– Нет. Констеблю Гроуву, например. Завтра утром.
Она шмыгнула носом:
– Меня отправят в тюрьму?
Матильда нахмурилась.
– Нет, – сказала она. – Если ты не врешь и действительно верила, что не делаешь ничего плохого, дорогая сестра, то не отправят. Бенджи, а не найдется ли у тебя успокоительных таблеток? – спросила она брата. – Мне кажется, кое-кому они сегодня точно не повредят.
Здание Ордена ловцов было старым, серым и большим. Оно стояло будто бы чуть в стороне от других домов – или эти дома, которые занимали другие ведомства, дорогие апартаменты для короткой аренды, ресторации, публичная библиотека и еще много чего, старались отодвинуться подальше.
Бенджамин, который не раз и не два бывал в полицейском участке – пусть и не в роли обвиняемого или подозреваемого, но отцу не стоило об этом знать, – растерялся. Он смутно представлял, как это все работает, к кому нужно обратиться и где искать того сухого седого господина, мистера Данлоу, который приходил к ним в дом и расспрашивал о Флоренс.
Он говорил только с отцом и матушкой, видимо посчитав, что младшие Силберы не скажут ему ничего нового. Но Бенджамин вызывался сам, надеясь, что хоть так сможет помочь кузине. Мистер Данлоу задавал вопросы хитро, их было много, и Бенджамин не хотел бы попасться ему в лапы как преступник. За Флоренс он очень переживал.
– Как мне найти мистера Данлоу? – спросил он у дежурившего на входе констебля.
Обаятельная улыбка и вежливость хорошего юноши из приличной семьи не раз открывали Бенджамину двери, которые держались закрытыми.
Но констебль лишь смерил его холодным взглядом.
– Мистер Джонатан Данлоу занят, – сказал он. – Если у вас к нему дело, вы можете записаться через секретаря.
Хотелось закатить глаза, но Бенджамин лишь шире улыбнулся.
– А как найти секретаря? – спросил он.
– Напишите официальное обращение, молодой человек. – Констебль рукой преградил ему путь, когда Бенджамин попытался проскользнуть в здание. – И отправьте Королевской почтой.
И Бенджамин остался на улице, под дождем. Осенняя морось оседала на ресницах и щеках неприятной холодной пленкой. Очень хотелось куда-нибудь в тепло, к камину, к бокалу с крепленым вином, например. Еще хотелось найти среди знакомых – тех, о которых отцу тоже не следовало знать, – кого-нибудь достаточно могущественного, кто мог бы провести его куда угодно, кроме внутренних покоев королевской семьи. И попросить об одолжении.
Это стоило бы самому Бенджамину немало, но…
– Мистер Силбер?
Бенджамин удивленно обернулся. Он не отошел далеко от крыльца штаба, даже не успел повернуть за угол.
Молодой темноволосый мужчина, худощавый и невысокий, смотрел прямо на него из-под черного зонта. Бенджамин точно где-то видел этого человека.
– Добрый день… мистер?
Но не мог вспомнить где.
– Мистер Максимиллиан Янг, – подсказал тот учтиво. – Секретарь Ордена. Я был у вас дома, мистер Силбер… Хотя вы вряд ли обратили на меня внимание.
Кривая улыбка скользнула по его губам: мистер Янг, наверное, думал, что Бенджамин – еще один избалованный мальчишка, высокомерный и самовлюбленный.
– Нет, я вас помню. – Бенджамин нахмурился. – Не помнил только имя… потому что обстоятельства нашей встречи…
– Были неприятными, да. – Улыбка стала почти любезной. – Вы что-то хотели? Узнать о кузине? Она в порядке. Я слышал, как вы спрашивали о Данлоу…
Бенджамин задумался на миг: злость и недоверие боролись в нем с надеждой. Он всю ночь, пока не заснул, прокручивал в голове варианты развития событий и собственные догадки, как шахматную партию, которую наблюдал со стороны. Что бы там ни думал Оливер Силбер, его сын не был дураком, нет. И ему хватило ума догадаться, что идти стоит не к констеблю, с которым отец хорошо знаком, а к тем, кто напрямую связан с расследованием.
Бенджамин провел рукой по лицу, смахивая влагу. Из-за усилившегося дождя казалось, что мир вокруг расплывался и силуэт Максимиллиана Янга тоже.
– Да, – сказал Бенджамин. – У меня есть то, что мистеру Данлоу стоит узнать. Вы поможете мне?
Кажется, секретарь Янг кивнул. А может быть, нет. Но он точно сделал знак Бенджамину, чтобы тот спрятался под зонтом, потому что с неба вдруг полило по-настоящему.
– Конечно, мистер Силбер. – Мистер Янг поудобнее перехватил зонт. – Можете не сомневаться.
Однажды утром Флоренс проснулась и поняла, что она жива.
Она была в доме у площади Тернера – пустом, потому что в нем не осталось слуг, только пара женщин, сестры Лора и Тара из обители Святой Агнесс, нанятые Орденом присматривать за Флоренс. В спальне было темно и холодно, подушка промокла от слез, в нос бил раздражающий запах лекарства, без которого Флоренс не могла заснуть.
С ним сны были черными, словно она каждую ночь проваливалась в глубокую яму, со дна которой ни звезд, ни облаков не разглядеть.
Сегодня что-то поменялось.
