– У вас такой странный цвет волос, мисс, – сказала Розалин, расчесывая пряди щеткой. – Почти красное золото.
Флоренс смущенно улыбнулась и попросила передать ей флакон с пилюлями.
– Голова болит, – соврала она.
На самом деле ей просто было страшно. А от страха мог случиться приступ. Флоренс очень не хотела подвести дядюшку сегодня.
Когда солнце начало клониться к закату и комнату Флоренс заполнил густой оранжевый свет, почти такой же, как ее волосы, раздался стук в дверь. Бенджамин открыл ее, прежде чем сама Флоренс или кто-то из служанок позволили это, и очень быстро вошел, опасаясь, что его застанут в коридоре.
В зеркале было видно, как Розалин недовольно покачала головой. Она как раз заканчивала с прической и вплетала в волосы Флоренс букетики искусственных цветов.
– Волнуешься? – спросил Бенджи.
Он занял свое любимое кресло и чопорно сложил руки.
Словно бы никогда не сидел на подоконниках или даже на полу у кровати кузины.
– Немного, – призналась Флоренс. – А тебе можно здесь находиться?
Он лишь махнул рукой.
– Матушка попросила меня спуститься вместе с тобой. Проявить заботу старшего брата. И я с радостью выполню эту просьбу.
Флоренс просияла.
– Готово, мисс. – Розалин отошла на шаг назад, и Флоренс наконец встала с пуфика.
Ноги затекли от долгого сидения и еле держали ее, а помадой для волос пахло так, будто Флоренс мазнула ею прямо под носом.
В зеркале отражалась красивая стройная девушка – непривычно взрослая и хрупкая, очень серьезная и чуть встревоженная.
– Такая красавица, мисс! – Розалин восторженно прижала руки к груди. – И никакой краски не надо! Глаза сами сияют! И румянец нежный!
Она говорила что-то еще, отчего румянца становилось больше – Флоренс не могла сдержать ни смущения, ни улыбки. Она повернулась к Бенджи и поймала в его глазах одобрение.
– Краше нашей Флоренс во всем Логрессе нет, – пропел он с лукавой улыбкой. – Пойдем, сразим наповал того, кто вздумал попросить у отца твоей руки!
Лорд Маккензи и другие гости опаздывали, поэтому их ждали в гостиной. Флоренс села на софу рядом с сестрами – Матильда смерила ее равнодушным взглядом и уткнулась в книгу, Дженни же просто отвернулась, словно Флоренс чем-то ее обидела. Дядя Оливер что-то одобрительно проворчал, а леди Кессиди расплылась в широкой улыбке.
– Ах, дорогая! – всплеснула она руками, но не успела ничего добавить: звон колокольчика из коридора отвлек ее.
Первый гость приехал. Леди Кессиди стряхнула с юбок что-то невидимое и кивнула мужу. Тот встал и подал ей руку. По его лицу было заметно, что все происходящее не доставляет ему удовольствия и он принимает это как необходимость. Оливер Силбер следовал светским ритуалам, знал их блестяще, но – Бенджи не раз это говорил – не всегда одобрял, считая некоторые суетливой чушью. От других, впрочем, особенно от младших членов семьи, он требовал беспрекословного подчинения правилам. Бенджамина это раздражало, в том числе поэтому он бунтовал.
Матильда оторвалась от книги, заложила страницу ленточкой и спрятала «Опыты геометрии» под диванной подушкой. Они с Дженни переглянулись и кивнули друг другу. Сестры Силбер надели платья того же незабудкового оттенка, только ленты были серебристые, словно леди Кессиди пыталась тем самым подчеркнуть разницу между дочерьми и Флоренс.
– Это же первый званый ужин дорогой кузины? – спросила Дженни у брата.
Смотрела она при этом на свои пальцы, делая вид, что пытается понять, не забилась ли сквозь перчатки под ногти какая-нибудь грязь.
Бенджамин, который стоял у окна, скрестив на груди руки, ответил без улыбки:
– Да, и, если ты решишь испортить его, дорогая сестрица, поверь, я найду, какие твои маленькие секретики рассказать нашему отцу.
Флоренс вспыхнула, Дженни тоже. Матильда с интересом посмотрела на них.
– Как ты мог подумать, что я захочу кому-то что-то испортить, – презрительно фыркнула Дженни. – Я уверена, дорогая кузина сама с этим блестяще справится!
Бенджамин сощурился, а Матильда неодобрительно покачала головой.
– Замолчи, Дженни, – сказала она и встала. – Даже твою красоту злой язык испортит без труда. Пойдемте. Думаю, пора.
Колокольчик позвонил еще раз, а потом еще. Слуга открыл дверь, и им действительно пришлось покидать уютную гостиную и идти в неизвестность, полную людей, правил и звона хрусталя.
– Матушка запретила ей кое-что, – шепнул Бенджи Флоренс на ухо, пока они шли по коридору, приотстав от сестер. – Впрочем, сама увидишь.
Увидеть было несложно – медовые кудри лорда Дугласа Флоренс разглядела бы и в стотысячной толпе. Он стоял у камина, разговаривал со смутно знакомой дамой и, оглядываясь на свое отражение в зеркале, нервно поправлял то волосы, то галстук. Дженни так и застыла, Матильде пришлось мягко толкнуть ее в спину. Бенджамин усмехнулся, а лорд Дуглас, мазнув по девушкам словно бы случайным взглядом, вернулся к беседе.
