве.
Весьма примечательно, что впоследствии полицейские офицеры, принимавшие участие в операции «Лобстер», не смогли припомнить, чтобы Джантурко когда-либо грозила смертельная опасность. «Покушение на жизнь федерального агента? Такое едва ли забудешь», – сказали они. В ответ на сигнал о готовившемся убийстве неизбежно последовал бы приказ привести опергруппу в состояние повышенной боевой готовности, вдобавок в материалах дела остались бы соответствующие документы, а не служебная записка Коннолли, составленная два года спустя.
«Если бы нечто подобное тому, о чем говорит Коннолли, действительно произошло, – заявил полицейский Боб Лонг, участвовавший в операции «Лобстер», – трудно поверить, что тот не предупредил бы непосредственных руководителей Джантурко, отвечавших за безопасность агента под прикрытием. Если к вам поступила информация, что кто-то собирается убить федерального агента, разве вам не захочется проследить дальнейшие действия подозреваемых? Пусть первая попытка не удалась, за ней может последовать вторая, успешная. Преступник не успокоится, пока не достигнет цели». Ни за одним из грабителей грузовиков убийств не числилось. Полицейским слабо верилось, что на Джантурко готовилось покушение.
Цветистые россказни Коннолли защитили Балджера от служебного расследования, а нескончаемый поток записок, рапортов и отчетов добавил глянца к светлому образу двух гангстеров, сложившемуся в бюро стараниями куратора и его начальника. Моррис в совершенстве овладел искусством притворства и обмана, этот предмет давно занимал его мысли. У себя в кабинете он держал экземпляр книги «Ложь: нравственный выбор в общественной и частной жизни». Он наткнулся на томик Сисселы Бок, готовясь к экзамену по этике в магистратуре Северо-Восточного университета. Книга, полная сложных философских рассуждений, не походила на практическое руководство для лжецов, однако Морриса она заинтересовала. Он всегда держал ее под рукой, делая пометки на полях и подчеркивая некоторые абзацы. Занимаясь фальсификациями на пару с Коннолли и помогая подельнику морочить руководство ФБР, Моррис частенько обращался к главам: «Ложь в критических обстоятельствах», «Ложь в защиту коллег и клиентов» и «Оправдание лжи».
В начале 1980-х годов агенты не только строчили фальшивые отчеты, но и наслаждались изысканной домашней кухней в кругу друзей. Памятный праздничный обед 1979 года в доме Морриса в Лексингтоне по случаю благополучного исхода дела о мошенничестве на скачках стал первым пробным шагом. С тех пор Моррис нередко устраивал подобные пирушки. Джантурко тоже принимал дорогих гостей в своем загородном доме в Пибоди, к северу от Бостона. Не отставал от них и Флемми, заставляя мать готовить блюда итальянской кухни для Балджера, Морриса, Коннолли, Джантурко и других агентов. Свои первые дела Стиви затевал в отцовском доме, в бостонском районе Маттапан, но к началу 1980-х годов его родители переехали в Южный Бостон, и соседом их стал не кто иной, как Билли Балджер. (Дома стояли друг напротив друга, через улицу.) Флемми закатывал вечеринки в двух шагах от самого влиятельного политика Массачусетса. Вместе с Уайти он превратил дом своей матери в склад оружия. В садовом сарае, где домовладельцы, как правило, держат газонокосилки, гангстеры устроили небольшой арсенал. В потайном хранилище в глубине сарая за фальшивой стеной они держали пистолеты, винтовки, автоматы, дробовики, боеприпасы всех калибров и даже взрывные устройства.
За угощением и выпивкой стиралась грань между развлечениями и делами. Джон Коннолли неизменно выступал в роли распорядителя, договариваясь о времени и месте пирушки, а также о составе гостей. «Я никогда этим не занимался, – признался впоследствии Моррис, хотя дружеская компания часто собиралась в его доме. – Я не знал, как с ними связаться». Коннолли суетился, стараясь угодить дорогим гостям. Уговорив Морриса и Джантурко радушно распахнуть свои двери перед гангстерами, он желал убедиться, что коллеги не ударят в грязь лицом. Коннолли не хотел, чтобы агенты ФБР обращались с Уайти Балджером и Стиви Флемми как с «простыми стукачами», вспоминал позднее Моррис. Гангстерам следовало оказывать «особое уважение», которого те заслуживали.
Хотя правила ФБР категорически запрещали агентам поддерживать неформальные отношения с осведомителями, Коннолли предложил (а Моррис охотно принял) рациональное объяснение, почему устав можно нарушить. По словам Морриса, Балджера Флемми «слишком хорошо знали в криминальном мире, и найти безопасное место для встречи было не так уж легко. Проводить беседы в номере отеля, как это обычно делается, Коннолли не хотел. Он предпочитал более непринужденную, приятную, расслабляющую атмосферу, а выбирать особо не приходилось». Так Моррис согласился принимать гангстеров у себя.
Полиция штата продолжала охотиться за Балджером и Флемми. Годы спустя следователи других силовых ведомств с едкой иронией описывали потрясение своих коллег, детективов, следивших за гангстерами. Те испытали настоящий шок, обнаружив, что закоренелых убийц охотно привечают в хлебосольных домах агентов ФБР.
О дружеских обедах не упоминалось в официальных отчетах. За отменной едой и тонкими винами приятели предавались воспоминаниям о былых временах. По свидетельству Флемми, они говорили о «событиях прошлого, вроде дела о мошенничестве на скачках». В теплых, задушевных беседах порой заходила речь «о самых неожиданных вещах», отметил Моррис. Если Коннолли брал на себя обязанности организатора, то возглавлял собрание всегда Балджер. «Он рассказывал об Алькатрасе, рассуждал о жизни, о том, каково жить в бегах. Говорил о семейных делах и вообще о людях». Уайти развлекал остальных, описывая, как принимал ЛСД, отбывая срок в пятидесятые годы. «Во время пребывания его в Алькатрасе тюрьму закрыли, – объяснил Флемми. – И его перевели в Левенуэрт, там он и участвовал в программе ЦРУ. Она называлась “МК-Ультра”. Уайти сам вызвался и полтора года за решеткой принимал ЛСД. Его отобрали, потому что он… у него высокий ай-кью».
Флемми тоже мог бы рассказать пару занятных историй о своей жизни в бегах на просторах Канады, но Уайти не сходил с авансцены. «Джим Балджер любил поговорить и был отличным рассказчиком. Это вам подтвердит всякий, кто его знает», – заявил Стиви.