«Пусть подавятся», – добавил он.
Однако столь эмоциональное интервью оказалось ошибкой.
И адвокаты, и прокуроры внезапно обратились к судье Вулфу с просьбой вызвать Коннолли в суд, раз уж теперь он везде заявляет, что ему больше не требуется иммунитет. Это был тот редчайший случай, когда даже Кардинале и Вышак были согласны друг с другом. «Пора призвать Коннолли к ответу», – заявил Кардинале судье. Коллега Вышака, Джейми Герберт, заметил, что в своих бесконечных интервью Коннолли «постоянно лжет о том, что происходит как в этом зале, так и вне его».
Юристы раскусили блеф Коннолли, и наутро перед Хэллоуином, 30 октября, Джону Коннолли в сопровождении своего адвоката Роберта Попео пришлось вернуться в зал судебных заседаний. Широкоплечий Коннолли принял эффектную позу на месте свидетеля. На нем был темный дорогой костюм с эстетским желтым шелковым галстуком, из кармашка пиджака торчал уголок белоснежного платка. Волосы явно были недавно пострижены и уложены.
Тони Кардинале сразу взял быка за рога.
«Мистер Коннолли, в 1982 году вы передавали наличные деньги секретарше Дебби Ноузворти, ныне – Дебби Моррис?»
Кардинале хотел подколоть Коннолли. «Я надеялся, что его наглая самоуверенность сыграет с ним злую шутку», – скажет он позднее. Он хотел, чтобы разозленный Коннолли ляпнул что-нибудь вроде: «Нет, я никогда не передавал деньги от Балджера Моррису!» «И тогда – бум! – мы тут же выкатим ему обвинение в даче ложных показаний, – пояснял Кардинале. – Это даже подняло мне настроение, я почувствовал, что смогу поквитаться с ним за все, что этот заслуженный “страж закона” сделал с моим клиентом, а также с огромным количеством других людей».
Двое мужчин встретились глазами, и вопрос, который своим приятным баритоном задал Кардинале, отдался эхом в притихшем зале суда. Коннолли заерзал на своем месте и вытащил какую-то карточку из кармана пиджака. Он взял карточку в правую руку, бережно держа ее между кончиками указательного и среднего пальцев.
– По совету моего адвоката я отказываюсь отвечать сейчас на этот вопрос в соответствии с правом не свидетельствовать против себя, данным мне Конституцией Соединенных Штатов.
КАРДИНАЛЕ: 30 апреля 1998 года, как отмечено в протоколах судебных заседаний, мистер Коннолли, вы предстали перед судом и отказались отвечать на вопросы, воспользовавшись пятой поправкой, правильно?
КОННОЛЛИ: Да, правильно.
КАРДИНАЛЕ: С тех пор вы давали многочисленные интервью представителям прессы… не так ли?
КОННОЛЛИ: По совету моего адвоката я повторяю…
Кардинале не дал ему опомниться, засыпав очередными вопросами:
– Вы лично совершали какие-либо преступные действия в связи с какими-либо обещаниями, данными вами мистеру Балджеру и мистеру Флемми? Передавали мистеру Моррису в подарок на Рождество ящик вина с конвертом, в который была вложена тысяча долларов? Предупреждали мистера Балджера и мистера Флемми о каких-либо расследованиях, открытых против них? Вы знали человека по имени Брайан Халлоран?
На каждый вопрос Коннолли брал отвод, ссылаясь на пятую поправку.
Потом настала очередь прокурора Джейми Герберта.
ГЕРБЕРТ: Доброе утро, мистер Коннолли.
КОННОЛЛИ: Доброе утро.
ГЕРБЕРТ: Мистер Коннолли, вы знаете, что означает слово «подкуп»?
КОННОЛЛИ: Пятая поправка.
ГЕРБЕРТ: Мистер Коннолли, вы рассказывали журналистам как минимум три разных версии вашей предполагаемой сделки с мистером Балджером и мистером Флемми, не так ли?
КОННОЛЛИ: Пятая поправка.
ГЕРБЕРТ: Мистер Коннолли, за все годы вашей работы в ФБР с мистером Балджером и мистером Флемми вам приходилось когда-либо документировать эту предполагаемую сделку?
КОННОЛЛИ: Пятая поправка.
Примерно за пять минут Коннолли воспользовался пятой поправкой раз тридцать, просто отказываясь отвечать на вопросы Кардинале и Герберта. Судья прервал это жонглирование фразами, указав, что это бесполезно, раз Коннолли не собирается давать показания без гарантии иммунитета. Роберт Попео пояснил, что Коннолли ссылался на пятую поправку по его указанию, особенно «учитывая обстоятельства, что здесь фактически заседают сразу два больших жюри, а мы узнали от прокуроров, что мистер Конноли является подозреваемым». Даже если Коннолли открыто говорил с журналистами и утверждал, что невиновен, – кстати, это его право на свободу слова, гарантированное первой поправкой к Конституции, – это вовсе не означает, что он отказывался от своих прав в соответствии с пятой поправкой.
«На каждый существенный вопрос, требующий свидетельских показаний, я посоветовал мистеру Коннолли брать отвод в соответствии с правом, предоставленным пятой поправкой», – пояснил Попео.
Судья принял эти доводы и сказал: «Мистер Коннолли, вы можете идти».
