В глазах Аделины, потерявших цвет, как рисунок, слишком долго пролежавший на солнце, осмысленности было не больше, чем во взгляде младенца.
Сестра Саманта ворковала над ней: принесла откуда-то планшет со стопкой бумаги и угольный карандаш, вручила это Аделине, несмотря на хмурый взгляд лорда Силбера, и наблюдала с воодушевлением за тем, как на бумаге проступают неясные, по-детски неловкие линии.
Назад они выехали чуть за полдень, в самую жару, пусть и не такую жестокую, как месяц назад. Флоренс смотрела в окно на яблони и работниц, на зеленые заграждения и каменные стены, и на душе было мерзко, словно кто-то провел по ней скисшей половой тряпкой.
Дядя тоже молчал. Он был недоволен – и тем, что вернувшееся сознание Аделины было не Аделиной вовсе, и общением с сестрой Самантой.
Они говорили в ее кабинете почти полчаса, а Флоренс в это время обедала в столовой обители под присмотром той пожилой дамы, которая была их провожатой от ворот до госпиталя. Она не пожелала представиться, да и вообще больше молчала, даже когда Флоренс задавала прямые вопросы. Есть похлебку с ломтем свежевыпеченного хлеба в ее компании было неуютно: Флоренс казалось, что каждый ее жест, каждый слишком громкий скребок ложки по дну глиняной тарелки, да и она сама – все вызывало у старушки неприязнь.
Поэтому обед, пусть и вкусный, Флоренс едва доела.
– Ты тоже ожидала другого? – спросил вдруг лорд Силбер.
Флоренс смутилась на миг: слишком неожиданным оказался вопрос, и даже подумала, что он, видимо, адресован кому-то другому, но, кроме них двоих, в карете не было никого.
– Совсем другого, – призналась она. – Я думала, что она…
– Что она вернулась, – подхватил дядя. – Или возвращается. Пять лет назад было лучше. – Он нервно постучал пальцами по обивке сиденья. – Тогда казалось, что Аделина становится собой. Может быть, эта молодая дурочка, сестра Саманта, и права, – пробормотал он не для Флоренс, а для себя, укладывая мысли в голове. – И свидания с близкими пошли бы ей на пользу. Но они не должны стать для Аделины потрясением. – Он исказил голос, издевательски передав интонации сестры Саманты: – А ваша желчность, лорд Силбер, только помешает памяти вернуться.
Флоренс нервно сглотнула. Дядя злился, пусть и не на нее, от этого живот скрутило, как перед экзаменом.
– Мне показалось, что она меня совсем не помнит, – сказала она, чтобы не столкнуться ни с давящей тишиной, ни с язвительными замечаниями в сторону сестры Саманты.
Она, может, и была в чем-то слишком восторженной, но Флоренс прониклась к ней искренней симпатией.
– Тебе не показалось. – Взгляд дяди, тяжелый и прямой, пригвоздил ее к сиденью, и, когда колесо кареты попало на камень и их тряхнуло, Флоренс даже не пошевелилась.
Зато дядя взял трость и раздраженно постучал кучеру.
– Ее письма не слишком отличались от этих, с позволения сказать, рисунков, не правда ли? – продолжил он с очевидным злорадством. – Словно бы в теле Аделины сидит даже не она, а другой человек. Ребенок. Который хочет рисовать или писать буквы, но не помнит совсем ничего.
Флоренс промолчала: ей было нечего сказать.
И потом – все еще нечего.
Они возвращались в город той же дорогой, сделав одну остановку – на почтовой станции, где дядя велел кучеру найти им обед. Обедом оказались подветрившиеся сырные сэндвичи и несколько недозрелых кисловатых яблок. Флоренс съела их, запивая дурным чаем, безвкусным, разбавленным или перезаваренным десяток раз, и чувствовала себя обманутой.
Домой они вернулись вовремя, чуть опоздав на чай, и дядя Оливер принял сообщение, что у них гости, с нескрываемым раздражением.
Глава 4
После изматывающей поездки очень хотелось обтереться влажным полотенцем, смоченным в розовой воде – не в лавандовой, лаванду Флоренс сегодня возненавидела, – и остаться в комнате, в тишине и одиночестве. Но леди Кессиди прислала Розалин, и пришлось переодеваться к чаю.
Спускаясь по лестнице, подходя к гостиной, из которой слышались голоса и смех, Флоренс поймала себя на глубоком сочувствии дяде Оливеру.
Может, он не всегда был таким холодным и черствым? Просто устал от чаепитий, обязанностей лорда и болтовни леди Кессиди?
Это была дурная мысль, но она засела в голове как заноза.
– Здравствуй, дорогая! – сказала леди Тулли, когда Флоренс вошла в гостиную.
Она смотрела обеспокоенно, но не торопилась ни о чем спрашивать.
Леди Кессиди, сидевшая на широкой софе, указала Флоренс на место рядом с собой.
– Попросить принести тебе что-то посерьезнее миндального печенья? – спросила она, а потом сказала уже всем: – Флоренс спустилась ненадолго. Они с Оливером сегодня ездили улаживать одно деликатное дело, и, боюсь, оба очень устали.
Дядя Оливер тоже был здесь – стоял у изящной этажерки, полной фарфоровых статуэток и дорогих чашечек, тонких и легких, словно их сделали из кости. Он услышал слова жены, и уголок его губ дернулся.
Флоренс потупилась и кивнула. Лимонные тарталетки и чай появились перед ней быстрее, чем она успела рассмотреть всех собравшихся.
