ледних, хватит скулить о погибели земли Русской. Хватит призывать к междоусобной борьбе в рядах нашего творческого Союза под прикрытием старого лозунга – борьбы «отличного» с «хорошим». Как правило, в результате этой борьбы всегда побеждает нехорошее. А я повторю знаменитые слова, к сожалению, подзабытого кое-кем гениального Владимира Маяковского: «Больше поэтов, хороших и разных».
Были, есть и будут в Москве и в России поэты, ибо поэзия это не то, что нужно, а без чего невозможно жить ни по ту, ни по эту сторону России. Нет и никогда не будет для русских поэтов времён последних, ибо в наших поэтических строках бьётся и светится время вечное.
Единство и одиночество
Боже мой, как тяжело, как одиноко струит во тьме свои быстрые воды ночная река!.. Страшно войти в неостановимый поток наощупь, когда ни луны, ни звезд, – и промозглый ветер с севера в незримых, низких тучах над слепым, движущимся зеркалом.
Течение стремглав уносит нас от того места, где мы вошли в воду – и, дай нам Бог, когда-нибудь выйти на противоположную сторону!.. И, если мы не сгинем на быстрине, если на последнем пределе одолеем холодную, постороннюю стихию, то выйдем на земную твердь совсем не там, где рассчитывали.
Уходит из-под ног неверное илистое дно, гаснут редкие огни на берегах, черное небо, не отражаясь, колеблется в черной реке, – и несет, уносит течение одиноких ночных пловцов в беспредельную неизвестность времени…
Страх одиночества сбивает людей в орущую, безоглядную толпу.
«Государство есть насилие!» – провозглашает человек, не способный одолеть свой внутренний страх перед вечностью.
Не одиночеством ли души человеческой объяснимо порабощение разума мечтой о переустройстве мира насилием? Мечтой и беспощадным действием, где само одиночество за ненадобностью не принимается в расчет, где за истинное бытие выдается мечта, презирающая жизнь, а не жизнь, порождающая мечту.
О, русское одиночество, как легко соблазнить тебя иллюзией единства в неуютные дни последних листопадов и дождевых ветров!..
Осень… Осень… Осень…
Радость… Тревога… Тревога и беззащитность!..
И мираж счастья, в котором наяву – ад.
Одиночество, как тяжкая неизлечимая болезнь парализует в человеке способность восприятия мира во всей его полноте.
Живая жизнь воспринимается – и душой, и взглядом, – как отражение в расколотом зеркале на пыльной, чужой дороге.
Немощь отравляет и мертвит душу человеческую. И вместо того, чтобы найти противоядие от смертельной хвори внутри себя, выйти в космос своего родового сознания, беззащитный человек выходит в агрессивный космос толпы, где личность, являясь объектом действия и воздействия, обращает свое подсознание в необогащенное сырье, жадно поглощаемое несытью абсурда.
У каждого свое одиночество. Каждый, исходя из своего одиночества, понимает единство. Но никто, исходя из единства, не хочет понять одиночество. И бредет неведомо куда одинокая толпа, и осколки поверженных зеркал хрустят под ногами, и мировая пыль облаком облекает уходящие человеческие души.
Человек знает свое одиночество, но толпа своего одиночества не ведает.
Живая субстанция личного человеческого времени болезненно переживает свое уничтожение.
Приходи!.. Вместе время убьем! – говорит человек человеку – и слышит, будто эхо. – Приходи!.. Вместе убьем одиночество!..
Человек, сознательно и бессознательно лишающий себя одиночества, – мелкий слуга смерти.
Вместо того чтобы с суетной ухмылкой посматривать на отстающие часы, – всем сердцем почувствуй одиночество всего человечества, всей Божественной Вселенной, – и поймешь, осознаешь – ты до конца не один в одиночестве!
Но, увы, пытающиеся разумом понять сие, – теряют разум.
Но, пытающиеся презреть разум, – теряют безумие.
И, вкушая пищу, чувствуют только вкус ложки во рту.
В полночь человек, затаив дыхание, припадает к дверному глазку, вглядывается в пустую полутьму лестничной площадки, – и с напряженным лицом, на цыпочках отступает от двери вглубь своего железобетонного жилья, узрев нечто, известное лишь ему одному. А утром?.. Утром он сам не знает – что было с ним в полночь.
Лишенный свободы в свободе ищет спасение от одиночества. И. на свободе с тоской вспоминает некое иллюзорное единство, пережитое в неволе, ибо свобода есть отсутствие страха. Но страх отсутствует лишь в Небытии.
Человек – пасынок свободы.
Мачеха-Луна родней человеку, чем Земля-мать… И все же надо полюбить свободу, а не себя в свободе. И не надо терзать душу, вопрошая: «Я не люблю себя! Но отчего меня не любят другие?!» Тайная свобода творца – не вседозволенность, а неистовая борьба с самим собой во имя свободы. Вседозволенность – потеря самого себя. Вседозволенность – растворение в Ничто. Вседозволенность – смерть свободы.
Страшен человек, ненавидящий других, но в сто крат страшней человек, ненавидящий самого себя!..
Господь властвует над невозможным, а для возможного вполне хватает воли людской. Человечество в кровавых борениях постоянно стремится осознать себя в единстве. И с закрытыми глазами силится ужиться в бессмысленном единстве, ибо слишком велика цена жертв, положенных на алтарь безысходной борьбы.
