Флоренс слабо улыбнулась и достала из кармана платья пузырек.
– Наверное, стоит поесть, – сказала она. – Но после этого… жира я и думать не могу о том, чтобы прикоснуться к еде.
В глазах Бенджамина мелькнуло сочувствие. Он покачал головой и вдруг перевел разговор совсем на другое. На погоду, которая все еще была такой замечательной, что хотелось гулять в парках, наслаждаясь сдержанным теплом и последней яркой зеленью. На книгу, которую недавно принес Флоренс: это была изящная вещица, роман в письмах, главная героиня которого пыталась выжить в строгих правилах высшего света. Пожалуй, некоторые вещи в нем были Флоренс не до конца понятны, поэтому она слушала восторженные объяснения Бенджамина внимательно. До тех пор, пока дверь не открылась и не вошла Розалин. Без сливок к чаю, но с новостями: дядя Силбер попросил позвать Флоренс к нему в кабинет.
Лицо у нее при этом было странным: испуганным, тревожным и грустным, словно Розалин в чем-то глубоко разочаровалась.
Флоренс встала, чувствуя, как подкашиваются ноги. Бенджамин тоже встал и подал ей руку.
– Провожу тебя до отцовской пыточной, – сказал он зло. – И останусь за дверью. Что бы ни случилось, Фло, я буду рядом.
Бенджамин сам открыл Флоренс дверь в кабинет лорда Силбера, но снаружи ему остаться никто не дал: там, в кабинете, были все. И леди Кессиди, и кузины, и сам дядя Оливер, и даже констебль Гроув.
– Проходи, Флоренс, – сказал дядя.
Он стоял рядом со своим столом, без сюртука, с закатанными по локоть рукавами и ослабленным узлом шейного платка. Для всегда собранного и строгого лорда Силбера этот вид, такой, словно он только что опустился до физического труда, был чем-то совершенно невозможным.
– И ты проходи, Бенджамин, – добавил дядя так же прохладно. – Оба проходите и садитесь.
Он был недоволен и зол, от этого хотелось спрятаться где-то, стать тише замершей мышки, незаметной и маленькой. Знакомое чувство беспомощности, которое всегда появлялось перед дверью в дядюшкин кабинет, снова захватило Флоренс. Только в этот раз она оказалась здесь не одна – и оттого было даже тревожнее.
Флоренс села в кресло, на которое указал дядя, Бенджамин встал за ее спиной, тоже притихший и смущенный. Его рука скользнула по плечу Флоренс, ласково сжала: держись, дорогая кузина! Флоренс вздрогнула и огляделась.
Дженни сидела с идеально ровной спиной, сложив руки на коленях, как примерная девочка, и опустив плечи. Темно-розовый шелк ее платья только подчеркивал и бледность кожи, и почти болезненный румянец на щеках. Пальцы комкали платок. Дженни нервничала, и Флоренс, привыкшей к другой кузине – уверенной, самовлюбленной, знающей, что за один взмах ресниц ей простят и дурную шутку, и случайную грубость, – было странно видеть ее вот такой. Не капризно надувшейся, а по-настоящему испуганной.
Матильда же была спокойной и равнодушной. Или усталой. Она сидела рядом с матерью и ждала, ни капли не тревожась. Возможно, подумала Флоренс, ее расстраивает лишь то, что здесь не забьешься в угол с книгой.
– Я рад, что мы все наконец собрались. – Дядя скрестил руки на груди. – Пусть и по столь… неприятному поводу. Констебль Гроув, спасибо, что уделили моей семье внимание. Мне очень жаль, что пришлось отвлекать вас от службы…
– Ну что вы, лорд Оливер. – Констебль улыбнулся. – Моя работа заключается в том, чтобы по мере сил восстанавливать справедливость. Неважно, в испорченном платье дело, в пропавшем котенке или в похищенных ценностях.
Он посмотрел на Флоренс и еле заметно кивнул ей. Лорд Силбер откашлялся и тоже посмотрел на нее – холодно, остро. Дальше взгляд скользнул на Дженни, потом на Матильду и на леди Кессиди, которая тоже сидела, опустив голову и сжав губы, – словно провинившаяся ученица в кабинете директрисы, знающая, что впереди гневная отповедь.
– Я очень разочарован, – сказал лорд Силбер наконец. – Тем, что в моем доме испортили дорогую вещь. Тем, что ее испортили намеренно. А еще тем, что к этому причастен один из членов моей семьи. Один из моих детей. Моя собственная дочь, в сердце которой не нашлось ни благодарности за все, что для нее сделано, ни сострадания к ближнему.
Дженни всхлипнула и опустила голову. Матильда тоже вздрогнула.
– Видимо, я был слишком добр ко всем вам и слишком многое позволял вашей матери, – продолжил лорд Силбер. – Которая вас и избаловала бесконечными потаканиями. Я думал, что мои дочери воспитаны достаточно хорошо, чтобы подать добрый пример сироте, которую я принял в дом, но я ошибся. Единственный пример, который они могут подать, – это пример подлости и злобы. – Голос дяди звучал почти как голос отца Сэмюэля на проповеди, и Флоренс тоже вздрогнула.
Пусть гнев был направлен не на ее, она почувствовала, как кровь жарко забилась в висках и голова стала вдруг тяжелой.
– Папа, я не… – попыталась вмешаться Матильда, но лорд Силбер сделал ей знак замолчать.
– Неважно, кто из вас подкупил служанку, – сказал он холодно. – Вторая должна была предупредить это и не дать сестре совершить глупость. Вы обе будете наказаны. А ты, Дженнифер Силбер, сейчас встанешь и постараешься найти в себе силы извиниться перед всеми. Перед Флоренс и констеблем Гроувом в первую очередь.
