ты свидетелей, учитывая, кто мы такие».
Мрачное предупреждение Коннолли принесло желаемый результат. Вскоре, заявил Флемми, они отступили. Джон умудрился пойти на компромисс: он пообещал представителям «Мелотона», что убедит Балджера и Флемми «немножко умерить аппетиты». По словам Стива, с одной из локаций автомат пришлось убрать, а автомат потерпевших остался на месте. И все – после этого никаких проблем не было.
Нет ущерба – нет и конфликта.
Конечно, это была игра не по правилам, но Коннолли рассуждал так: а почему бы, собственно, и нет? Он сумел уладить дело миром, не доводя его до судебного разбирательства. Никто не пострадал. И если жалоба растворилась в воздухе, то и ФБР нечего расследовать. И что не менее важно, не было причины для проведения внутренней проверки в бостонском офисе по поводу Балджера и Флемми – и определенно не было причины впутывать в это Главное управление. О том, что инструкции требовали докладывать о преступлениях информаторов, речи и вовсе не шло. Коннолли нашел способ защитить свое «негласное сотрудничество».
«Он не хотел, чтобы нам предъявили обвинение», – объяснил Флемми. И тогдашняя политика ФБР предоставила ему необходимое пространство для маневра: он мог следовать распоряжениям руководства и в то же самое время устанавливать свои правила игры.
Через пять месяцев после того, как сотрудничество Уайти Балджера с ФБР в качестве информатора было раскрыто, в феврале 1976 года Коннолли удалось перевести его в осведомители высшего звена. У нашего бостонского агента теперь было два «випа» под рукой: Балджер и Флемми. Флемми, бывший «Джек из Южного Бостона», теперь стал «Сегуном», Балджер превратился в «Чарли».
Тем не менее трещины – небольшие, но все же трещины – уже начали появляться на тщательно возводимом здании успеха. «Коннолли создал себе образ “серьезного парня”», – вспоминал Роберт Фицпатрик, опытный агент, который в начале 1980-х годов стал заместителем начальника в бостонском отделении ФБР. Коннолли всегда был чем-то занят, постоянно общаясь с журналистами, политиками и коллегами. Он легко мог достать билеты на матчи «Ред Сокс». По случаю он мог себе позволить пропустить обязательную утреннюю регистрацию в офисе. Все больше поведение Коннолли менялось, отражая его растущее ощущение собственной «крутизны». Он начал вести себя как продавец – умело притворяться искренним, но на деле не проявлять к вам никакого интереса. Это был неподражаемый стиль искусного притворщика – небрежный, снисходительный, который со временем сделался его визитной карточкой.
В конце концов он, очевидно, перерос свой брак. Джон и Марианна Коннолли развелись в начале 1978 года. Он просто переехал в квартиру в Куинси, всего в нескольких кварталах от прибрежного шоссе, где когда-то – той самой полнолунной ночью – встречался с Балджером. Квартира была также практически через улицу от жилого комплекса на площади Луисбург, где Балджер зажигал с Кэтрин Грэйг, младшей из двух его подружек. Однако для Коннолли Куинси был не конечной станцией, а всего лишь временной остановкой на долгом пути. Он подумывал о возвращении в Саути.
Фицпатрик был одним из первых руководителей ФБР, у которого начали появляться подозрения. Однажды он, Балджер и Коннолли собрались на секретную встречу, которая была частью обязательной периодической проверки куратора ФБР и его информатора.
«Я позволил ему болтать», – вспоминал Фицпатрик о том, как Балджер сразу же взял встречу под свой контроль. Балджер рассказывал о своих тренировках в спортзале и хорошей форме, в которую ему удалось себя привести.
«Он вообще много говорил. И много хвастался – о том, какой он сильный, о том, что делал в тюрьме. Он рассказал мне о своем происхождении и окружении. Мы поговорили о Южном Бостоне, Саути. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что он пытается меня поразить».
После встречи Коннолли сказал своему начальнику: «Ну разве он не выдающийся засранец?» Фицпатрик навсегда запомнил выражение Коннолли. «Балджер – известный убийца, нелегальный ростовщик и торговец наркотиками – “выдающийся засранец”?» – Фицпатрик был в полном недоумении.
После этого сомнения начали возникать и у других сотрудников Бюро. Руководство поспешило успокоить себя, назначив в декабре 1977 года другого начальника отдела по борьбе с организованной преступностью. Теперь присматривать за Коннолли предстояло заслуженному агенту Джону Моррису: его рассматривали как хорошего напарника для смекалистого оперативного агента. Прямолинейный и опытный, он отлично дополнял Коннолли.
Из этих двоих получился весьма необычный дуэт. Коннолли был общительным, высоким и стремительным, Моррис же, выходец со Среднего Запада, – спокойным и скромным на вид. Коннолли был свободным парнем, не ограниченным в перемещениях, а Моррис был женат и жил с семьей в пригороде, нередко добирался до работы в компании Дэнниса Кондона. Он считался опытным руководителем и отличался особой скрупулезностью в работе с документами.
