– Ницше был прав, – тихо сказала я обреченно. – Будь осторожна в выборе врага, потому что скорее всего ты станешь таким, как он.
– Прости меня, – только и сказал Марино.
– Как мой первый муж, как моя идиотка-сестра, как все неконтролируемые, жестокие, эгоистичные люди, которых я знаю. Я стала такой же, как они.
– Нет, ты не такая.
Я прижалась лбом к стене, будто молилась, и была рада, что в комнате темно и я стою спиной к нему, поэтому он не может видеть мои мучения.
– Я не хотел тебя обидеть, док. Честное слово, не хотел. Не знаю даже, почему я это сказал.
– Все нормально.
– Я лишь хочу собрать картинку целиком, но некоторые ее кусочки не совпадают.
Он подошел к пепельнице и потушил окурок.
– Не знаю, зачем мы здесь.
– Не для того, чтобы ругаться, – заметила я.
– Не понимаю, почему мы не могли обмениваться информацией через компьютер, по телефону, как обычно. А ты?
– Нет, – прошептала я и глубоко вздохнула.
– Поэтому у меня возникли подозрения, что, может быть, Бентон... Что, если началась какая-то заварушка и он на некоторое время попал под программу защиты свидетелей? Сменил фамилию и все такое прочее. Мы не всегда знали, чем он занимался. Даже ты не знала, поскольку он иногда не имел права делиться с тобой; и кроме того, он ни в коем случае не захотел бы нанести нам вред, рассказав нам лишнее. Особенно нанести вред тебе или заставить тебя все время беспокоиться.
Я не ответила.
– Я не хотел с тобой ругаться. Просто говорю, что нам есть над чем подумать, – неловко добавил он.
– Нет, ты не прав, – ответила я, кашлянув. У меня ныло все тело. – Нам не о чем думать. Он был опознан, Марино, – всеми возможными способами. Кэрри Гризен не имитировала его убийство, чтобы Бентон мог скрыться на некоторое время. Разве ты не понимаешь, что это невозможно? Он мертв, Марино. Он мертв.
– Ты его вскрывала? Видела отчет о вскрытии? – не сдавался он.
Останки Бентона отправили в отдел главного судмедэксперта Филадельфии. Я не запрашивала отчет о его вскрытии.
– Нет, ты не присутствовала на вскрытии, в противном случае я считал бы тебя самой чокнутой из моих знакомых, – сказал Марино. – Значит, ты ничего не видела. Знаешь только то, что тебе сказали. Не хочу твердить одно и то же, но это так. А если кому-то было нужно выдать эти кости за останки Бентона, как ты об этом узнаешь, если не проводила экспертизу?
– Налей мне виски, – попросила я.
Глава 32
Я повернулась к Марино, прислонившись спиной к стене, словно у меня не хватало сил стоять на ногах.
– Вот это да! Ты знаешь, сколько здесь стоит виски? – изумился Марино, закрывая дверцу мини-бара.
– Мне все равно.
– В любом случае платит Интерпол, – решил он.
– И мне нужна сигарета, – добавила я.
Он прикурил для меня "Мальборо". Марино протянул высокий стакан неразбавленного виски со льдом, держа в другой руке банку с пивом.
– Я хочу сказать, – продолжил он, – если Интерпол может проделывать все эти штуки с электронными авиабилетами, шикарными отелями и "конкордами" – а мы тем временем не встретили ни одного человека, который поговорил бы с нами о деле, – почему ты думаешь, что эта контора не может подделать улики?
– Они вряд ли сфабриковали бы убийство Бентона психопатом, – ответила я.
– Но они могли это сделать. Может, идеально подошел расклад. – Он выпустил дым и отхлебнул пива. – Я хочу сказать, док, что если подумать, то сфабриковать можно все на свете.
– Анализ ДНК...
Я не смогла закончить предложение. Передо мной возникли образы, которые я слишком долго отгоняла от себя.
– Отчеты можно подделать.
– Прекрати!
Но под действием пива исчезли все барьеры, и Марино продолжал излагать свои фантастические версии, выводы и измышления. Он бубнил свое, но мне казалось, будто его голос начал отдаляться. Меня охватила дрожь. В темном, заброшенном уголке моего "я" начал разгораться огонек. Мне отчаянно хотелось верить, что домыслы Марино – правда.
В пять часов утра я все еще спала в платье на кушетке. Ужасно болела голова. Во рту ощущался отвратительный вкус перегара и сигарет. Я приняла душ и долго смотрела на телефон, стоявший около кровати. Задуманное пугало меня. Я была в замешательстве.
В Филадельфии сейчас была почти полночь, и я оставила сообщение доктору Вэнсу Харстону, главному судебно-медицинскому эксперту. Дала ему номер факса в своем номере и повесила на ручку двери табличку "Не беспокоить". Марино встретил меня в холле. Я ничего не сказала ему, лишь едва слышно поздоровалась.
Внизу звякали тарелки – в кафе накрывали столы, – служащий щеткой и тряпкой мыл стеклянные двери. Кофе еще не приготовили. Единственной гостьей в кафе была женщина, положившая свою норковую шубу на спинку кресла. Перед крыльцом нас ждал другой "мерседес".