Матильда сидела в углу, листая что-то в обложке от «Великолепной графини: руководства по домоправлению для благородных дев». Леди Тулли делила диванчик с Дженни и еще одной почтенной леди, которую Флоренс видела, но не запомнила имени и фамилии – то ли Фэрфакс, то ли Фоксглоу. В отличие от леди Тулли, эта дама была худой и высокой, но Дженни между ними все равно выглядела зажатой. И недовольной.
Лорд Дуглас, причина ее недовольства, тут тоже был – стоял сбоку от леди Тулли, подтянутый и красивый. Флоренс, к которой, к счастью, никто не спешил приставать с неуместным любопытством, тайком наблюдала за ним и кузиной, которую лорд Дуглас, казалось, намеренно игнорировал.
Жестокосердный!
Второй юноша, сын леди Тулли – имени его Флоренс тоже не помнила, хотя совсем недавно была в гостях и сидела с ним рядом за обедом, – по большей части молчал и краснел, когда матушка просила его о чем-то или с восторгом рассказывала о его успехах в академии. Форменный китель сидел на нем хорошо, не так, как модный сюртук на лорде Дугласе, но Флоренс вдруг подумала, что сын леди Тулли был бы хорошей партией для нее: юноша из достойной семьи, ровесник, без шлейфа слухов и дурной репутации.
Интересно, задумывался ли об этом дядюшка?
Флоренс погрузилась в свои мысли, совсем не заботясь о том, как может быть истолкован ее отсутствующий взгляд. Скорее всего, леди Кессиди, да и все остальные, спишут это на усталость. И будут правы.
Следить за беседой, не вовлекаясь в нее, было тяжело, не следить – еще тяжелее. Минутная стрелка на больших часах в углу комнаты двигалась издевательски медленно, разговоры были совершенно пустые. Дядя Оливер отбыл положенные четверть часа вежливости и сбежал, сославшись на важные дела.
У Флоренс дел не было. Она знала, что может уйти, – нужно только доесть тарталетки и допить чай, улыбнуться и извиниться за то, что покидает столь приятную компанию, сослаться на головную боль. Не пришлось бы даже врать: от усталости голова отяжелела. Но сил не хватало даже на то, чтобы принять это решение, и Флоренс просто сидела рядом с леди Кессиди, грея руки о чашку.
Леди Тулли болтала о погоде. Леди Кессиди поддерживала ее, задавая иногда вопросы об общих знакомых – тех, кого встречала на прогулках в парках. Леди Фэрфакс или Фоксглоу помалкивала, пока к ней не обращались напрямую, Матильда читала, а Дженни злилась – даже на сына леди Тулли, который по настоянию матушки предложил ей свежий чай.
– Я устала от чая, – бросила она с вызовом. – В последнее время он кажется мне каким-то… безвкусным. Матушка, может быть, нам стоит попросить экономку проверить, где его покупают?
Леди Кессиди удивилась.
– Правда? – спросила она, будто не уловив в словах дочери ничего подозрительного. – Я не заметила.
– А я заметила, – настаивала Дженни. Глаза ее горели упрямством и хитростью. – В этом доме многое стало безвкусным, и чай не исключение. Как вам, леди Тулли? – Она повернулась к собеседнице и одновременно к лорду Дугласу. – Не кажется, что чего-то недостает?
Леди Тулли растерянно моргнула и сделала глоток из чашки.
– Хороший чай, – сказала она. – Может быть, самую малость горчит, но это, милочка, дело вкуса. А вы, лорд Дуглас, как думаете?
Ловушка захлопнулась. Лорд Дуглас, если и понял это, виду не подал. Он улыбнулся и перевел взгляд с леди Тулли на леди Кессиди.
– Прекрасный чай, – возразил он, продолжая не замечать Дженни Силбер, словно ее и нет в комнате. – Прекрасный чай в прекрасной компании. Не чувствую ни горечи, ни привкуса пыли, только свежесть. Мисс Голдфинч, – обратился он вдруг к Флоренс с шутливой торжественностью. – Как вы находите чай? После долгой и утомительной поездки по не менее утомительным делам, пожалуй, его вкус и свежесть особенно важны!
Дженни едва не фыркнула. Она скрестила руки на груди и посмотрела в окно, злая, как тысяча ос.
Вопрос и сам спор были настолько глупыми – после сегодняшнего дня-то! – что Флоренс не сразу даже поняла, что обращаются к ней. И растерялась, не зная, что ответить, поэтому сказала правду:
– Я слишком устала, лорд Дуглас, чтобы обращать внимание на вкус, – ответила она, поражаясь тому, насколько холодно прозвучал ее голос.
Почти как у дяди, когда тот отчитывал сестру Саманту.
На лице лорда Дугласа разлилось непонимание – видимо, он не привык, что на его шутки реагировали вот так.
Леди Кессиди посмотрела на Флоренс с искренней тревогой:
– Дорогая, если ты устала, может быть…
– Да, пожалуй, стоит подняться к себе, – сказала Флоренс и поставила блюдце с чашкой на столик рядом с собой. – Мне жаль покидать вас, но, кажется, волнения и дорога забрали все мои силы. Прошу прощения, леди Кессиди. Спасибо за чай и угощение.
Она встала, кивнув в ответ на сочувственный взгляд леди Тулли, и вышла из комнаты. Было так тихо, что Флоренс слышала шелест собственного платья. Но торопливые шаги догнали ее уже в коридоре.