От этого очень хотелось поскорее избавиться.
И чай правда помог. Он отдавал ежевикой и розами, был красноватым и уже достаточно остыл, чтобы его можно было пить. Золотая монограмма Силберов на дне чашки тускло сияла.
– Мой отец сегодня встречался с лордом Маккензи, – сказал Бенджамин и отвел взгляд, когда Флоренс на него посмотрела.
Кузену вдруг стала очень интересна вышитая картина, висевшая на стене, – пасторальный пейзаж с кустами шиповника на переднем плане.
Флоренс напряглась.
Думать про Лайонелла Маккензи было неприятно. Еще неприятнее, чем читать про беды логресских сирот, сидя в уютной спальне на стеганом сатиновом покрывале, в окружении милых безделушек, в чистеньком домашнем платье, которое дядюшка купил год назад, – тогда оно даже считалось модным.
– Я не присутствовал при разговоре, – продолжил Бенджамин, катая в пальцах шарик из бумаги, – в него превратилась одна из листовок. – Но, говорят, они расстались недовольные друг другом. Лорд Маккензи уехал в паб «Туманная корона». Это очень дорогой паб, – пояснил Бенджи. – Вход разрешен только лордам из нескольких элитных клубов, так что людей там, особенно посреди дня, немного. Но один мой друг, сестрица, работает там, и он сказал, что лорд Маккензи, вопреки привычкам, просадил на выпивку немалую сумму. Так что, думаю, у них с отцом что-то пошло не так.
– Из-за меня? – спросила Флоренс шепотом.
Бенджи нервно хохотнул:
– Не думаю, дорогая, что первопричина в тебе. Но я слышал вчера ночью разговор матушки с отцом. – Он лукаво усмехнулся. – И клянусь, отец оправдывался за грубость своего партнера. У леди Кессиди много недостатков, – сказал Бенджи мягко. – Но она хорошая мать для своих дочерей. И тебя, видимо, решила взять под опеку. А теперь, если ты успокоилась, предлагаю умыться и собраться на прогулку. Заберем Дженни из гостей.
Дядя Оливер несколько дней словно бы не замечал Флоренс. Не избегал и не наказывал молчанием – ему просто было не до нее. Он погряз в делах: не приходил на обеды, опаздывал на ужины, предпочитал отмалчиваться. Его ответы на прямые вопросы леди Кессиди были сухими и короткими, а остальные даже боялись о чем-то его спрашивать. Бенджи шепнул Флоренс, что отец очень сильно занят, но она все равно чувствовала, как тянет сердце тревога, – вдруг это из-за нее?
Вдруг ссора с лордом Маккензи расстроила какие-то важные планы дядюшки там, на высотах, до которых маленькой Флоренс Голдфинч с ее скудным женским умишком никогда не дотянуться? Вдруг одна неосторожная фраза за ужином породила деловой разлад и Флоренс разрушит репутацию Оливера Силбера? И тогда исчезнут и новые платья, и дорогой чай под вечер, и сестры будут смотреть на нее как на предательницу, ведь она отнимет у них ту жизнь, к которой они привыкли?
Ох, в такие минуты в душе Флоренс снова шевелились сомнения и поднималась мутная вода: она-то спала на собственной постели, в собственной комнате, она ела с фарфоровых тарелок вдоволь, она проводила дни в праздности, за чтением, написанием писем, прогулками с леди Кессиди и сестрами или бесполезным рукоделием. А кто-то там, в столичных трущобах, недоедал и латал последнюю одежду, девушки выходили замуж за пьяниц, женщины умирали, рожая детей под забором.
Свои глупые слова про побег Флоренс вспоминала теперь с горящими от стыда щеками.
Строгость лорда Силбера была неприятна, и Флоренс, пожалуй, хотелось бы большего тепла, как когда-то от отца. Да, иногда дядя был жесток, но, лежа ночью без сна в своей комнате, Флоренс перебирала те случаи, когда он поступал с ней плохо, и понимала, что он лишь заставлял ее исправлять собственные ошибки.
Как тогда, со стаканом, разбитым о стену.
Не стоило упоминать отца за ужином, конечно, но и лорд Маккензи был отвратительно груб!
Флоренс порывалась сама поговорить с дядей. Но он лишь скользил по ней равнодушным взглядом, а когда она однажды попыталась остановить его в коридоре, холодно сообщил, что занят – спешит на встречу в клуб, и Флоренс пришлось сдвинуться в сторону и пропустить его.
Бенджамин, казалось, поставил себе цель отвлекать кузину от дурных мыслей. Он брал их с Матильдой покататься по городу и даже за город, под одобрительными и удивленными взглядами леди Кессиди выходил со всеми тремя сестрами на пикники и представлял их друзьям – тем, с кем юным леди было не зазорно подружиться, катал на лодке и учил играть в бадминтон. Единственное, с чем он так и не смирился, – это с еженедельными посиделками в гостиной за чаем и болтовней, но леди Кессиди обмолвилась, что и здесь надеется однажды переупрямить сына.
– Что с тобой произошло? – спросила Флоренс, когда они с Бенджамином, тайком пробравшись на кухню, сжигали в печи листовки суфражисток.
По словам Бенджамина, это должно было стать ритуалом сожжения лишней вины, которая засела в душе Флоренс как маленькая ломкая заноза.
Бенджамин пожал плечами:
– Пересмотрел приоритеты. – Он отмахнулся и улыбнулся совершенно мальчишеской улыбкой. – Решил, что стоит уделить время сестрам, пока они не выпорхнули из родительского дома.
