В единстве нет понимания времени, а только смутное ощущение оного. И от внутренней смуты постоянное стремление покорить, ускорить, деформировать четвертое измерение под эйфорические выкрики:
«Время, вперед!
Впе-ред,
Вре-мя!!!»
Ишь ты, «…вперед», как будто время может быть где-то справа или слева, или сзади, или еще Бог весть где. Но кому-то уверенно мерещится, что он, ни с того, ни с сего, стал богом – и, преодолев невозможное, втиснул четвертое измерение в цветной, трехмерный кубик Рубика. Что ж, пусть мерещится, коль очень нравится!..
Но не надо безжалостно вопить перед смертью в лицо супротивника:
«Время, вперед! Впе-ред, вре-мя!..»
Человеческая жизнь есть настоящее вечности. Человек есть осуществленная вечность. Но эта осуществленная вечность как бы не существует, ибо «…образ Мира проходит…» Да, проходит! Но проходящее – вечно, ибо оно и есть настоящее.
Настоящее не отражается в кривых зеркалах безумья. Пусть хохочут кривые зеркала над собственными кривыми отражениями, пусть иное, незримое нам, не ведает печали, пусть остается печаль в серпах наших, дабы мы оставались всегда в настоящем!..
Гремит в пространстве дружный хор. Не различить ни одного голоса в хоре. И никто не слышит крик одинокого человека. И кричит он, набрав в рот воды.
Мир безумен! – с горечью и безнадежностью восклицаем мы, подразумевая, что безумен без нас. То есть мы, не смотря ни на что, еще в здравом уме, а вот кто-то уже того, наоборот.
А ведь и впрямь наедине с самими собой все мы в подавляющем большинстве – нормальны, как свежие столбы вдоль старой дороги. Но какова цена этой нормальности? Какова цена нашему здравомыслящему безумию?..
Нам еще удается с неимоверными ухищрениями отстоять свой здравый смысл в безумии одиночества. Но, обращаясь в толпу, мы неизбежно теряем понятие о его зыбком существовании – и живем, чужим счастьем со своей бедой.
Но в тоже время, именно, в единстве мы в сто крат полнее ощущаем потерянное или остатное одиночество. Единство как бы трансформирует одиночество, наполняя его энергией до такого предела, когда быть самим собой в себе невозможно и невыносимо.
«Государство есть насилие!» – вопит человек, неспособный вынести благодать одиночества, но сам ищет спасения в насилии. И насилие великодушно спасает его от одиночества, – и нет ему вечного спасения.
Он вопит, призывая к сокрушению своих собственных, тайных иллюзий, – и искоса бросает укромный взгляд в зеркало. Но зеркало пусто, в нем отсутствует даже кривое отражение. И сокрушенное сокрушает сокрушающего.
Каплю воды можно раздавить ногой, в лужу можно упасть по пьяному делу – и захлебнуться, а в морской пучине можно сгинуть без следа.
Человек в одиночестве – капля воды, не нашедшая свое место в мировом океане. Но океан существует – и существует малая капля, которая вмешает огромный океан. И они всегда помнят друг друга.
Итак, не единство и одиночество, а единство в одиночестве и одиночество в единстве!..
Это многообразие способно наполнить свежей энергией Дух Бытия. Способно остановить прогрессирующую энтропию духоматерии. Способно спасти мир от всепоглощения организованной пустотой. Способно спасти мир от насильственного единства и одиночества.
В этом наша Судьба!..
В наше время надо уметь быть одиноким…
Боже, дай мужества каждому из нас, дай мужества обрести каждому свое одиночество без оглядки на одиночество чужое!..
Гармония души земной и души вечной это мгновение, когда созвездия внутреннего мироздания человека совпадают с созвездиями Божьего Мироздания.
Чтобы единство – таинственная надежда бытия – существовало, необходима экология одиночества человеческого, ибо без одиночества духовного невозможно возрождение Духа.
Одиночество Человека, распятого на кресте, озаряет душу крещенного мира светом веры. Оно объемлет нас, как ночное небо объемлет дальние и ближние звезды, отдаленные друг от друга бездной светового времени.
Одиночество – в единстве!.. Здесь все равны, как перед Богом. Это и есть бессмертие рода людского. Бессмертие, живущее на земле.
Солнечный день бабьего лета на окраине огромного золотого сада. Идут по аллее, усыпанной яркой шуршащей листвой, цепляясь друг за друга ручонками, слепоглухонемые дети из местного государственного приюта. И ничего вокруг них, – ни шороха, ни света, – только вечная тьма.
Боже мой, как ярко светит осеннее солнце!
Не меркнет слепое солнце вечного времени…
И наши чувства и мысли, рожденные светом из тьмы, гаснут незримыми молниями.
Мы стоим и с состраданием смотрим на несчастных детей, – и свет, пронесшийся сквозь ледяную тьму ближнего и дальне го Космоса, отражается в наших глазах.
Идут, ухватившись друг за друга, слепоглухонемые дети, а мы все думаем и думаем, о единстве и одиночестве, и тщимся остатным, напряженным сознанием объять неведомое, огромное Нечто, способное утешить наши души.
Но Нечто само объемлет нас!..
Но мы ничего не видим, не слышим – и ждем, ждем, ждем… Ждем без надежды, но с верой!..