Дженни встала с места и замерла. Она все еще была прямой, почти величественной, как на приеме у какой-нибудь герцогини, и ни дрожащие губы, ни крупные слезы, зависшие на подбородке, не умаляли ее красоты.
Их сходство с отцом бросалось в глаза, и дело было не в общем цвете волос, и не в росте, и не в стройности: Дженнифер Силбер сейчас тоже злилась. И взгляд ее тоже был полон разочарования. Она вздернула подбородок и посмотрела на отца так, словно он обманул ее, лишив своей поддержки.
– Мне жаль, – начала Дженни сдавленно и шмыгнула носом. – Мне жаль, мистер Гроув, что моя глупость стала причиной беспокойства.
– Надеюсь, мисс Дженнифер, вы сделаете выводы, – сказал констебль Гроув почти мягко.
– Непременно, мистер Гроув, – ответила Дженни. – Пожалуй, мне стоит обсудить этот случай с духовником, дорогой отец.
– Да, зависть и тщеславие, моя дорогая дочь, – сказал лорд Силбер, выделив слово «дорогая» едкой интонацией. – Зависть и тщеславие не только отравляют душу, но и мешают ясности мыслей. Ты определенно обсудишь это с отцом Сэмюэлем, но сейчас, прошу, выполни мою просьбу. До конца.
Дженни замялась. Она посмотрела на Флоренс коротко и испуганно и снова бросила взгляд на отца. Тот оставался непоколебим.
– Мы ждем, Дженнифер.
– Дорогая… кузина. – Дженни облизала губы и замялась.
Взгляд ее бегал по комнате, останавливался на часах, на полу, на фигуре отца и даже на пятне света на обоях, но только не на Флоренс, словно та была чем-то слишком мерзким, чтобы на нее смотреть.
– Мне жаль, – сказала Дженни.
И замолчала, глядя в пол.
– О чем именно ты сожалеешь, Дженни? – спросил вдруг Бенджамин. – Ну же, искреннее раскаяние отличается тем, что ты понимаешь, в чем именно виноват, и можешь сам себе в этом признаться. Наш отец учил меня этому. Пришло время и тебе научиться.
Дженнифер подняла взгляд и яростно посмотрела на брата. Губы ее снова дернулись, а глаза покраснели, кажется, еще больше. Она опять шмыгнула носом и стерла с подбородка и щек слезы. Платок в ее пальцах, кажется, промок насквозь.
– Прости, что я заставила Китти испортить твое платье, Флоренс, – сказала Дженни глухо. – И испортила тебе настроение и… праздник, наверное. Я обещаю, что постараюсь больше так не делать.
Рука Бенджамина снова легла на плечо Флоренс.
Стоило, наверное, что-то ответить. Флоренс задумалась, глядя в лицо сестры: ни раскаяния, ни сожаления там не было, только обида.
– Я принимаю извинения, Дженни, – сказала Флоренс спокойно. – Спасибо, что смогла их произнести.
Дженни вдруг странно дернулась, издала сдавленный всхлип и, прижав ладонь с платком к лицу, выскочила из кабинета. Матильда, не дожидаясь разрешения отца, бросилась вслед за ней.
Лорд Силбер с шумом выдохнул.
– Я слышал, Кессиди, что ты позволила ей два платья, а не одно, – заговорил он сухо. – Так как Дженнифер не пойдет на бал, пусть какое-то из них перешьют для Флоренс, а другое вернут модистке. А над наказанием для Матильды я подумаю, – добавил он. – Констебль, еще раз большое спасибо. Надеюсь, позор моих дочерей останется в стенах этого дома.
– Можете не сомневаться, сэр, – отозвался мистер Гроув. – Девочки иногда ссорятся, особенно когда делят женихов, например.
– Что именно они не поделили, я выясню. – Лорд Силбер усмехнулся. – И моя дорогая жена мне в этом поможет. А пока, моя дорогая семья, предлагаю вернуться к нашим делам. Кессиди, прикажи кому-то принести мне обед и графин свежей воды сюда, – сказал он, когда леди Кессиди встала и собиралась выйти. – Дел еще немало, а все эти вопросы воспитания успели отъесть у меня большой кусок времени. Флоренс, останься на минуту.
Флоренс, которая хотела догнать Матильду и задать ей вопросы – глядя в глаза, чтобы та не смогла отвернуться, – замерла. Бенджамин перехватил ее взгляд и кивнул, сделав знак, что дождется снаружи.
Когда дверь закрылась, отсекая их с дядей от всех остальных, лорд Силбер достал из ящика стола несколько книг.
– Подойди, – приказал он.
Флоренс подошла. И поняла, что ее тайник все же был обнаружен.
«Чудесное искусство инструментов», «Трактат о связях», слишком сложный, чтобы Флоренс поняла его, «Искусство природы» Бэкона, а также тот самый «Реквием», роман в письмах, доставшийся от Бенджамина, лежали на столе дяди.
– Чтобы больше, – сказал лорд Силбер, указывая на книги, – я не видел, что ты читаешь литературу, которую юным леди читать не следует. Я запрещаю тебе пользоваться библиотекой до совершеннолетия.
– Но дядя… – Флоренс попыталась возразить, что в таком случае у нее совсем не останется развлечений.
– А то, что тебе действительно следует читать, ты получишь от леди Кессиди. Она, кажется, больше думает о собственной увядающей красоте, чем о воспитании трех вверенных ей девиц. Можешь идти, Флоренс. Постарайся не разочаровать меня так же, как это сделали мои дочери.