Для кураторов эти инструкции были непререкаемым авторитетным источником, руководством к действию. Скажем, при работе с досье информатора от агента требовалось указать причины, по которым он будет полезен для Бюро, чтобы в дальнейшем оценить надежность и мотивы будущего информатора. Мотивация варьировалась: деньги, месть, конкуренция со стороны других преступных деятелей. Если ФБР преуспевало в ликвидации конкурентов, то информатор, несомненно, получал свою выгоду.
Был и специальный раздел предостережений. В частности, куратор ФБР обязывался регулярно предоставлять отчеты о своих информаторах: эта мера предосторожности была направлена на то, чтобы предотвратить превращение сделки с информатором в обычное «крышевание». Информатор не должен считать себя сотрудником ФБР или ожидать от Бюро защиты от ареста или наказания за совершенные преступления. Осведомитель предупреждался относительно ответственности за совершение любых актов насилия, а также планирование или инициирование какого-либо преступления.
В инструкциях также особо выделялись меры контроля, направленные на защиту агента от компрометации или, хуже того, коррупции. Пристальное внимание, которое уделялось безопасности «негласного сотрудничества», было следствием рисков и искушений, неизбежных в процессе совместной работы с преступниками. Предписания подчеркивали «особую осторожность», которую следовало проявлять «для оценки и тщательного контроля» информаторов, в большей степени – само, чтобы гарантировать, «что правительство не становится нарушителем закона».
Для удержания конфиденциальной договоренности в рамках всех возможных предписаний назначался дополнительный агент ФБР, который должен был работать с информатором на пару с основным куратором. Чтобы убедиться, что Бюро держит все под контролем, начальник группы кураторов был обязан периодически встречаться с информатором для оценки характера взаимодействия между осведомителем и федеральным агентом. Достоверность и качество сведений, поступающих от информаторов, должны были постоянно проверяться. В то же время агенты предупреждались о недопустимости личного общения с информаторами ведения совместных дел с ними. Обмен подарками между агентами и информаторами был категорически запрещен.
В целом инструкции на бумаге казались справедливо строгими и незыблемыми, но на практике они, тем не менее, предоставляли кураторам достаточную свободу действий. К примеру, в одном разделе инструкций было специально оговорено, что информатор ФБР не может совершать преступления, однако другой раздел все же позволял ему «с разрешения ведомства» нарушать закон, если «ФБР определит, что такое участие необходимо для добывания информации, важной для федерального расследования». Хотя указания не поощряли использование этого оправдательного положения, осмотрительное разрешение криминальной активности все-таки практиковалось в отдельных случаях оперативными агентами – такими, как Джон Коннолли, Пол Рико и Дэннис Кондон. По большому счету из штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне поступало не так уж много распоряжений; к тому же при санкционировании «необходимого» нарушения закона от Бюро не требовалось в обязательном порядке консультироваться с представителями сторонних ведомств, в частности Министерства юстиции. Все эти тонкости отношений с законодательством были внутренним делом Бюро. Что до министерства, то его руководству оставалось лишь признать очевидное: другого способа, который позволил бы ФБР выполнить свой «священный обет» – защищать конфиденциальность информатора, просто нет. Допустить внешний надзор означало рисковать раскрытием личности информатора, а ведь всем им, согласно служебным указаниям Бюро, с самого начала объяснялось, что «ведомство предпримет все необходимые меры для сохранения полной конфиденциальности отношений информатора и ФБР».
Джону Коннолли все это было близко как никому другому – этакая официальная версия клятвы на верность, – прямо как в детстве, на улицах Саути: никогда не поворачивайся к другу спиной и всегда держи слово. Но ведь Саути не ФБР. Пусть даже федералы на местах и обладали властью давать информаторам свободу действий в криминальном мире, служебные инструкции тем не менее требовали, чтобы агенты консультировались с Министерством юстиции, если вдруг их осведомители совершали преступления, не оговоренные с ФБР, – в частности, связанные с насилием.
«Ни при каких обстоятельствах ФБР не будет предпринимать никаких действий по сокрытию преступления, совершенного кем-либо из информаторов», – основополагающий принцип работы Бюро. Если дело доходило до подобных осложнений, в ФБР было предусмотрено несколько вариантов развития событий. Бюро могло сообщить о преступной деятельности в другое полицейское ведомство для возможного расследования. Оно также могло проконсультироваться с федеральной прокуратурой и вместе с ней решить, стоит ли допускать столь явное и непредвиденное нарушение, учитывая высокую ценность информатора. Одним словом, в подобном случае нужно было обязательно принимать меры – в первую очередь четко определить статус провинившегося осведомителя, а для этого приходилось давать посторонним доступ к секретной области Бюро.
