– Не буду отрицать. Я знала Бориса. Нелепая и непонятная смерть. Полиция считает, что его убил друг детства, но я не склонна доверять этой версии. Вам не кажется странным: сначала гибель Бориса, потом Севин ничем неоправданный поступок и, наконец, убийство инструктора, у которого мы все занимались?
– Я не знаю, чем мы прогневили бога. За что он нас наказывает? Кстати, именно Борис привел Севу в группу, занимавшуюся йогой.
– Я не знала, – задумчиво проговорила Алина. – Если честно, я даже не догадывалась о том, что Сева и Борис – родственники. Они всегда приходили на занятия порознь и держались так, будто едва знакомы.
– Такое поведение вполне объяснимо, – сказала Раиса Самойловна. – Борис и Вероника не ладили, особенно в последнее время. Хотел он того или нет, но его прохладное отношение к жене распространялось и на ее родственников. Как будто мы были виноваты в чем-то!
– Понятно, – кивнула я, принимая объяснение Раисы Самойловны. Так часто бывает: насолил тебе один человек, и ты, сам того не желая, начинаешь недружелюбно относиться ко всему его окружению. Враг моего друга – мой враг. Или, если переиначить эту фразу, друг моего врага – мой враг.
– И все же именно от Бориса я приняла помощь, – сочла должным отметить Раиса Самойловна. – Увы, процесс был уже необратим.
– Какую помощь?
– Я уже говорила, что Сева слишком увлекся восточной философией. Он много читал на эту тему, ходил в библиотеку, искал что-то новое в Интернете. Он был одержим какой-то идеей. Я долгое время не понимала какой, пока не наткнулась на его дневник. Когда я прочитала, то пришла в ужас. Он хотел, он хотел… – Раиса Самойловна заволновалась, подбородок ее задрожал, на лбу рассыпались бисером капельки пота.
Я поняла, о чем она хотела сказать:
– Он хотел покончить с жизнью, чтобы ускорить свое новое перерождение? Так?
– Так. Он писал, что на этом свете постиг правду жизни, и теперь здесь ничто его не держит. А как же я? Как мне теперь жить без него? Сначала я винила во всем Бориса, он привел его в эту, простите, дурацкую йогу, он вдолбил ему в голову все эти глупости. Позвонила ему, мы встретились. Оказалось, что и Борис стал замечать за Севкой неладное. На занятиях Сева, чувствуя себя в кругу единомышленников, иногда заговаривал о скорой смерти, о новом перерождении. Борис даже пытался с ним поговорить, но разговор не удался. «И как же мне быть?» – спросила я Бориса. «Я думаю, что без специалиста тут не обойтись», – ответил он. «Вести в психбольницу?» – ужаснулась я. «Зачем? Сейчас есть много специалистов, занимающихся частной практикой. Могу с одним из них познакомить. Буквально через час иду к нему на прием. Поговорить о Севе? О деньгах не беспокойтесь, я проплачу лечение». Я удивилась: «Как, Борис, вы тоже лечитесь?» – «А чему вы удивляетесь? Весь мир пользуется услугами психоаналитиков». Стоит ли говорить, полностью доверяя Борису, я согласилась на предложение и пообещала устроить встречу Севы и этого психоаналитика.
– И Сева согласился?
– Севе пришлось согласиться. Сначала он отнекивался, ссылался на занятость, на то, что с ним все в порядке и он не хочет, чтобы кто-то копался в его мозгах. Я очень разволновалась, у меня так прихватило сердце, что пришлось вызвать «Скорую». Вот тогда, видя, что я действительно могу умереть, он согласился встретиться с доктором.
– И вы его видели? Знаете, в какой клинике он работает, как его зовут?
– Нет, – разочаровала нас Раиса Самойловна. – Я с ним разговаривала по телефону. Приятный такой голос, бархатный. Я думаю, что доктор уже в возрасте. Когда он позвонил, то назвал меня госпожой Богун. Согласитесь, молодежь таких слов не знает.
– А сам он никак не представился?
– Нет, сказал только, что он психоаналитик и что звонит по просьбе Бориса Ивановича. Потом мы с ним обсудили Севину проблему, договорились, что в такое-то время я уйду, а он придет и поговорит с Севой.
– А почему вы должны были уйти? – не поняла я.
– Потому что Сева уперся. Сказал, что он никуда не пойдет, и если психоаналитику надо, пусть сам приходит. При этом я должна была уйти. Наверное, затем, чтобы не мешала их разговору, дала Севе возможность выговориться. Вряд ли бы он расслабился, зная, что я за стенкой.
– Вы имеете обыкновение подслушивать? – в лоб спросила Алина.
– Боже упаси! Но в последнее время я действительно прислушивалась к каждому шагу, вздоху сына. Однажды ведь уже было, когда он хотел отравиться.
– И что было дальше?
– Они поговорили, и Сева стал ходить к доктору уже в клинику. Я успокоилась и даже не спрашивала, где находится клиника. Думала, все наладиться, а он … – закончить фразу Раиса Самойловна не смогла: слезы крупными горошинами покатились из ее глаз.
Чтобы как-то отвлечь ее от тяжелых воспоминаний, я напомнила:
– Вы хотели показать нам рисунки Всеволода.
– Да-да, – всхлипывая, Раиса Самойловна повела в другую комнату.
