– Да, тяжко вам придется, когда Пашины родители отправят сына на учебу в Англию, – сказала я и мысленно пожелала, чтобы это случилось как можно скорее, пока наши дети вконец не разболтались.
– Мама, ты не переживай. У каждого учителя есть второй журнал, в который они выставляют истинные оценки, – успокоила меня Аня. – Но для Паши это большой секрет. Смотри, никому не проболтайся.
Глава 8
Утром следующего дня я пришла в «Пилигрим» за пятнадцать минут до его открытия. Алина уже была там. Она сидела на своем рабочем месте, подперев ладонью подбородок. Ее глаза, полные грусти, были устремлены на картину, висящую напротив ее стола.
Эту картину Алина повесила примерно три месяца назад, когда стала заниматься с Артуром йогой. На ней был изображен красивый пейзаж, очень похожий на те, что писал Николай Рерих: остроконечные горные вершины, покрытые снегом, на фоне ослепительно яркого голубого неба. Божественная природа, завораживающая красота! Смотришь на картину – и хочется забыть о земном, думать о вечном.
– Как дела? – оторвала я подругу от созерцания прекрасного.
– Плохо, – вяло ответила Алина.
– Что плохо? Приходил вчера Борис Гришин?
– Нет, не приходил и не придет.
– Передумал?
– Передумал? Марина, все хуже, чем ты думаешь, – мрачно ответила Алина. – Гришин мертв. Наверное, тоже убили.
– Что значит тоже? Есть какие-то сомнения?
– По большому счету, я ничего не знаю. Вчера я до восьми часов сидела здесь. Вечером хотела ему домой позвонить, но постеснялась. Сегодня пришла в «Пилигрим», набрала его рабочий номер телефона. Трубку сняла секретарша. Рыдает – слов не разобрать. Одно я только поняла – умер Гришин. Как, когда… – Алина пожала плечами.
– Алина, мне ваша йога все меньше и меньше нравится. Поехали домой к Гришину. Адрес у тебя есть. Ты знаешь, с кем он жил?
– Борис душу передо мной не раскрывал. Знаю лишь, что он был женат, но о семейной жизни вслух не распространялся. Один раз его с занятий встречала жена. Гламурненькая блондинка. Высокая, длинноногая. На дурочку, правда, не похожа. Машина у нее – чисто дамский вариант, красный «Рено», малолитражка.
– Судя по выражению твоего лица, она тебе не понравилась? – спросила я, отметив пренебрежительный тон, с каким Алина отозвалась о жене Гришина.
– Не могу сказать, что она мне так уж не понравилась. Просто вместе они плохо смотрелись. Он такой серьезный, а она… Ей бы ногами подиум мерить. Поехали к ней.
Борис Гришин жил в элитной новостройке в самом центре города. Дверь в подъезд была открыта, мы уже намеривались в него зайти, как из-за двери вынырнул бдительный консьерж.
– Вы к кому?
– Мы в тридцатую квартиру, к Гришиным, выразить свои соболезнования, – я выставила вперед букет пурпурных роз, перевязанный черной ленточкой и предусмотрительно купленный по дороге.
– Да, несчастье какое! – посетовал консьерж. – Но вы уж извините, должен соблюсти некоторые формальности, – он снял трубку с телефонного аппарата и нажал две кнопки – три и ноль. – Как вас представить?
– Директор туристического агентства «Пилигрим» Марина Клюквина и Алина Блинова. Покойный часто пользовался услугами нашего агентства.
– Алло, Вероника Дмитриевна, тут с туристического агентства «Пилигрим» пришли, соболезнования хотят выразить. Пропустить? Ага, хорошо. Проходите, – кивнул он нам и добавил: – Седьмой этаж.
В проеме дверей нас поджидала пожилая женщина, по всему домработница Гришиных.
– Вы к Веронике Дмитриевне?
– Да. Можно?
– Заходите, хозяйка там, – женщина махнула рукой, показывая нам направление, куда следует идти.
Увидев Веронику Дмитриевну, я поняла, почему Алина так нелестно о ней отозвалась. Моя подруга не любит, когда кто-то выглядит ярче, чем она. А жена Гришина, вернее, теперь уже его вдова, впечатляла. Ни черный цвет траурного платья, ни скорбь на лице не могли испортить ее. Высокая и стройная, с копной золотистых волос, она походила на голливудскую кинодиву, которую неизвестно каким ветром занесло в наши края.
– Кто вы? Я вас не помню, – Вероника внимательно всмотрелась в наши лица. В ее усталых глазах читалось недовольство: у меня горе, а вы меня своим присутствием напрягаете.
Промелькнула мысль, что мы пришли зря: все равно разговора не получится.
– Вы нас действительно не знаете. Ваш муж собирался с нашим туристическим агентством посетить Гималаи. Мы, как узнали, что он скоропостижно умер, решили выразить соболезнования. Вот, возьмите, пожалуйста, это для Бориса Ивановича, – я протянула вдове цветы.
Вероника приняла букет и сухо ответила:
– За соболезнования и цветы спасибо. Можно было не утруждать себя, ограничиться телефонным звонком, все равно на похороны вы опоздали. Бориса похоронили в воскресенье.
Вероника замолчала, повисла неловкая пауза. Задать вопрос: «А что, собственно, случилось с Борисом Ивановичем?» ни у меня, ни у Алины язык не повернулся. Выражение лица Вероники Дмитриевны не располагало к беседе. Опершись о край стола, она стояла и ждала, когда же мы уйдем.
