– Вот видите, встречаются же в нашей системе порядочные люди, – вклинилась Алина.
– Порядочные? Это вы о судье? А чего ж он остальных не осудил? Отправил бы в колонию для несовершеннолетних. Нет, тут дело в личном. Наш судья в детстве партизанил. Ну как партизанил, совсем мальчонкой прибился к партизанскому отряду. Вроде как сыном партизанского отряда был. Ему одному из отряда удалось спастись. Остальных поймали: кого-то повесили, кого-то расстреляли, на кого-то овчарок натравили. А он все видел и с тех пор немецкую расу на дух не переносил.
– И какая же здесь связь? – не поняла я, к чему Люба рассказала нам о героическом прошлом судьи.
– Как какая связь? Преступника отчество подвело.
– Ну и ну. И как же звали парня?
– Имя самое обычное – Александр. А вот отчество – Адольфович.
– Редкое отчество. Но не факт, что парень имел немецкие корни. Был такой период, довоенный, когда Советы договаривались с фашисткой Германией и некоторые родители, отдавая дань моде, называли своих детей Францами, Генрихами, Зигмундами.
– Да немец его папаша, причем самый натуральный, и дед немцем был. Это точно, поскольку по батюшке отца преступника звали не Ивановичем, не Васильевичем, а Карловичем. Адольфом Карловичем.
Когда я услышала это имя, меня в жар бросило. Слишком редкое сочетание имени и отчества, чтобы не вспомнить нашего клиента Плошкина. Парень из семьи врачей: Плошкин и есть врач, специалист широкого профиля.
Я повернула голову к Алине и встретилась с ее очумелым взглядом. Она так же, как и я, не верила своим ушам.
– Русский, скажете? – возмущенно спросила Люба. – Вряд ли, конечно, этот немец сын фашиста. В Советском Союзе своих немцев было предостаточно еще со времен Екатерины. Сколько их на Волге живет? Среди них попадаются очень приличные люди, – отдала должное поволжским немцам наша собеседница. – Но речь сейчас не о них. Если этот тип такого сына воспитал, какой же он приличный? Яблоко от яблони не далеко катится.
– Сколько, вы говорите, насильнику дали? – переспросила я.
– Пять лет. Только из этих пяти преступник отсидел всего два года, – зло усмехнулась Люба.
– Неужели амнистия? Выпустили?
– Не выпустили, а опустили. Слышали, наверное, что на зоне с насильниками делают? Вот то же и с этим отморозком сделали. Долго в зоне он не протянул – сам повесился. Поговаривают, что мать этого парня вскоре тоже умерла, не перенесла сначала позора, потом смерти любимого чада. Вот такая судьба, на одном за всех отыгралась.
– А с остальными насильниками, что сталось, не знаете?
– Ну, те вроде все в шоколаде – кто в Америку уехал, кто в столице осел.
Мы еще немного посидели у Любы, расспросили о семейной жизни дочери, ничего нового не узнали и засобирались в город.
Полпути ехали молча. Алина не сводила взгляда от дороги, про себя переваривала услышанное и переосмысливала свое отношение к Адольфу Карловичу.
В отличие от нее, я изначально настороженно относилась к Плошкину. Не могу сказать, что он мне был неприятен, нет. Такие люди – добряки и весельчаки – быстро завоевывают симпатии в группе. Вспомнить хотя бы шашлык, приготовленный из мяса диких антилоп. Как наши охотники повеселились! Или случай с ямайским ромом? Это надо же было додуматься использовать бутылки из-под кока-колы, чтобы пронести на борт судна не один литр рома?! Такие люди определенно делают поездку веселой и незабываемой для туристов. Для меня же от них сплошная головная боль, поскольку за их шуточки несу ответственность я, руководитель туристического агентства.
– Думаешь, это Плошкин отправил на тот свет Бориса Гришина? – наконец-то нарушила молчание Алина.
– Без сомнения, – уверено ответила я. – Мотив налицо. Вероника сломала жизнь его сыну.
– Только лишь тем, что появилась в ненужном месте и в ненужный час? – криво усмехнулась моя подруга.
– У каждого своя правда. Родителям свойственно оправдывать своих чад, какое бы преступление они ни совершили. Они до последнего не верят, что те подонки и преступники.
– Так-то оно так, но ведь столько лет прошло? Столько воды утекло, Плошкин мог бы и успокоиться, – все еще сомневалась Алина.
– А как тут успокоишься? Сын погиб в тюрьме. Жена, не перенеся утраты, тоже умерла.
– Плошкин и Вероника вообще могли не встретиться.
– Судьба! Сам того не ведая, Борис привел в дом убийцу. Случайная встреча разбередила Адольфу Карловичу душу. Он увидел Веронику – красивую и цветущую – и решил мстить. Месть была холодной и продуманной. Веронику он убивать не собирался. Зачем? Куда лучше убить Бориса, чтобы виновница его несчастий прочувствовала, каково терять близких. Владея приемами гипноза, он заблокировал память Вероники и взялся за обработку Бориса, постепенно подведя его к мысли о самоубийстве, – выстроила я логическую цепочку событий.
– А как же Кротов? – напомнила Алина. – Он ведь признался, что в день убийства был у Гришина.
– Был и был. Что с того? Стукнул Гришина по голове, взял картину и был таков. Следом пришел Плошкин и сделал свое черное дело.
– Допустим, все было так, – кивнула Алина. – А Сева Богун?