На этот раз нам попался торопливый угрюмый водитель. Я потирала виски и смотрела, как мимо проносились мотоциклисты по собственным невидимым трассам, петляя между машинами и ревя моторами в туннелях. Мне стало грустно, когда я вспомнила автокатастрофу, в которой погибла принцесса Диана.
Помню, что, проснувшись, услышала о ее смерти в "Новостях" и не могла поверить, что нашим божествам может быть уготована земная, случайная смерть. В гибели по вине пьяного шофера нет ничего торжественного или величественного. Смерть – великий уравнитель. Ей безразлично, кто ты и что ты.
Небо было темно-синим. Тротуары мокрые после мытья. Вдоль улиц были расставлены зеленые мусорные баки. Мы продребезжали по брусчатке площади Согласия и поехали по набережной Сены, которую не было видно за высоким ограждением. Электронные часы на Лионском вокзале показывали семь двадцать, внутри звучал беспрестанный шум шагов: люди спешили за утренними газетами.
У билетной кассы я встала за женщиной с пуделем и внезапно обратила внимание на хорошо одетого седого человека с резкими чертами лица. Издалека он был похож на Бентона. Я невольно оглядела зал. Сердце стучало, будто не в состоянии перенести такое.
– Кофе, – сказала я Марино.
Мы сели за стойку вокзального кафе, и нам подали эспрессо в крохотных коричневых чашечках.
– Что это еще такое? – заворчал Марино. – Я просил нормального кофе. Как насчет сахара? – спросил он женщину за стойкой.
Она бросила перед ним несколько пакетиков.
– Будьте добры кофе со сливками, – попросила я.
Женщина кивнула. Марино выпил четыре чашки кофе, съел два багета с ветчиной и выкурил три сигареты менее чем за двадцать минут.
– Знаешь, – сказала я, когда мы сели в скоростной поезд, – мне не хочется, чтобы ты себя убивал.
– Не беспокойся, – ответил он, располагаясь напротив. – Если бы я заботился о своем здоровье, то уже помер бы от стресса.
Наш вагон был заполнен едва на треть, а пассажиров интересовали только новости в газетах. Скоростной поезд, не издав ни звука, неожиданно рванулся вперед, и тишина заставила Марино разговаривать очень тихо. Мы выскользнули со станции, мимо проносились деревья на фоне голубого неба. Я чувствовала усталость и очень хотела пить. Попыталась уснуть, хотя солнце светило в глаза.
Я очнулась, когда англичанка двумя рядами дальше стала разговаривать по сотовому телефону. Старик, сидевший через проход, отгадывал кроссворд, щелкая механическим карандашом. Встречный поезд встряхнул наш вагон. Когда мы подъезжали к Лиону, небо начало бледнеть и пошел снег.
Чем дольше Марино смотрел в окно, тем больше портилось его настроение, а когда мы сошли с поезда, он вел себя просто грубо. Во время поездки в такси он молчал, и я рассердилась на него, вспоминая необдуманные слова, которые он бросил мне накануне вечером.
Мы подъехали к старой части города, где сливались реки Рона и Сона. Дома и древние стены на склонах напомнили мне Рим. Я чувствовала себя ужасно. На душе было тяжело. Я ощущала одиночество, которого не испытывала никогда в жизни. Казалось, я не существую, а являюсь частью чьего-то ночного кошмара.
– Я ни на что больше не надеюсь, – наконец заговорил Марино ни с того ни с сего. – Может, что-то случится, но я уже не надеюсь. Нет смысла. Жена давно меня бросила, а я так и не нашел человека, который мне подходит. Теперь меня отстранили от работы и я подумываю о том, чтобы перейти к тебе. А если перейду? Ты перестанешь меня уважать.
– Разумеется, не перестану.
– Ерунда. Если я буду работать на тебя, все изменится, и ты это знаешь.
Он выглядел усталым и удрученным, на его лице и фигуре отражалось то напряжение, с которым он жил. На джинсовой рубашке темнело пятно от пролитого кофе, а мешковатые брюки цвета хаки смешно топорщились. Я заметила, что чем толще он становился, тем просторнее покупал брюки, как будто это могло обмануть его самого или окружающих.
– Знаешь, Марино, с твоей стороны не очень прилично намекать, что работа у меня будет самым плохим периодом в твоей жизни.
– Может, и не самым плохим, – ответил он, – но довольно близко к этому.
Глава 33
Штаб-квартира Интерпола находилась в отдельном здании в парке Золотой Головы. Это была крепость из зеркального стекла и стали, по виду которой трудно было догадаться о ее назначении. Название платановой аллеи, где оно стояло, не было указано, поэтому если не знать, что это такое, можно было вполне проехать мимо. Здесь не было вывески, гласившей, что это штаб-квартира Интерпола. Собственно говоря, здесь вообще не было никаких вывесок.
Спутниковые тарелки, антенны, цементные заграждения и камеры были почти незаметны, а зеленая металлическая ограда, по верху которой была протянута колючая проволока, скрывалась растительностью. Секретариат единственной в мире международной полицейской организации излучал надежность и покой, позволяя работавшим внутри сотрудникам смотреть наружу и не разрешая никому заглядывать внутрь. В этот облачный холодный день на приближение праздников здесь указывала небольшая рождественская елочка на крыше.