Впрочем, правила были хороши лишь настолько, насколько агенты их соблюдали, и в Бостоне Пол Рико уже показал, что с любыми правилами можно обращаться по собственному усмотрению – соблюдая либо игнорируя их. В реальной жизни бостонские агенты предпочитали руководствоваться скорее другим разделом инструкции, который хорошо отвечал личному стилю работы каждого из них: «Успех программы по работе с информаторами высшего ранга зависит от творческого и индивидуального подхода». В случае необходимости, заключили бостонские агенты, ко всем прочим указаниям можно относиться как к незначительной помехе.
Бостон, конечно, не был исключением. Агенты научились продираться через настоящие дебри правил, одновременно пытаясь соблюдать их и предоставлять своим осведомителям максимум возможных поблажек – все во имя поддержания непрерывности потока конфиденциальной информации. И чем больше инициативы проявляли разные правоохранительные ведомства, тем больше становился неизбежный разрыв между кабинетной теорией и беспощадной реальностью. В 1970-е ФБР не справилось с одним из информаторов из членов ку-клукс-клана. Поговаривали, что во время сотрудничества с Бюро Гэри Томас Роу совершил целый ряд преступлений, включая убийство, которые ФБР замалчивало, чтобы сохранить статус Роу. Игры с законом принимали все более опасный оборот.
Случай со Стиви Флемми, как лакмусовая бумажка, продемонстрировал некоторые проблемы этой системы. В 1966 году Флемми описал федеральному агенту детали жестокого избиения, которое он устроил одной криминальной «шестерке» из-за ростовщического долга. Согласно отчету, составленному Рико по поводу инцидента, жертве наложили «сотню швов» на голову и на лицо. Однако, помимо составления отчета, никаких действий предпринято не было. На протяжении всего 1967 года Флемми регулярно сообщал Рико о своих нелегальных махинациях с билетами футбольной лотереи – обо всех взлетах и падениях, – когда прибыль поступала, а когда медленно. В 1968 году Флемми подробно рассказал о своем ростовщическом бизнесе и о том, как он распоряжался деньгами, которые брал в долг у Ларри Дзаннино: занимал их под один процент в неделю, а давал в долг всем желающим уже под пять, что приносило ему годовой доход в 260 процентов. Флемми также недвусмысленно намекнул, что убил братьев Беннетт. Но Рико упорно делал вид, что ничего об этом не знает, а после не только заверил Флемми, что ФБР не будет использовать против него информацию о его нелегальном игорном бизнесе и ростовщичестве, но и пообещал защитить информатора от других следователей, даже если для этого потребуется нарушить закон. Конечно же, это заявление заставило Флемми почувствовать себя особенным.
Теперь настала очередь Джона Коннолли.
Он добился того, чтобы дело Грина было отложено в сторону, предоставляя тем самым свободу действий Балджеру и Флемми, – как вдруг разгорелся другой «пожар». В этот раз двое бизнесменов из местной компании по продаже уличных автоматов «Нэшнл Мелотон» пожаловались в ФБР на нечестные методы ведения бизнеса со стороны Балджера и Флемми. В свойственной им агрессивной, хищной манере Балджер и Флемми запугивали вледельцев баров и магазинов по всему Бостону, требуя заменить автоматы «Мелотона» на те, что были под их личным контролем.
«Мелотон», безусловно, имел полное право требовать расследования. В течение 1976 и 1977 годов Флемми, Балджер и еще двое бандитов из клана Уинтер-Хилл подбирали места, где могли быть установлены уличные автоматы. «В Южном Бостоне места подыскивал Джим, – сказал Флемми. – А я искал точки в Роксбери и Дорчестере».
Балджер и Флемми сообщали «продавцам» из своей компании о потенциально прибыльных площадках, и те потом наносили визит в бары и рестораны, объясняя, почему каждое заведение должно установить автоматы именно их компании. Предложение было весьма убедительным, тем более что его подкреплял авторитет всем известных имен из криминального мира. Флемми этого не скрывал: «Они использовали наши имена».
Дело «Мелотона» было направлено вербовщику Джону Коннолли.
После беседы с Балджером Коннолли организовал встречу с начальством «Мелотона», чтобы донести до него суровую правду о последствиях конфликта с преступным миром. Агент сообщил им, что они могут преследовать Балджера и Флемми – это их законное право, но поинтересовался, хорошо ли они обдумали свои действия: «Вы осознаете, что свидетельствовать против бандитов такого уровня – значит разрушить собственную жизнь и поставить под угрозу безопасность ваших семей?»
«Короче, он нарисовал им довольно мрачную картину», – вспоминал Флемми.
Коннолли вдобавок сообщил представителям компании, что их жизням тоже может угрожать опасность. «Он заверил их, что если они решили идти до конца, то он будет на их стороне и сам бы хотел, понимаете, преследовать нас, – рассказывал впоследствии Флемми. – Но он также сказал, что им следует войти в программу защи