– Плошкина работа! Вспомни, бомж рассказывал, что Богуну помогли уйти из жизни, даже табуреточку подставили под петелечку. Ира, соседка Богуна, видела доктора. По ее описанию доктор – вылитый Плошкин.
– А зачем Плошкину убивать Богуна?
– Как зачем? Во-первых, Сева троюродный брат Вероники. Во-вторых, свидетель.
– Какой свидетель?
– Алина, ты мышей не ловишь. Борис познакомил Севу с Адольфом Карловичем. И в-третьих, смерть Севы удачно вписывалась в схему самоубийств на религиозной почве. Наверняка Плошкин знал о том, что Гришин и Богун увлекались йогой. Плошкин заметал следы!
– Артура тоже он прирезал? Гипноз не подействовал?
– Не все же поддаются гипнозу, – пожала я плечами. – Вот я, например: мне Плошкин никогда не нравился. Это ты была от него без ума.
Алина ничего не успела мне ответить. Наш разговор был прерван трезвоном мобильного телефона. Посмотрев на высветившийся на экране номер, я удивилась:
– Кто бы это мог быть? Алло, слушаю вас.
– Это Лариса Крапивина, подруга Вероники Гришиной. Вы просили позвонить, если Вероника, что-нибудь вспомнит.
– Да-да, слушаю вас, Лариса.
– Фамилия доктора, лечившего Бориса, – Плошкин. Вам не составит труда найти его по своим каналам.
– Спасибо, Лариса, – я отключила телефон и повернула лицо к Алине. – Что и требовалось доказать. Фамилия специалиста широкого профиля – Плошкин.
– Н-да, – промычала Алина. – То-то Воронков обрадуется, когда узнает, что мы убийцу отправили в Китай. Как его теперь из Поднебесной на родину депортировать?
– Надо хорошенько обдумать, как нашему майору все это на блюдечке преподнести, – тяжело вздохнула я, предчувствуя, что неприятности для нас с Алиной только начинаются.
Решено было не сразу ехать в полицию сдаваться Воронкову, а некоторое время отсидеться в «Пилигриме», успокоиться, найти правильные слова для разговора, дабы майор в припадке справедливого гнева не разорвал нас в клочья. Хотя, если разобраться, нас не ругать, а хвалить надо: мы вычислили истинного убийцу и тем самым спасли бедного художника от тюрьмы. А ловить и арестовывать преступников – отнюдь не наше хобби. На то есть полиция. Но Воронков к нам по-особому относится, от него всего ожидать можно. Смолчать же о том, что нам стало известно, мы не могли, не имели морального права. Безвинный человек сидел в тюрьме, а убийца наслаждался красотами Поднебесной империи.
Мы подъехали к «Пилигриму».
– Странно, агентство должно быть закрыто, а на стоянке не припарковаться. Джипы, джипы… – отметила Алина, втискивая свой «Опелек» между двумя автомонстрами.
Алену мы нашли в окружении трех молодчиков типично бандитской наружности. Прислушавшись к разговору, я поняла: парни приехали в «Пилигрим», купить недельный тур в Париж. Несмотря на санитарный день, Алена не рискнула им отказать и теперь с воодушевлением расписывала прелести поездки в столицу Франции:
– Вы получите массу удовольствия. Поездка запомнится вам на всю жизнь. Это такой город, такой город… Увидеть Париж и умереть! Этим давно все сказано.
– Да не тарахти ты так, – пресек Аленин восторженный лепет один из посетителей. – Чисто конкретно говори, что я увижу?
Алена подобралась и торжественно стала зачитывать программу:
– В первый день у вас будет обзорная автобусная экскурсия по Парижу с посещением Эйфелевой башни. Во второй день вас повезут в Версаль. Третий – Лувр, Фонтенбло. Четвертый день – день отдыха, пешие прогулки по городу, вечером – Мулен Руж. Пятый день – посещение соборов Парижа, среди которых будет знаменитый Собор Парижской Богоматери.
– Да-да, – оживился один из братков. – Там еще Питкун поет: «Бель, тара-ра-ра-ра».
– А на шестой день вас отвезут на Русское кладбище, – выслушав арию да конца, продолжила Алена.
Наши посетители замерли с вытянувшимися лицами.
– Что-то не так? – Алена кожей ощутила приближение грозы.
– Типун тебе на язык и мышь в рот. Ты что мелешь, коза? Какое кладбище? – спросил один из братков, если судить по толщине цепи, болтавшейся на шее, самый главный в компании.
– Русское, – пролепетала Алена, встретившись с его многотонным взглядом, – там всех русских хоронят.
– На фига оно мне? – заклокотало из его мощной груди. – У меня уже выкуплено место на центральной аллее городского кладбища, но я, знаешь, как-то туда не тороплюсь. Что ты там брякала? Увидеть Париж и умереть? Не дождешься! Да и на фиг мне твой Париж сдался?
– И правда, Вован, сдался нам тот Париж?! Давай лучше рванем на Канары. А тебе, коза, предупреждение: коли что, достанем из-под земли. Кому продалась?
Алена побледнела и задрожала осиновым листом. Девушку срочно надо было спасать.
– Молодые люди, – я вышла из тени, чтобы загасить разгорающийся конфликт, – вы все неправильно поняли. Сейчас на Русском кладбище не хоронят. Давно, очень давно там действительно хоронили русских дворян и царских офицеров, бежавших из России после революции. А сейчас, даже если вы очень захотите, никто вас там не похоронит.