Он подмигнул ей, и Флоренс рассмеялась.
– Кстати, – сказал Бенджи, наблюдая, как огонек пожирает бумагу и черные буквы на ней, морщась, исчезают. – Я знаю, что вы с Дженни не самые близкие подруги, но… не рассказывала ли она тебе про своего кавалера?
– Про лорда Дугласа? – спросила Флоренс, и Бенджамин вдруг помрачнел.
– Так это лорд Дуглас? Надо же, я не думал, что она настолько ду…
Он не успел договорить, а Флоренс не успела спросить, почему он так удивлен, ведь симпатию Дженни можно было разглядеть и за милю: стоило медовым локонам лорда Дугласа засиять на горизонте, как кузина начинала подчеркнуто его игнорировать.
Флоренс все еще чувствовала вину перед Дженни за то, что невольно перетянула на себя внимание лорда Дугласа на ужине, но подойти и спросить прямо, злится ли сестра, не решалась.
Раздались шаги, и открылась дверь на кухню. Дядя медленно вошел. Он посмотрел на сына и племянницу, сидевших на лавке перед плитой с открытой створкой и пропахших паленой бумагой, как на двух грязных щенков, посмевших забежать в чистую парадную комнату.
Флоренс вскочила и сделала книксен, Бенджи тоже поднялся и отряхнул полы светлого сюртука, словно на них налипла сажа.
– Не хочу знать, чем заняты вы оба, – сказал дядя холодно. Глаза его сощурились, а одна рука сжалась в кулак. – Бенджамин, у тебя разве нет дел, достойных молодого человека твоего положения? В таком случае, думаю, ты найдешь десять минут на разговор с отцом! Мисс Голдфинч, пройдите в мой кабинет и ждите меня там!
Флоренс бросила на кузена растерянный и испуганный взгляд и, еще раз присев в книксене, поспешила исчезнуть.
Дядя Оливер сейчас выглядел так, что она побоялась бы ослушаться любого его приказа.
Глава 7
Дядя появился у кабинета не скоро: прошло больше десяти минут. Он не был зол, но держался холодно и отстраненно. А еще он выглядел усталым: осунулся и будто бы постарел. В кабинете пахло табаком и виски, на столе был не такой идеальный порядок, как обычно. Флоренс опять подумала, не ее ли вина во всем этом.
– Садись, Флоренс. – Дядя устало указал на привычное уже кресло, и Флоренс села, положив руки на колени и выпрямив спину.
Пока она ждала в коридоре, в голове успело родиться с десяток причин, почему она здесь. А еще Флоренс очень переживала за Бенджамина. О чем они говорили? Что Бенджи натворил, раз дядя Оливер так строго с ним держался и выставил Флоренс за дверь?
Дядя задумчиво почесал подбородок: на коже проступала щетина, совершенно немыслимо, потому что он следил за своей внешностью и всегда был гладко выбрит, опрятно одет. И обычно не курил в кабинете так часто и много, чтобы запах табака начал бить в нос.
– Не знаю, должен ли я благодарить тебя или придумать тебе наказание, – лорд Силбер сказал это задумчиво, рассматривая племянницу каким-то новым взглядом. Глаза у него были воспаленные, как у человека, который мало спал или провел несколько часов за чтением.
– Дядя, я очень сожалею о том, что случилось за ужином! – выпалила Флоренс.
Если быть честной, а в ночной темноте Флоренс определенно была честна сама с собой, жалко ей было себя. На лорда Маккензи Флоренс злилась – и очень удивилась, обнаружив в себе эту злость. Все-таки в обители Святой Магдалены послушниц и помощниц сестер учили смирению, милосердию и состраданию. Но к лорду Маккензи Флоренс сострадания в себе не нашла.
– Я верю, что ты сожалеешь, – хрипло ответил дядя. – Но не виню тебя. Моей жене следовало тщательнее продумать расстановку стульев. И не сажать глупую девчонку напротив болтливого бездельника.
– Вы про лорда Дугласа? – осмелилась спросить Флоренс.
– Про него. – Дядя встал, и опять одна его рука сжалась в кулак. – Нельзя не пригласить сына третьего городского судьи на званый ужин, о котором кое-кто сболтнул при нем, но речь не о том. В общем, мисс Голдфинч, я не хотел бы, чтобы в этом доме лишний раз вспоминали вашего отца. – Лорд Силбер одернул штору, впуская в кабинет яркое солнце, и болезненно сощурился. – У меня есть причины не любить его.
Щеки Флоренс вспыхнули, а ладони похолодели.
– Но я не позволю никому говорить, что дочь моей сестры – что-то вроде паршивого щенка-смеска!
Флоренс вздрогнула, словно ярость, с которой это было сказано, направлялась против нее.
Значит, дядюшка знает.
Пришлось вытереть руки о юбку, потому что ладони покрылись холодным потом. А еще на глазах выступили слезы: дядя впервые защищал ее вот так, открыто! Раньше он на любые жалобы отмахивался: сама виновата, таковы правила, думать нужно было раньше, и вообще! Со временем Флоренс смирилась с тем, что единственный в мире взрослый, связанный с нею кровными узами, никогда не полюбит ее как родную дочь.
А сейчас ей показалось, что это возможно.
– Лорд Маккензи оказался ненадежным партнером, – продолжил дядя Оливер уже спокойнее. – Я не буду посвящать тебя во все подробности нашего разговора, но скажем прямо, дорогая племянница: ты и твой батюшка, не к месту упомянутый его сиятельством лордом Эдвардом Милле, помогли мне разоблачить эту старую пронырливую крысу!