Ронан покачал головой и усмехнулся:
– Нет, сеньора. Мы скорее как гончие псы, которых выдрессировали брать нужный след или искать добычу в непролазных зарослях. Видим переплетение связей и направление намерения. Если бы вы желали причинить колдовством боль, зло или горе, я бы выследил вас и заставил отвечать перед судом по Закону «О непричинении вреда магией». – Он отпил еще кофе и все-таки взял печенье из вазочки. Голод брал свое. – Мой скромный дар развивали в этом направлении. На большее его не хватило бы.
Глория задумалась.
– Я не буду спрашивать вас, почему вы стали ловцом, – сказала она и нахмурилась. – Но с таким даром можно было бы раскрывать преступления…
– Не связанные с проявлением магии? – догадался Ронан. – Без сомнения. Иногда нас зовут на помощь, да, под видом консультации: например, нет ли на ограбленном доме отпечатка злого колдовства. Но у Ордена есть Кодекс, и он запрещает нам применять дар там, где нет покушения на порядок через магическое воздействие.
Глория заинтересованно наклонила голову набок.
– Не то чтобы это было совсем нельзя, – пояснил Ронан. – Но нас не очень много, сеньора, и поверьте – без дела ни один ловец не сидит. Использовать нас там, где без этого можно обойтись, было бы чем-то вроде расточительства. Хотя, возможно, многое сделало бы проще.
Глория отстранилась. Уголки ее губ почему-то печально опустились.
– Хотели попросить меня об услуге? – спросил Ронан.
– Нет, мистер Макаллан, – ответила она. – Лишь сожалею о том, что мир наш несправедлив и несовершенен.
Официант поставил перед ней овальную фарфоровую тарелку с ярко-оранжевым суфле, украшенным засахаренными лепестками цветов.
– Увы, сеньора дель Розель, нам остается лишь смириться с этим и делать все, что в наших силах, чтобы сохранить баланс. – Он кивнул в сторону окна. – Сегодня на площади будет неспокойно как раз поэтому.
– Борьба за права, я слышала. – Глория ковырнула десерт маленькой серебряной вилкой. – Протест против Закона о наследовании. Не всем нравится, что в Логрессе женщины пока наследуют вдовью долю.
– Или могут быть прямо указаны в завещании. И дочь получает личное имущество матери, если она единственное дитя. В Эйдине у женщин прав больше, – проворчал он. – И их никто не оспаривает.
– Эдвард говорил, что этот закон не примут, – сказала Глория как бы между делом и жестом попросила Ронана налить ей кофе тоже.
– Эдвард? – Он взял кофейник за ручку.
– Он мой друг, так же как ваш, – ответила Глория с улыбкой. – К слову, мистер Макаллан, не будете ли вы так добры и не проводите ли меня до экипажа? Боюсь, на площади может стать небезопасно для случайной прохожей.
Глава 2
Июль подходил к концу. В доме лорда Силбера ближе к вечеру все чаще подавали горячий шоколад вместо лимонада. В саду и парках цвели поздние розы, у воды становилось прохладно, а не свежо, и на очередной пикник Флоренс взяла легкую, как паутинка, шаль, подарок из пансиона.
Цвет у нее был желтый, солнечный, как у лепестков бархатцев, и Флоренс очень ее любила – и за тепло на плечах, и за то, что шаль сохранила воспоминания обо всем лучшем, что осталось в прошлом. В настоящем хорошего тоже было много, но Флоренс чувствовала тревогу. Дядя не говорил с ней наедине с того раза, когда показал письма, но Флоренс часто ловила его взгляд. Не злой и не добрый, просто внимательный – похожим дядя просматривал утренние газеты или важные письма.
Флоренс боялась его подвести и оказаться вдруг чем-то вроде неправильной инвестиции, на которую сделали слишком большую ставку.
В книгах, которые иногда подкидывал ей кузен Бенджи, героини бунтовали против правил. Флоренс за это лето сделала вывод, что бунт хорош только для романов, в жизни у нее не хватило бы духу вылезти ночью через окно и отправиться в морское путешествие, лишь бы избежать навязанного замужества. Тем более кузен сам посмеивался над этими книгами.
– В этих фантазиях нет места ни морской болезни, ни изнуряющей жаре, ни другим вещам, о которых люди предпочитают не думать, – сказал он как-то. – Но, конечно, нет ничего дурного в том, чтобы читать их. Даже если почтенные господа вроде мистера Мильчина ворчат в своих заметках о сомнительном влиянии дешевых приключений и ужасов.
Флоренс не знала никакого мистера Мильчина, а леди Кессиди к чтению дочерей и условной племянницы относилась снисходительно. Главное, чтобы не портили глаза, читая в полумраке, и не усердствовали, рискуя заработать сутулость и отеки. Чем книга была тоньше, а обложка симпатичнее, считала леди Кессиди, тем лучше, а уж что там, под этой обложкой, если она сама по себе приличная, не так важно.
Поэтому Матильда прятала экономические трактаты, напечатанные мелким шрифтом, в яркие тканевые переплеты сказочных повестей.
Сегодня, правда, она не взяла с собой книги: шел сезон цветения какого-то особого сорта астр, и Матильда надеялась зарисовать цветы, а если получится, сорвать парочку для гербария. Поэтому в парке она быстро куда-то исчезла вместе с одной из близняшек, Дейзи, и леди Кессиди изредка оглядывалась, проверяя, маячит ли нежно-голубая шляпка старшей дочери где-нибудь рядом.