Но истинно ли Единство, сотворенное волей разума? Разум не в состоянии осознать до конца свою собственную сущность. Воображаемое сверхдружелюбное существование человеческих душ в бесконечности – химера.
Выдающийся философ нашего века Карл Ясперс, воспринимая единство, как предел бытия, воскликнул в отчаянье:
«Этот предел ведет меня к самому себе, туда, где я уже не прячусь за объективной точкой зрения, сводящейся к совокупности моих представлений; туда, где ни я сам, ни экзистенция другого не могут стать для меня объектом!»
Предел бытия есть полное растворение одиночества в единстве, то есть в пустоте. Пустота ненасытна. Это она наполняет человеческую жизнь тоской небытия в самом себе, это она питает безумные, стадные инстинкты!.. И одинокая душа, измученная поединком с внутренним небытием, рвется вон из самой себя на призывные вопли разбухающей толпы, преобразующей внутренний распад во внешний. Пустота – мать движения. Мать и детоубийца!..
Быстрей!.. На последнем дыхании!.. Только бы успеть!.. Успеть незнамо куда!.. Успеть только ради того, чтобы успеть!.. Успеть вслед за другими!.. И пусть нигде уже нет этих других – все равно успеть, чтобы не успел никто! Быстрей!.. Быстрей!! Быстрей!!!
Вниз по каменистому склону вместе с ручьем, пересыхающим от безжалостного черного солнца. Вперед, из последних сил в объятья могучей реки, спокойно и безразлично отражающей невыносимый свет в пустое пространство!.. Но:
Единство есть Ничто! В свободе – Божий суд!.. Владимир Соловьев сказал:
«Дело не в единстве, а в свободном согласии на единство. Мир не должен быть спасен насильно…»
И красотою нельзя спасти мир насильно.
Главный недостаток нашего существования – провинциальное ощущение времени. Мы живем в своей затурканной эпохе, как в дальней бедной провинции, где все слишком хорошо знают друг друга. Мы тоскуем по недостижимым, несуществующим столицам, где никто не хочет знать никого. Мы грустим по неизвестным, несуществующим людям, которые не хотят нас знать и себя знать не хотят… Мы лелеем свою ущербность, мы радуемся чужой ущербности – и не желаем терять несуществующее свое и несуществующее чужое. Ибо что тогда останется?..
Мы брюзжим и жалуемся на невозможность вершить великое по якобы независящим от нас обстоятельствам. Но втайне знаем, что наше бессилие это наше бессилие, а не чье-нибудь и не из-за кого-нибудь. Но мы не желаем знать, что не смотря на нашу ущербность, великое вершится в сей час в нас самих, в тот момент, когда пишутся и читаются эти строки, а не где-то в ком-то на стороне. Великое всегда в нас, ибо время есть место нашей жизни, а не место обитания в пространстве.
Но, увы, и свято место может быть пусто!.. Время есть наша малая родина, но мы давно не были в местах своего отрочества – все собираемся, черт возьми!.. И обитаем в данный миг в местах неясного пользования.
Мы с отвращением пьем негодную, хлорированную, ржавую воду нашего времени. Этой водой впору поить покойников, чтобы не воскресли никогда… Но мы живые пьем эту воду с открытыми глазами, ибо другой нет, а жажда непреоборима!.. Кто мы?.. Кто?.. Ответь, Господи!..
В природе не существует объективного сознания. Субъективно и наше подсознание. Может быть вечное сверхсознание объективно?.. Может лишь благодаря ему, мы чувствуем, что есть величайшая общая истина, немыслимая без нас?..
Но нужна ли истина нашему сознанию?
Сознание и подсознание есть состояние души, но не сама душа. Высшее творчество осуществляется не через них, а вопреки им. Каждый, истинно творящий, ощущает как нечто мучительно, порой почти безнадежно, пытается пробиться сквозь него в неизбежное из тайного бытия, дабы озарить душу светом откровения.
Истинный талант есть равновесие между возможным и невозможным.
Но зыбко, тревожно, изнурительно сие равновесие. Оно сродни невесомости в замкнутой, железной комнате, стены которой усеяны стальными шипами. Малейшее неосторожное движение – и ты пронзен насмерть. Нет тебя в мертвом, замкнутом пространстве. И смерть твоя не отяжелит невесомость.
Но где наше единство и наше одиночество?! Где они?.. Куда подевались?!..
А никуда!.. Они всегда с нами. И деваться им некуда, ибо неутолимо наше желание достичь единства своего внутреннего мира с миром внешним, – и хоть на миг забыться от ужаса смерти и забвения.
Одиночество бытия и одиночество небытия немыслимы друг без друга. И всеобъемлющее единство без них немыслимо. Одно поглощает другое – и обращенное исчезает в Ничто.
Но что же оно такое это всепоглощающее Ничто, вечная невообразимая пустота, так называемый, физический, абсолютный вакуум?
Современное познание глаголет, что вакуум является сложной, стабильной средой, способной хранить следы происходящих физических процессов. История нашей Вселенной есть история развития вакуума. Ничто – не только прапамять нашего начала, но и прапамять нашего конца, которые смыкаются в бесконечности.