Через несколько минут Коннолли уже можно было видеть на улице у нового здания суда на Фэн-Пир, окруженного телекамерами и репортерами: он с новой силой обрушился на прокуроров Вышака, Герберта и Келли, называя их «убийцами его репутации», одержимыми идеей назначить его козлом отпущения. Но даже его возобновленная атака на прокуроров не смогла избавить присутствовавших в зале суда от досадных впечатлений, вызванных внезапно потускневшим Коннолли, который зачитывал с карточки текст пятой поправки, – и это после того, как он много недель рассказывал всему миру, что эта поправка ему больше не нужна.
Потом настало время ожидания. Судья Вулф со своими помощниками начал подготовку текста постановления суда, внимательно изучая показания подозреваемых и свидетелей, улики и статьи Уголовного кодекса, применимые к этому случаю. Прошло несколько месяцев, и к началу 1999 года общественное внимание к разбирательству потихоньку сошло на нет. Правда, кое-где, в других контекстах, оно все же напоминало о себе. В 1998 году бывший федеральный прокурор и экс-губернатор Билл Уэльд был приглашен на радиошоу, чтобы представить свой первый роман, и Кристофер Лайдон, ведущий шоу «На связи»[122], вдруг начал задавать ему вопросы об отношениях Балджера и ФБР. Лайдон довольно саркастично выразил удивление тем, отчего же его собеседник не сделал все возможное, чтобы разобраться с этой историей с Балджером. «Почему же вы не возмущаетесь? – подначивал Уэльда Лайдон. – Знал ли об этом ваш близкий друг Уильям Балджер? Вы вообще когда-нибудь говорили с ним обо всем этом?»
Обычно разговорчивый Уэльд на этот раз долго молчал. Потом ответил, что нет, не говорили, в его голосе явно слышалось раздражение. Лайдон продолжал наседать, но это был больше монолог ведущего, чем беседа. Не вступая в спор, Уэльд молчал, обдумывая ответы; паузы заполняли радиоэфир. Особое внимание Лайдон обратил на недавнее самоубийство Билли Джонсона, того самого полицейского, который собирался арестовать Уайти Балджера, пытавшегося провезти крупную сумму в Канаду и остановленного таможенницей в аэропорту Логан. Поговаривали, что это столкновение стоило Джонсону карьеры. «Он свел счеты с жизнью! – восклицал Лайдон. – Пожилой маленький человек, считавший, что всю жизнь с честью служил делу охраны закона».
«Где же ваше возмущение?» – вновь спросил он.
Обмен колкостями все-таки завершился, и Лайдон с Уэльдом наконец начали говорить о новом романе. Однако нежелание Уэльда открыто отвечать Лайдону уже настроило слушателей против него, напомнив о нежелании, можно сказать, целого поколения руководителей бостонских правоохранительных служб, к которому принадлежал Уэльд, хоть сколько-нибудь серьезно оценить скандал с Балджером.
К концу лета 1999 года пошли слухи, что Вулф после десяти месяцев размышлений и подготовительной работы наконец подготовил текст постановления суда. В начале августа в Бостон прибыл директор ФБР Луи Фри. На своей пресс-конференции он публично заявил, что Бюро «допускало значительные ошибки» во время двадцатилетнего курирования Балджера и Флемми. Это признание было расценено как попытка руководства ФБР, невероятно щепетильного в отношении репутации своего ведомства, хотя бы отчасти снизить накал страстей по поводу ожидаемого со дня на день решения суда. «Нам нужно признать множество ошибок», – заявил Фри. Он пообещал, что коррумпированные агенты бостонского отделения ФБР понесут заслуженное наказание.
Через две недели ФБР объявило, что находящийся в бегах Балджер наконец внесен в список десяти разыскиваемых наиболее опасных преступников страны. Эта мера, принятая после того, как Балджер скрывался от правосудия уже больше четырех лет, была многими расценена как сильно запоздавшая. В общественном мнении Бостона закрепилось убеждение, что Бюро никогда всерьез не пыталось выйти на след своего бывшего информатора. Теперь же Балджер угодил в компанию таких «красавцев», как Эрик Роберт Рудольф[123], обвиняемый, в частности, в подрыве клиники, специализировавшейся на абортах, и знаменитый террорист Усама бен Ладен. Балджеру выпала особая честь: он стал первым информатором ФБР, вошедшим в десятку самых разыскиваемых преступников, заняв 458-ю строчку в «общем зачете», ведущемся с 1950 года. Отныне его портрет будет красоваться на зданиях почтовых отделений и различных федеральных служб, на сайте ФБР и даже в комиксе про Дика Трейси[124] в порядке информирования населения.
В тюремном корпусе «Эйч-3» трое главных подозреваемых – Фрэнк Салемме, Бобби Делюка и Стиви Флемми – также с нетерпением ожидали оглашения постановления суда. Втайне они надеялись, что судья сочтет улики столь спорными, что обвинения в вымогательстве отпадут сами собой, а Вулф признает, что ФБР и в самом деле обещало защиту Балджеру и Флемми и, следовательно, теперь не может нарушить свое же обещание и согласиться с их преследованием.
С момента ареста в 1995 году трое преступников содержались в тюрьме Плимута, современном здании, выстроенном за год до этого и расположенном в сорока восьми милях к югу от Бостона. Новая тюрьма была построена на территории старой свалки, в отдаленной от жилых кварталов и малопривлекательной местности. Рядом с тюрьмой проходило шоссе, соединявшее Бостон с Кейп-Код, «Тресковым мысом», и Флемми, находясь в своей камере, мог расслышать доносившиеся издалека звуки вольной жизни, шум автомобилей, перевозящих местных жителей и многочисленных отдыхающих по дороге, которой они с Балджером и Джоном Коннолли сами часто пользовались, направляясь в Кейп-Код.