В отличие от просторной гостиной в комнате Севы едва помещались шкаф, письменный стол и диван. Стол был приставлен к окну. Компьютер и стопки книг на треть загораживали окно, и потому в комнате было довольно темно.
Раиса Самойловна клацнула выключателем, и меня сразу поразило огромное количество рисунков, приколотых кнопками прямо к стене. В акварелях Севы было что-то таинственное и завораживающее. Они вполне могли бы стать иллюстрациями к какому-нибудь фантастическому роману – нечто из жизни далеких инопланетян.
Практически на каждом рисунке был запечатлен юноша в радужном ареоле. С очень длинными руками и ногами, непропорционально большой головой и с высоким выпуклым лбом. Волос не было вообще. Тело скрывала легкая воздушная туника. Вдали в сизой дымке просвечивались горы, а вокруг порхали прозрачные создания, похожие на зверей с крыльями. Передний план был светлый, яркий. За спиной у юноши оставалась если не темнота, то сумерки.
– Странные картины, – дала я свою оценку увиденному.
– Ничего в них странного нет, – не согласилась со мной Алина. – Он выходит из темного прошлого и движется в светлое будущее. Вот это души умерших, – она показала взглядом на диковинных зверей с крыльями. – Если присмотреться, то можно узнать в них кошку, собаку, корову. Вот это, например, медведь. А вот ребенок, очень маленький. В новом перерождении ты можешь и не быть человеком. Много грешил – тебя могут опустить до черепахи. Кто вел праведную жизнь, тому уготовано хорошее перерождение, может, даже нирвана – в раю проснешься.
– А при чем здесь северное сияние?
– Да какое же это северное сияние? – возмутилась моему невежеству Алина. – Это аура! По ней можно судить о карме. Чистые и яркие цвета свидетельствуют о хорошей карме.
– Мне этот юноша с картинки всегда напоминал лицом сына, – призналась Раиса Самойловна.
– Есть определенное сходство, – подтвердила Алина. – Вероятно, в этом юноше Сева видел себя.
– Он готовился к переходу. Я поняла, ничто не могло его остановить. Сыночек, что же ты наделал? А как же я? Господи, за что? – она запричитала, прикрыв лицо руками.
В ее словах было столько горечи и страдания – почему именно на ее долю выпало такое нечеловеческое испытание – потерять сына, – что я содрогнулась.
Находиться рядом с Раисой Самойловной было невыносимо тяжко, но и оставить ее одну мы не могли. Уложив женщину в кровать, мы вышли на лестничную площадку и позвонили в соседнюю дверь. Дверь открыла мать Ирины. Она согласилась, пока ее внук Димочка спит на улице, посидеть с соседкой.
Выйдя на улицу, Алина подвела итог нашему визиту:
– Оказывается, у покойного Бориса и покойного Богуна, кроме увлечения йогой, были еще родственные связи.
– А еще общий психоаналитик, он же сексолог, специалист широкого профиля, – добавила я. – Знаешь, Алина, меня уже второй день беспокоит одна мысль: «Кто этот сексолог-психоаналитик? И почему никто не знает его имени?»
– О чем я тебе весь вечер и толковала!
– Поехали к Веронике? – предложила я. – Может, она вспомнила имя доктора?
Глава 22
Алину можно было бы и не просить. Она тут же с готовностью откликнулась:
– Поехали, – и, ускорив шаг, направилась к машине.
Проходя мимо Ирины, монотонно укачивающей сына, я притормозила и как можно тише, чтобы не разбудить ребенка, произнесла:
– Ира, ваша мама сейчас у Раисы Самойловны.
– Опять плохо? Наверное, о Севе разговаривали? – догадалась она. – Нельзя с ней пока на эту тему говорить.
– Ну как же нельзя? – не согласилась с молодой мамашей Алина. – Ей, наоборот, хочется выговориться. Ей и нужно выговориться, выплеснуть свое горе наружу, разделить боль с ближними – друзьями, знакомыми, соседями.
– Правильно, только у Раисы Самойловны больное сердце. Ей выговариваться надо в присутствии доктора, чтобы тот в случае чего ее реанимировал. Вы телевизор смотрите?
– Да, когда есть время, – кивнула я, пока не понимая, к чему она клонит.
– Так вот, когда случаются катастрофы с большим количеством погибших, на место происшествия всегда приезжает бригада психологов. Видели, наверно. Психологи работают с родственниками пострадавших, оказывают им психологическую помощь. Для чего? Да чтобы те не вздумали уйти на тот свет вдогонку за своими близкими. Вот бы Раисе Самойловне поговорить с хорошим психологом. Но боюсь, она не пойдет ни к кому на прием.
– Почему? – спросила я.
– Раиса Самойловна не видит разницы между психиатром и психологом, а к последним у нее отношение предвзятое. Сева одно время находился на учете в психдиспанцере. Лечили, лечили, а он взял и повесился.
– А Раиса Самойловна вам не говорила, что Сева незадолго до смерти ходил к одному такому специалисту?
– Говорила на похоронах, что, мол, к кому она ни обращалась, а мальчика ее не спасли. Последний тоже обещал, что все будет в порядке. А вы знаете, я, кажется, этого доктора видела, – вспомнила Ирина. – Он к Севе домой приходил. Я как раз в это время с Димочкой гуляла. Из подъезда вышла Раиса Самойловна. Слово за слово. Сказала: сейчас к Севе доктор должен прийти, а я ухожу, чтоб им не мешать.