Потом он, конечно, подошел к ним, чтобы поклониться и выразить радость от встречи. Флоренс показалось, что на лице Дженни за вежливой улыбкой так и проступают разочарование и обида.
Летние сумерки сгустились, слуги зажгли огни, и сразу стало уютнее. Хрусталь и зеркала засверкали, просторная гостиная заполнялась людьми. Пришлось много улыбаться, отвечать на приветствия и вспоминать имена тех, с кем Флоренс успела познакомиться, – иногда это давалось с трудом. Горло пересохло, и Флоренс попросила у слуг бокал холодного лимонада. С ним она спряталась у колонны, чтобы хоть минуту отдохнуть и выровнять дыхание. Бережно уложенные локоны, казалось, взмокли и начали липнуть к шее, а вплетенные в них проволочные стебельки незабудок кололи кожу.
Голос дяди, раздавшийся из-за спины, заставил Флоренс вздрогнуть.
Она обернулась. Лорд Силбер поймал ее взгляд и кивнул, а после жестом приказал подойти ближе.
– Флоренс, – сказал он мягко, будто собирался отчитать ее за провинность, но понимал, что она и сама достаточно прониклась собственной виной. – Я хочу представить тебя своему доброму другу и надежному партнеру лорду Лайонеллу Маккензи. Лорд Маккензи, – он обернулся к собеседнику, который до того казался Флоренс, растерявшейся от голосов и огней, просто темной фигурой, – моя племянница Флоренс Голдфинч. Будьте знакомы.
В жизни взгляд лорда Маккензи был таким же острым и злым, как на гравюре, – Флоренс почувствовала себя мотыльком, которого прикололи булавкой к дощечке, чтобы развернуть крылья и закрепить под стеклом. Лайонелл Маккензи изучал ее несколько секунд – напряженно, словно пытаясь составить мнение о потенциальной невесте, после чего его лицо странно дернулось: он моргнул, поджал губы и нехотя, через силу улыбнулся, будто давно этого не делал и успел разучиться.
– Весьма счастлив увидеть вас, мисс Голдфинч, – сказал он, прикладывая руку к груди и коротко склоняясь.
Голос у лорда Маккензи был холодным и глухим. Он точно не испытывал радости от знакомства, впрочем, неприязни, кажется, тоже.
Возможно, подумала Флоренс, эмоции чужды ему. Она поклонилась в ответ.
– Я тоже рада знакомству, лорд Лайонелл.
Стоило протянуть руку, но Флоренс замешкалась, не зная, не оттолкнут ли ее ладонь. Все-таки в жизни лорд Маккензи оказался куда более пугающим, чем на портрете. Худое лицо с резкими тенями, острые плечи, вытянутые, почти паучьи конечности, руки и зачесанные назад темные волосы – он был похож на человека, истощенного болезнью.
– Иди, Флоренс, развлекайся, – приказал дядюшка.
Голос его был спокоен, а взгляд строг. Флоренс поспешила кивнуть и произнести какую-то любезность, прежде чем раствориться в толпе.
Стоило поискать Бенджамина и держаться поближе к нему, но ее перехватила леди Кессиди – и случилась утомительная череда приветствий, узнаваний и пустых разговоров, так что Флоренс очнулась только у стола, когда слуга отодвигал для нее стул, а напротив, наискосок, прямо за невысоким канделябром на пять свечей, сияли медовые кудри лорда Дугласа.
Лорд Маккензи сидел рядом с лордом Силбером, и со своего места Флоренс могла хорошо его рассмотреть: спина такая прямая, словно палку проглотил, брови нахмурены, голова повернута в сторону дядюшки, который что-то говорил. Когда слуга нечаянно задел его острый локоть, выпирающий вбок, лорд Маккензи скривился от неприязни, но промолчал, разглядывая содержимое тарелки перед собой с таким видом, будто ему предложили собачье кушанье вместо сочной утиной грудки в ягодном соусе.
Флоренс отвернулась и осмотрелась, стараясь не бросать лишних взглядов на лорда Дугласа. Пухлая дама слева – кажется, леди Тулли – переговаривалась с другим соседом. Ее духи пахли чем-то почти приторным, но приятным, а речь то и дело перемежалась вспышками смеха.
Место справа пустовало. Флоренс разглядела имя на карточке – «Эдвард Милле» – и удивилась тому, что оно незнакомо. Точнее, знакомо, но очень смутно и никаких ассоциаций не вызывает.
Леди Кессиди вряд ли ошиблась бы при рассадке. И если цель этого ужина – познакомить их с лордом Маккензи, чтобы тот оценил невесту, то почему он сидит почти на другом конце стола?
Флоренс снова повернулась в ту сторону, где сидели дядюшка с компаньоном, и поймала строгий, острый взгляд. Лорд Маккензи смотрел прямо на нее, лицо его было бесстрастно-скучающим.
– Прошу прощения, леди, – тихий голос раздался совсем рядом. – Кажется, мы сидим вместе, но не представлены.
Флоренс обернулась, леди Тулли обернулась вместе с ней.
Молодой мужчина в ладно сидящем костюме цвета темной охры застыл с выражением легкой растерянности на красивом, открытом лице. Он смотрел на Флоренс и улыбался так, словно сожалел, что чем-то ее обидел.
Флоренс тоже растерялась: и от самой ситуации – она судорожно пыталась вспомнить, как следует поступить, но голова вдруг опустела, – и от взгляда, который, в отличие от острых иголок лорда Маккензи, лучился теплотой. Пухлая леди Тулли неожиданно пришла на помощь: