Дядя тоже смотрел на нее. А взгляд его и правда напоминал сейчас замерзшее озеро.
Лорд Маккензи, почуявший неладное, озирался по сторонам.
Ладонь леди Тулли, теплая и мягкая, накрыла ладонь Флоренс под столом. Это вдруг придало сил и заставило подступившие было слезы если не исчезнуть совсем, то застыть.
– Простите, сэр. – Флоренс посмотрела на сэра Эдварда прямо. – В этом доме не стоит упоминать моего отца.
На его лице читалось искреннее раскаяние. Он медленно кивнул и приложил руку к груди.
– Я сожалею, мисс Флоренс, – сказал он глухо. – И постараюсь исправить ситуацию, насколько это возможно. А пока позвольте развлечь вас беседой о более приятных вещах.
Глава 6
Ужин закончился мирно и очень поздно. Флоренс к тому моменту мечтала побыстрее сбежать к себе в комнату, снять платье и вытащить все заколки из волос, а потом нырнуть под одеяло. Она устала сидеть с прямой спиной, устала от мельтешащих слуг, а больше всего устала от разговоров.
С ней, правда, почти никто не говорил дольше, чем требовал этикет: с племянницей хозяина дома следовало хотя бы поздороваться и перекинуться парой фраз о погоде или о еде, не интересуясь, впрочем, слишком глубоко ее прошлым. Интересоваться прошлым как раз не подобало, за что Флоренс была невероятно благодарна человеку, придумавшему все эти правила.
Лорд Маккензи подошел к ней сам, когда дамы отправились в чайную комнату, а лорды – в комнату для курения и игры в карты. К тому моменту в парадной столовой они остались едва ли не одни.
– Флоренс Голдфинч, – сказал он и замер, рассматривая ее, высокий и худой, с узким лицом и острым подбородком, который сейчас чуть задирал. – Дочь Томаса Голдфинча, значит.
Флоренс почувствовала, как плечи покрываются мурашками – и совсем не из-за вечерней прохлады. От голоса лорда Маккензи веяло чем-то холодным и затхлым, как из подвала.
– Лорд Маккензи? Вы что-то хотели спросить у моей дорогой кузины? – Теплая рука Бенджамина легла ей на плечо. – Простите Флоренс, она утомилась сегодня.
Лорд Маккензи недобро сощурился и дернул узким ртом. Флоренс подумала, что губы у него такие тонкие, словно он постоянно их поджимал – вот и застыли так навсегда. Глаза под нависшими бровями сверкнули.
– Ничего, – почти выплюнул лорд Маккензи. – Твой отец, малыш Бенджи, хочет слишком много за товар сомнительного качества. Пусть ищет других покупателей.
Он резко развернулся и ушел, чуть сутулясь, – быстро, как беглец. Флоренс обернулась к кузену.
– Это что, я – товар сом… – начала она, запинаясь.
Слова лорда Маккензи, смысл которых дошел до Флоренс не сразу, ощущались как пощечина. Даже щеки начали гореть. Она не знала, не понимала, за что с ней так поступили, и смесь стыда и возмущения затуманила разум.
Бенджамин тоже застыл. То ли все произошло слишком быстро, и он не нашел нужных слов, то ли не решился открыто выступить против отцовского партнера.
– Тсс, Фло, тише! – наконец прошептал он, оглядываясь, не подслушивает ли рядом кто. – Не здесь. Пойдем, золотко, я скажу матушке, что у тебя болит голова, поэтому ты не осталась на чай. Помочь тебе подняться в комнату?
Он говорил еще какую-то ерунду, пока вел ее из столовой через коридор, к лестнице наверх, в жилые покои. По пути он позвал горничную, которой велел принести для мисс Флоренс успокаивающий настой, а также передать леди Кессиди, что племяннице стало плохо.
– Она днем переутомилась в обители, – сказал он с таким сочувствующим видом, что сквозь ярость Флоренс ощутила жалость к той себе, о которой Бенджамин сейчас вдохновенно врал. – И едва не упала в обморок. Так и передай, милая.
Горничная испуганно посмотрела на Флоренс и кивнула. В ее глазах тоже мелькнуло сочувствие.
– Может быть, позвать врача? – спросила она.
– Не стоит его беспокоить, – покачал головой Бенджи. – Тишина и покой, а еще здоровый сон помогут лучше. Пойдем, дорогая кузина!
Наверху он втолкнул ее в комнату и, войдя следом, встал рядом с дверью так, чтобы никто больше не смог войти. Флоренс тяжело дышала. Мысли исчезли, все, кроме одной: лорд Маккензи, партнер ее дяди и один из ее возможных женихов, оскорбил ее. Не прилюдно, к счастью, но почти прилюдно. Очень болезненно. И совсем не понятно почему.
– Фло…
Она обернулась к кузену. В большом зеркале мелькнула незабудковая тень, а еще бледное лицо с горящими алым щеками, как у чахоточной девицы.
– Он сказал, что я сомнительный товар!
– Фло. – Бенджамин опустил взгляд. – Он сказал про… наверное, про твое происхождение.
Она скрестила руки на груди:
– Конечно, это все меняет!
На губах Бенджамина мелькнула светлая улыбка.
– Наконец-то я вижу тебя в гневе! – сказал он, но тут же снова стал серьезным. – Флоренс, это не про тебя! Этот человек, он…
Флоренс видела, как Бенджи хмурится, подбирая нужные слова.
– Ему не нужна жена, – продолжил он наконец. – Он совершает сделку. Приобретает товар, за который платит. Мой отец, наверное, попросил за тебя слишком много, вот этот старый хрен… прости, дорогая… Вот лорд Маккензи и ищет повод отказать ему или сбить цену. И к лучшему, если он откажется. – На лице Бенджи мелькнула печаль. – Я попробую пробраться в кабинет и подслушать их… Сядь, пожалуйста, ты вот-вот в обморок упадешь!
Флоренс правда чувствовала, что мир вокруг плывет и начинает вращаться. Она осторожно шагнула к креслу у окна, но, если бы не Бенджи, подхвативший ее, даже не дошла бы: пол решил выскользнуть из-под ног, превращаясь во что-то текучее, изменчивое. Губы задрожали, а дышать стало вдруг тяжело-тяжело, словно Флоренс забыла, как вообще это делать. Внутри нее что-то билось, нарастало, горело огнем, обжигало холодом, сдавливало горло, как рыдания.
– Где твои пилюли?
Сил хватило на то, чтобы махнуть рукой в сторону зеркального столика. Бенджамин действовал быстро. Он поднес к губам Флоренс стакан с водой и сам вложил в них лекарство.
– Все хорошо, Фло, – прошептал он. – Ты в безопасности. Горничная пришла, она поможет тебе переодеться и проследит, чтобы ты легла спать. Попросить ее принести пирожные? Или нет? Ох…
Он встал, а Флоренс не без труда повернула голову ко входу в комнату.
Силуэт леди Кессиди приблизился к ней.
– Милая, что случилось? – Рука в кружевной перчатке коснулась лба Флоренс. – Ледяная совсем. Бенджамин? – К сыну леди Кессиди обратилась требовательно, словно он был виноват и ему объясняться перед ней за все совершенные шалости и разбитые вазы.
– Я расскажу тебе все потом, матушка. Флоренс, скажем, было тревожно…
– Бенджамин, – сухо сказала леди Кессиди. – Я понимаю, что ты беспокоишься о кузине, но тебе не следует находиться в ее комнате наедине с ней. Немедленно выйди вон и постарайся сделать так, чтобы ни одна мышь в доме не посмела говорить о том, что ты был здесь! Ты понял меня?
Руку она не убрала – только сдвинула так, что та сейчас лежала у Флоренс на затылке, довольно теплая, тяжелая. От этого становилось спокойнее. Пахло от леди Кессиди специями, кофе и чем-то уютным. Флоренс почувствовала, как мир вокруг успокаивается, словно озеро после бури.
– Конечно, матушка. – Судя по тону, Бенджи улыбался.
Флоренс посмотрела на него – и кузен подмигнул, а потом поклонился матери и исчез.
– Итак, дорогая. – Леди Кессиди погладила Флоренс по голове. Смотрела она сверху вниз, не как мать, но как добрая тетушка. – Давай приведем тебя в порядок, а ты скажешь мне, что произошло, когда успокоишься.
Флоренс кивнула.
Хотя она предпочла бы не говорить про лорда Маккензи ничего и не вспоминать его никогда.
Бенджамин редко злился на людей дольше пяти минут, хотя, конечно, многие давали для этого повод.
Злость – сильное чувство, способное разрушать. Она портит настроение, сон и цвет лица. Она разъедает душу и заставляет, если увлечься, искать новые и новые причины для того, чтобы злиться. Но и если сдерживаться, ничего хорошего не будет, потому что злость засядет в тебе, как не вытащенная вовремя заноза, и превратится в нарыв.
Поэтому Бенджамин позволял себе злиться – так, чтобы никто его не видел. Наедине с собой и изредка с трубкой или добрым, мудрым другом.
Лорда Маккензи ему хотелось ударить по лицу или вызвать на поединок – будь тот моложе и не таким влиятельным, пожалуй, Бенджамин поступил бы именно так. Подпольные бои – со ставками, с секундантами и студентами-врачами, дежурившими рядом, чтобы зашить рассеченную бровь или вправить челюсть, – были популярны в определенных кругах Логресса. Бенджамин никогда не выходил на ринг, но не раз наблюдал со стороны, потому что на ринге был кто-то свой.
Жаль, лорд Маккензи не из тех, кому можно отомстить вот так.
Бенджамин вышел из дома, воспользовавшись окном на кухне, и застыл, привалившись к стене. В саду было тихо, только издалека иногда доносились голоса или стук лошадиных копыт. Закат давно погас, небо стало темным, с яркими звездочками, и света от них и фонарей за оградой едва хватало, чтобы разглядеть, куда ты идешь. Пахло ночными цветами, влажной землей и зеленью – садовники недавно закончили свою работу. Издалека неприятно тянуло тухлым речным туманом.
Бенджамин нащупал в кармане трубку и пошел к беседке в глубине сада. Стоило успокоиться и подумать.
Приступ Флоренс он видел впервые. До того кузина лишь рассказывала ему, как это бывает и что она чувствует, когда ей становится хуже. Бледная, потерянная Флоренс с потускневшими глазами выглядела так жалко, что врезать лорду Маккензи по лицу хотелось еще больше.
Но Бенджамин сдержался и не позволил себе даже пнуть попавший под ногу камешек.
Он сделал то, что должен был сделать; осталось то, на что он не способен влиять. Стоило бы, конечно, еще раз попытаться донести до отца, что хищники, обитающие на той глубине, где промышляет Маккензи, менее подходящая партия для девицы, чем сын какой-нибудь леди Тулли. Но был ли в этом смысл?