Но вскоре Моррис оказался полной противоположностью самому себе – по крайней мере тому себе, к которому все успели привыкнуть. Назначив его на эту должность, ФБР совершило ужасную ошибку. Молчаливый и старательный служака Моррис был бесконечно далек от всех этих страстей, что кипели в бостонском отделении ФБР. Договоренность между Коннолли, Балджером и Флемми – большее, что мог осилить Моррис, – и даже больше, чем смог бы удержать под контролем любой руководитель, а возможно, и все ФБР, вместе взятое.
5. Тройная ставка
Третий заезд на ипподроме «Саффолк Даунз» должен был пройти по известному сценарию. «Бойцы» из Уинтер-Хилл в Сомервилле уже почуяли запах больших денег. Под руководством Хоуи Винтера и с участием Уайти Балджера и Стиви Флемми они поставили тысячи долларов как на ипподроме в Восточном Бостоне, так и через букмекеров.
Оставалось лишь устроиться в мягком кресле и потягивать шампанское.
Но что-то пошло не так. Один из жокеев, которому платили 800 долларов, чтобы он выполнил нужную роль, решил импровизировать. Вместо того чтобы вывести свою лошадь из гонки, он усердно гнал до финиша. Ставки были сделаны, и теперь деньги сгорели. Хоуи Винтер был явно недоволен.
В задней комнате ресторана в Сомервилле после заезда состоялась секретная встреча, и жокей безропотно явился на нее. Винтер уже ждал там вместе с одним из своих головорезов, Энтони Чуллой по прозвищу Толстый Тони. Хоуи Винтер вошел в бизнес с Чуллой, чтобы заработать большие деньги на скачках по всему Восточному побережью. Признанный мастер в этом деле, Толстый Тони был неуклюж и огромен, как пивная бочка: шесть футов четыре дюйма ростом и 230 фунтов весом[47].
В угрожающей манере Винтер перешел прямо к делу: «Ты понимаешь, что взял мои деньги и позволил своей лошади прийти первой?»
Жокей нервничал. Он попытался отшутиться, чтобы сгладить напряжение, но эффект от его реплики последовал противоположный. Не успел наездник договорить, как подручный Винтера, Билли Барноски, со всей силы врезал ему по голове. Для пущей убедительности Винтер подошел к бедняге и съездил ему по лицу.
Жокей попытался исправить положение. Униженно извиняясь, он предложил придержать лошадей в следующих гонках бесплатно. Винтер сомневался. Между собой они уже вели разговор о том, чтобы убить жокея и оставить труп прямо в «Саффолк Даунз»[48] – в назидание остальным.
В конце концов Винтер все же решил остановиться на избиении. Плохой результат скачек в середине октября 1975 года стал для него не более чем редким неудачным днем. Позже федеральная прокуратура установит, что совместный бизнес банды Уинтер-Хилл и Чуллы на скачках в восьми штатах принес прибыль более чем в восемь миллионов долларов. Можно было позволить себе проиграть один заезд.
Коннолли всегда заботился о том, чтобы в бостонском отделении ФБР как можно меньше знали о преступной деятельности Балджера и Флемми. Пусть в глазах федералов весь спектр злодеяний этих двоих будет сведен к игорному бизнесу и ростовщичеству, в которых они участвуют якобы лишь для того, чтобы поддержать свою репутацию в криминальном мире. На самом же деле Балджер и Флемми принимали активное участие абсолютно во всех видах преступной деятельности, включая махинации со скачками.
Схема была незамысловатой: с помощью взяток и угроз Чулла добивался, чтобы определенные лошади, обычно фавориты, проигрывали. В зависимости от жокея и скакуна приходилось выкладывать от восьмисот до нескольких тысяч долларов. Между тем «партнеры» Винтера делали ставки на «середнячков». Ставки могли быть разными: на победителя, призовое место или попадание в тройку призеров; широко применялись также комбинации ставок с высокой вероятностью выигрыша. Популярной была трифекта, для выигрыша в которой требовалось определить правильную последовательность первых трех лошадей, достигших финиша. Этот бизнес процветал абсолютно везде: и на самом ипподроме, и у букмекеров в Бостоне и окрестностях, и даже в Лас-Вегасе. Исход некоторых гонок был предопределен. Например, в заезде на ипподроме «Поконо Даунз» в Пенсильвании участвовало не так много жокеев. Чулла подкупал троих из пяти, а потом спокойно загребал в мешки горы вырученных банкнот.
У Чуллы не было другого выхода, кроме как стать членом банды Винтера. Сын торговца рыбой, Энтони вырос в Бостоне, часто посещая ипподром с отцом. Он начал заниматься махинациями на скачках, когда ему было чуть за двадцать, на ипподромах Массачусетса и Род-Айленда, иногда подкупая жокеев, иногда опаивая лошадей. В конце 1973 года тридцатилетний шулер допустил ошибку: «кинул» букмекеров, которые находились под патронажем Хоуи Винтера. Криминальный босс подумал, что молодой Чулла решил «нагнуть» его, и нанес Толстому Тони «дружеский» визит.
Винтер и Чулла договорились встретиться в ресторане «Чендлерс» в бостонском Саут-Энде, который, понятное дело, был «под защитой» Винтера. Энтони потом рассказывал: «Хоуи сказал, что знает, что я сделал ставку у его букмекера, Марио, на договорной заезд». Речь шла о сумме в шесть тысяч долларов. «Он сказал, что я должен ответить за убыток, нанесенный ему, иначе мне кранты».