Что-то я еще хотел сказать?.. Да нет, кажется ничего… Все сказано без нас! Все без нас суждено!Под чёрным солнцем Тезисы выступления на Восьмой Всемирной встрече писателей (София-Варна, 12–16 июня 2006 г.)
Призрак глобализма шагает по планете. Призрак коммунизма бродил по Европе. Борьба с призраками подобна единоборству с ветряными мельницами. Призраки исчезают, а явления, породившие их, остаются. Давайте словом и делом постигать наше грядущее, дабы им не овладели призраки лжеслов типа – права человека, общедемократические ценности, европейские стандарты и т. п.
Пресловутые права человека обращаются в права человека без человека и ввергают цивилизацию в рабство греха. У человека и человечества нет никаких прав перед Богом, ибо жизнь – дар Божий, и надобно говорить не о мифических правах на словоблудие и вседозволенность, а об обязанностях и долге перед Всевышним.
Принцип глобализма – хорошо то, что выгодно. Но, увы, то, что порой сверхвыгодно, – совсем нехорошо. Глобализм – это наглое торжество двойных стандартов во всех областях бытия.
Сейчас многие международные так называемые гуманитарные фонды обвиняют Россию в тоталитаризме и отходе от демократических принципов, хотя наша страна, по сравнению с Западом, – образец разгула демократии. И достаточно лишь взглянуть на то, как освещает мировые события западная пишущая братия, находящаяся в тисках долларовой цензуры, чтобы понять, насколько двулик в своём глобализме западный мир.
Ведение захватнических, империалистических войн там объявляется борьбой с мировым терроризмом, а наведение конституционного порядка в субъекте Российской Федерации называют геноцидом. Назначение президентом страны губернаторов в Украине или Грузии считается образцом демократии, а утверждение региональными парламентами губернаторов по представлению Президента России – это отход от демократии. Заточение в тюрьму на длительные сроки топменеджеров энергетической компании Enron за приписки в бухгалтерской отчётности (кстати, налоги с приписанных к прибыли сумм они платили исправно) – это борьба с экономическими преступлениями, а уклонение от выплаты миллиардных (в долларах) налогов компанией «Юкос» – это политическая расправа. Список можно продолжить.
В полной мере это проявляется и в литературе. Самый вопиющий пример – недавний добровольный отказ 9 июня австрийского писателя Петера Хандке от присуждённой ему писателями и критиками литературной премии Гейне за 2006 год. А причина этого состоит в том, что утверждать имя лауреата должен был городской совет Дюссельдорфа, финансирующий эту премию (50 тыс. евро). Но члены совета уже сказали, что никогда не присудят премию просербски настроенному писателю, поскольку это – вызов общеевропейским ценностям. Кстати, в апреле этого года дирекция парижского театра Comedie-Francaise публично отказалась ставить пьесу Хандке из-за того, что он приезжал в Белград на похороны Милошевича. Подобной дискриминации у нас не было даже в советское время.
Многие зарубежные поэты для удобства переводчиков и в погоне за популярностью освоили так называемый верлибр, вернее лжеверлибр, ибо настоящий верлибр – удел великих мастеров, таких как Уитмен или Рубен Дарио. А некоторые наловчились писать верлибры сразу на английском языке. Например, одна присутствующая на встрече южнославянская поэтесса. И напрасно её американский муж показывает мне на пальцах «козу», подобно Черчиллю. Как бы намекая на победоносность верлибров своей милой супруги. В ответ я ему тоже показываю «козу», но пусть он не думает, что моя «коза» символизирует нашу общую Викторию. Пусть думает о рогах, которые могут запросто произрасти на его прогрессивной американской голове, если я снизойду до переводов его грациозной супруги с английского на русский.
Двойные стандарты проявляются и в выступлениях наших соседей из ближнего зарубежья, очень озабоченных самостийностью родного языка. Но странно: разоблачая какие-то имперские амбиции (с ударением на первом слоге), они не только выступают на русском языке, но и между собой общаются отнюдь не на мове. Подобные им инженеры человеческих душ – не борцы, а добыча глобализма. И отрадно, что в нашем Отечестве, слава Богу, не перевелись истинные подвижники духа, такие, как выдающийся мыслитель нашего времени Владимир Иванович Гусев, чьи ученики присутствуют на этой встрече, такие, как замечательный русский поэт Владимир Бояринов, чья переводческая работа на деле, а не на словах противостоит так называемому глобализирующему миру, как прибывший на встречу вместе со мной молодой Максим Замшев, чья поэтическая звезда только восходит. И не страх бытия, не надежда как следствие страха, а завещанная нашим многонациональным гением тайная свобода хранит нас.
Поэзия обращает количество в качество, в отличие от масскультуры – прислужницы глобализма, обращающей качество в количество. Но так называемому «идеальному», то есть глобальному обществу поэзия не нужна, а поэты – тем более. Об этом прозорливо говорил ещё в античные времена великий Платон. Впрочем, термин «идеальное общество», подаренный нам Платоном тысячелетия назад, весьма сомнителен, как и сомнителен термин «демократия», исторгнутый на свет Божий рабовладельческим строем. Поэтому я постоянно заключаю слова «идеальное общество» в кавычки и открывать их не собираюсь. На сей счёт и без меня мудрецы найдутся.