Может быть, потому, что Флоренс отпустили домой – в место, которое было ее домом не больше, чем казенная комната в штабе Ордена, – и сейчас, спустя несколько дней, усталый разум это осознал. Может быть, потому, что Флоренс поговорила с сеньорой дель Розель, странной женщиной в черном. У сеньоры дель Розель были теплые руки, сладкие духи и голос, за которым хотелось идти. И она оказалась единственным человеком, который слушал – по-настоящему слушал Флоренс и хотел ее услышать.
Сеньора пыталась убедить Флоренс, что она ни в чем не виновата.
Поверить было сложно: вина и раскаяние – это то, чем Флоренс жила с момента, как очнулась в своей гостиной и увидела, что натворила.
– У всего есть срок, – сказала сеньора дель Розель, когда Флоренс плакала у нее на плече. – У жизни, у любви, у скорби. Наша кожа стягивается, и заживают порезы, срастаются кости, и спадает жар. Так однажды и твоя боль уймется, просто нужно время. Много-много времени, дитя. И может быть, тепло.
Времени у Флоренс было достаточно – целые дни, занятые размышлениями и воспоминаниями. Или сном – она предпочитала спать, хотя даже во сне кошмары не оставляли ее, становились все вычурнее с каждым разом. Это, впрочем, утешало: клыкастые чудовища и рушащиеся под ногами лестницы были не так ужасны, как лицо лорда Найтингейла, с которым Флоренс беседовала как-то раз. В том кошмаре лорд Найтингейл не знал, что она его убила.
Поэтому она проснулась в слезах, и констеблю, который дежурил у ее комнаты-камеры, пришлось звать фельдшера.
Флоренс опустила ноги на холодный пол и вздохнула.
Сегодня было как-то… легче.
Завтрак, кусок пирога с овощами, она съела и запила дурным кофе потому, что нужно было есть, а не потому, что она хотела.
Потом она долго лежала на заправленной кровати, смотрела в потолок и плакала.
На руках у нее были браслеты из черных металлических пластин. Мистер Данлоу, ловец, который вел дело Флоренс, сам надел их, защелкнув на запястьях тайные замочки. Браслеты гасили магию, любую, впитывали ее – так говорил мистер Данлоу, – и, если бы Флоренс снова попыталась колдовать, они бы нагрелись и обожгли ее.
Только Флоренс не хотела никакой магии!
Потому и плакала, уткнувшись в подушку.
А потом в дверь постучали.
У дома рядом с площадью Тернера был недостаток: здесь Флоренс оказалась один на один с миром, который и отталкивал ее, и пытался поймать, играя, как кошка с полузадушенной мышью. Она знала, что под дверь особняка, несмотря на сторожащего ее констебля, подсовывают газеты и что в день, когда ей разрешили сюда вернуться, под окнами собралась демонстрация недовольных – в большинстве своем женщин, почтенных матерей и жен, но мелькали там и мужчины, молодые и хорошо одетые. Ордену пришлось вызывать полицию, чтобы разогнать их, но одна из стен все еще была испачкана бычьей кровью.
Флоренс как раз думала о том, что стоило бы уехать, но куда? В Дивейлу она бы не вернулась даже под угрозой смерти, а больше ей идти было некуда. Разве что в обитель, но…
Но если Флоренс, уставшая от скорби и ненависти, и знала о себе что-то, так это то, что в обитель она тоже не хочет!
Думать о чем-то еще просто не было сил.
Дверь приоткрылась, сестра Тара – та из двух, которая не питала к Флоренс совсем никаких теплых чувств, – зашла в спальню.
– Ваш дядя пришел, миледи, ждет внизу, – сказала она.
Флоренс заставила себя подняться на локтях.
– Лорд Силбер?
– А у вас есть еще один дядя?
Дверь закрылась.
Флоренс могла бы разозлиться, но у нее не было сил, да и что скрывать, ей казалось, что она все это заслужила.
Сестра Лора раздобыла для нее траурное платье – черный креп и простое кружево, удобный крой, пуговицы расположены так, что можно застегнуть и без горничной. Флоренс похудела настолько, что прежние наряды висели на ней, а ведь она всегда была хрупкой!
Шерстяные чулки заставили ноги чесаться. Флоренс одернула юбки, собрала волосы в косу и обернула ей голову.
Все это далось ей с трудом, пришлось сесть и подышать. В зеркале на стене она видела свои скулы – не лицо, а череп! Может быть, она скоро умрет?
Голос сеньоры дель Розель раздался в голове: жизнь – дорогой дар, слишком дорогой, чтобы обрывать ее, когда еще есть шанс выкарабкаться, зацепиться и прорасти. Флоренс не думала, что ее жизнь хоть сколько-то ценна, но в самом голосе Глории дель Розель было что-то… что успокаивало, даже если это лишь воспоминание о голосе.
Она подарила Флоренс брошку, маленький серебряный гранат. Флоренс нашла ее в кармане и приколола к воротнику.
И вышла к дяде.
Тот был не один. Пахло ладаном: отец Сэмюэль тоже пришел. Флоренс замерла у порога гостиной, не зная, что делать. За все те недели, пока она была наедине со своей бедой, дядю Оливера она видела лишь раз, издалека, – он общался с мистером Данлоу. Единственный взгляд, которым он тогда одарил племянницу, был ледяным.
– Здравствуй, дитя! – Отец Сэмюэль заключил ее в объятия.