– Мисс Голдфинч?
Флоренс обернулась, не сразу узнав голос. Темная фигура, загородившая солнце, сдвинулась и оказалась лордом Дугласом.
Привычное самодовольство, которым он лучился, куда-то исчезло, молодой человек выглядел скорее сконфуженным и виноватым, поэтому Флоренс, тоже смущенная, сдвинулась вбок, освобождая место на подушках рядом с собой. Ничего неприличного в разговоре не было: леди Кессиди сидела рядом, с ней – другие дамы постарше; Флоренс отлично слышала фразы, которыми они обменивались. А вот Дженни она не нашла. Может, отошла куда-то вместе со стайкой подружек.
Подружки эти больше походили на свиту и всегда собирались вокруг кузины, стоило той куда-то прийти. Матильда смотрела на них с презрением, Бенджамин – без тепла, Флоренс же разглядывала их с интересом: в пансионе у популярных девиц тоже были стайки фрейлин. Все тянутся к свету: и цветы, и люди. И пусть Дженни часто вела себя почти дурно, она была красивой и знала об этом.
– Да, лорд Дуглас? Вы ищете мою кузину?
– Кузину? – Он на секунду растерялся. – Ах, Дженнифер! Нет, мисс Голдфинч… Я искал вас.
Сердце почему-то екнуло.
– Меня? – выдохнула Флоренс, не скрывая изумления.
Лорд Дуглас улыбнулся – очень сложно было не смотреть на эту улыбку – и отвел взгляд, словно все еще стеснялся.
– Я хотел извиниться. И за то, что посмел задирать вас тогда, за столом, и за то, что поднял тему, которая была вам неприятна. – Он вздохнул и протянул Флоренс руку в перчатке. Казалось, он искренне раскаивается. – Примете мои извинения, мисс Голдфинч? Позволите ли вы мне попробовать стать вашим добрым другом?
Флоренс растерянно моргнула и пожала его руку. Ее ладонь, узкая, по-детски маленькая, почти утонула в его руке. На одном из пальцев лорда Дугласа блестел крупный перстень со сверкающим камнем.
Он правда тогда ее задирал, но беззлобно – память Флоренс не сохранила и отпечатка обиды, особенно после выходки лорда Маккензи. Будь на ее месте кто-то более бойкий, пожалуй, шутки лорда Дугласа превратились бы в легкий флирт.
– Я принимаю ваши извинения как обещание стать мягче, – сказала она. – Особенно с теми, кто по каким-то причинам бывает слишком молчалив.
Под его ресницами, чуть опущенными, сверкнуло то самое лукавство.
– У молчаливости и скромности немало достоинств, – ответил он. – Жаль, я не сразу понял это. Принести вам пунша в знак примирения, мисс Голдфинч? Позвольте, я поухаживаю за вами сегодня.
Флоренс не смогла сопротивляться. И правда, что плохого в том, что лорд Дуглас, давно – уже два с лишним месяца – знакомый и вхожий в дом дядюшки, принесет ей стакан освежающего напитка и скрасит день беседой? Это лишь вежливость, не более. Флоренс покосилась на корзинку с рукоделием: вышивка лентами давалась ей легко, но успела наскучить.
Дженни все еще не появлялась. Может, ушла искать сестру и любоваться цветением астр?
Лорд Дуглас оказался куда более приятным собеседником, чем Флоренс привыкла считать. Высокомерие, задиристость и самодовольство, которые она приписала ему, куда-то исчезли, осталось лишь обаяние и легкое лукавство, от которого в груди почему-то становилось щекотно.
Они, конечно, первым делом обсудили погоду, а потом вышивку Флоренс, потом немного поговорили о городах, где лорд Дуглас успел побывать: о далеком Иль-де-Клер, о землях Карнутты, выходящих к морю, о путешествии в суровый Эйдин. Лорд Дуглас говорил так вдохновенно, что Флоренс словно заново с ним познакомилась. И это новое знакомство определенно ей нравилось и самую малость льстило.
Лорд Дуглас посмотрел куда-то вдаль, где прекрасная зеленая поляна спускалась к искусственному пруду с белоснежной оградой.
– Мисс Голдфинч, позволите, я задам вам вопрос? Если вы решите, что не готовы на него отвечать, я пойму.
Прозвучало это ну очень серьезно. Флоренс поежилась. В груди кольнуло что-то холодное, как предостережение: после такого обычно спрашивают о вещах неприятных или сообщают дурные вести. Но запретить почему-то было еще страшнее, чем услышать вопрос.
– Задавайте, – сказала Флоренс.
Лорд Дуглас снова на миг опустил ресницы и посмотрел на Флоренс прямо, с легкой печальной улыбкой.
– Это про вашего отца. Нет, постойте, не убегайте! – Он схватил ее за рукав, осторожно и так, что со стороны это вряд ли можно было заметить.
Флоренс недоуменно на него посмотрела. Она и не собиралась убегать – просто дернулась от неожиданности.
– Простите?
Лорд Дуглас разжал пальцы, отпустил светло-голубой шелк.
– Работы Томаса Голдфинча висят в Королевской художественной галерее Эйдина, – он понизил голос, опасаясь, что их услышат. – Я был в Грейн-Стоуне и видел их. Вашим отцом гордятся, мисс Голдфинч, а вы… вы стесняетесь его? Вы не знали? Ох, вы смотрите на меня так, словно увидели по меньшей мере призрака!