«Выглядит утомленной, – мысленно отметила я. – Да это и понятно, мимо нее прошли толпы людей, среди которых были и те, кто пришел на похороны из любопытства. Возможно, она подумала, что мы из их числа. В таком случае ей можно простить негостеприимность: ни сесть не предложила, ни чаю. Впрочем, она и не должна угощать чаем людей, которых видит в первый раз в жизни».
– Вероника Дмитриевна, так я пойду? – в комнату заглянула домработница, прервав ход моих мыслей. – Сердце давит, сил нет. Схожу к врачу, может, таблетки новые выпишет.
– Идите, – разрешила хозяйка, не отводя глаз от нас.
Под ее тяжелым взглядом, который так и говорил: «Когда же вы поймете, что мне не до вас?», – я вынуждена была сказать:
– Мы тоже пойдем. Пусть земля будет Борису Ивановичу пухом, – и поторопилась к выходу.
Вероника, не проронив ни слова, проводила нас до дверей. Домработница все еще находилась в прихожей. Она надевала плащ медленно, тяжело дыша. Скорей всего, ей действительно нездоровилось.
Я переглянулась с Алиной. Та поняла меня с полуслова.
Мы вышли из квартиры втроем: я, Алина и домработница. Когда зашли в лифт, Алина предложила:
– Вам нехорошо? Давайте мы вас подвезем к поликлинике?
– Ой, как я вам буду благодарна. Боюсь, что на трамвае три остановки я не доеду, умру по дороге. Меня Анной Григорьевной зовут.
– Очень приятно, я Алина. Это моя подруга Марина. Анна Григорьевна, почему же вам хозяйка такси не вызвала?
– Да она сама не в себе. Разве не видели? Не женщина, а статуя. Снежная королева. Она словно ледяной коркой покрылась. Да это и понятно: горе у человека.
Алина подвела Анну Григорьевну к своей машине, открыла заднюю дверь и помогла сесть.
– Вот спасибо! – благодарно воскликнула Анна Григорьевна, откинувшись на спинку сидения. После нескольких секунд молчания она заговорила: – У меня сердце часто прихватывает. Борис, царствие ему небесное, всегда своего шофера присылал, чтобы тот меня в поликлинику свозил. Вероника, конечно, этого делать не станет. Наверное, придется мне новое место искать, а то и вовсе на пенсию жить. Последний год Боря меня из жалости держал. Я у его матушки работала, а когда та год назад умерла, к себе взял. Неловко я себя у новой хозяйки чувствовала.
– Почему? – поинтересовалась я.
– Да как же? Мешала я им. Вероника считала, что посторонний человек в доме не к чему, незачем сор из избы выносить. До меня к ней из агентства приходили работницы, каждый раз разные. Приберут квартиру и уйдут восвояси. Я этого не понимаю. А если человек нечестный, стащит что-нибудь? Потом докажи! Веронику кража не пугала, в доме сейф. Вообще-то она аккуратная, побрякушки свои золотые не разбрасывает.
– Анна Григорьевна, вот вы сказали, что Вероника не хотела выносить из избы сор. Они что, с Борисом плохо жили?
– Да как вам сказать? Не знаю, как было раньше. К матери Бориса они всегда приходили веселые, жизнерадостные. Может, для нее старались? Знали, что ей жить осталось недолго. А потом мать Бориса умерла, – Анна Григорьевна перекрестилась, – а я поселилась у молодых. Вот тогда и поняла, что в этой семье каждый живет своей жизнью. Откровенно Вероника и Борис не ругались. Борис очень воспитанный был, голос на жену не повышал, при мне претензии не высказывал. Хотя, наверное, было за что. Не могу сказать, что Вероника – жуткая мотовка, но время от времени она себе такие дорогие наряды покупала. Зачем, спрашивается? Все равно ведь дома сидит. Ой, сколько у нее тряпья скопилось! У всех для одежды шифоньер служит, а у нее целая комната под платья и шляпки оборудована.
Я легко вздохнула. Гардеробная – моя мечта. Увы, моя квартира не позволяет отвести одну из комнат полностью под одежду.
– Анна Григорьевна, а от чего умер Борис? – спросила Алина. Поликлиника была почти рядом, а самого главного мы еще не узнали. – Я его видела на прошлой неделе, выглядел он превосходно. Сердце? Несчастный случай? Что?
– Вообще-то Вероника говорить не велела, – замялась домработница, но потом, как видно, оценив доброе к ней отношение, решилась: – А я скажу! Вы ведь не дворовые сплетницы?
– Ну что вы! – возмутилась я. – Могила!
– Вены Боря себе перерезал. Сел в ванную, набрал теплой воды и чирк бритвой по вене, – прошептала Анна Григорьевна.
– Но почему? Он как-то объяснил свое решение уйти из жизни? Записку оставил?
– Ничего не оставил. В субботу это случилось, днем. В квартире никого не было. Я поехала на рынок. Вероника с подругой у стоматолога сидела, она еще до меня из дома ушла. Боря пришел с работы и вот такое с собой сотворил. Зачем он это сделал, не понимаю. Особой любви с Вероникой у них не было, детей тоже, но согласитесь: это не повод на себя руки накладывать. И грех какой.
– А кто Бориса нашел?
– Вероника нашла. Она и ее подруга после стоматолога к нам приехали, зашли в ванную, а там… Кровищи… И Боря уже не дышит. Я к тому времени с рынка вернулась.