Он отвлекся на минуту, чтобы отдать горничной распоряжения: что-то там насчет чая и успокоительного отвара в комнату юной мисс Флоренс.
Ей и правда на минуту сделалось дурно, а потом все происходящее показалось не ее жизнью, а сценой из книги. Чем-то нереальным, придуманным, а Флоренс лишь созерцала это со стороны, глубоко погрузившись в историю, написанную кем-то и изданную на бумаге.
Флоренс еще раз посмотрела на вырезки. На некоторых были портреты, правда, не дагеротипные снимки, а искусные гравюры. Лорд Монтгомери носил пенсне, которое терялось на его широком лице. У лорда Маккензи был острый, как булавка, взгляд: даже с бумаги он смотрел так, что Флоренс стало не по себе. Лорд Найтингейл, самый старый из всех, казался добрым дедушкой, волосы его были белыми, а морщины избороздили лоб и щеки.
Интересно, что стало с их женами? Или они прожили жизнь холостяками и вот сейчас, когда пришла пора думать о том, кому передать накопленные богатства, решили остепениться?
Дядя задавал Флоренс еще какие-то вопросы: о прогулках, театрах, о том, поладили ли они с Матильдой, – странная заинтересованность для того, кто прятал племянницу в пансионе и предпочитал оплачивать счета, не глядя ни на саму Флоренс, ни на медали и грамоты, полученные ею за учебу. Но Флоренс отвечала мягко и покорно, чтобы ненароком не вызвать в дядюшке приступ гнева.
Она была странно спокойна, двигалась как в полусне, пока шла до комнаты, – там ее ждали чайник, от которого поднимался ароматный пар, и блюдо с сэндвичами. Пахло валерианой, ветчиной и свежим хлебом. Дождавшись, пока горничная, сервировавшая чай, уйдет, Флоренс подошла к туалетному столику и нашла свои пилюли. И только потом, почувствовав, как туман в голове начал рассеиваться, села читать газетные вырезки.
Дядя все-таки предоставил ей выбор, пусть и ограничил его. Значит, Флоренс может попытаться сделать так, чтобы ее жизнь и судьба сложились наилучшим образом из возможных.
Все остальные варианты в этот миг почему-то исчезли из ее головы.
Ночью прошла гроза, так что утром в Саду Роз было мокро и пахло свежестью. И цветами. Ливень словно бы вымыл из города все его гадкие запахи, оставив воздух чистым, и сейчас Ронан с наслаждением дышал им. Когда еще удастся?
В Сад Роз могли попасть лишь приближенные королевской семьи. Сеньора Глория таковой была, а Ронан, приставленный к ней как наблюдатель от ловцов, получил некоторые привилегии. Или неудобства, как посмотреть. К примеру, он мог являться во дворец незваным в любое время, когда сеньора решит, что ей необходимо его присутствие. А оно требовалось пусть и не часто, но в ситуациях, в которых Ронан ощущал себя неловко.
К примеру, сегодня он пил чай с принцессой Элизабетой в мокром после ночной грозы саду.
– И зачем я вам сейчас нужен? – шепнул он, наклонившись к уху сеньоры Глории так близко, что кто-то из фрейлин наверняка счел их связь далеко не деловой.
– Не спрашивайте. – Глория прикрыла рот чашкой, делая вид, что пьет насыщенный, очень дорогой чай, в который добавляли ежевику, лепестки шиповника и какой-то особый, тоже дорогой сахар. – Но нужны.
Он усмехнулся и постарался получить от ситуации все, что мог.
Утренний чай был для принцессы традицией: дважды в неделю она собирала фрейлин в одном из садов, или в просторной гостиной с мраморными колоннами и расписанным облачками потолком, или у себя в будуаре, или еще где-то, где было достаточно красиво и безопасно, чтобы Ее Высочество и несколько прелестных дев могли несколько часов провести за поеданием бисквитов и болтовней. Мужчин на такие встречи пускали редко, так что Ронану, как заметил Эдвард, стоило быть благодарным за оказанную честь. Но если не считать прекрасной свежести и вкусного чая, Ронану скорее не нравилось все происходящее.
Часть разговоров велась на мироверском, которого Ронан не знал. Это раздражало его и настораживало: взрывы смеха и переглядывания он принимал на свой счет. На самом деле принцесса, уроженка другой страны, просто пыталась сохранить хотя бы немножечко себя. Ронан понимал и это, и саму Элизабету.
Она была очень хрупкой и нежной, как статуэтка из мироверского фарфора, – на ее родине в одном из графств делали изящные фигурки пастушек, танцовщиц и цветочниц с неизменно тонкими талиями и пышными юбками, с розовым румянцем на белых щечках и золотистыми локонами. Стоили эти красотки дорого – на такие деньги иная семья в Эйдине могла бы есть вдоволь целый месяц. Вот и Элизабета напоминала одну из этих фигурок. Она носила корсет даже сейчас, хотя правила того не требовали, сидела с идеально прямой спиной в легком утреннем платье, белом, как яблоневый цвет, с розовым кружевным поясом, и иногда смотрела в сторону Ронана, словно бы не понимая, что он тут делает и разрешила ли она ему тут быть. Глаза у принцессы были как стеклянные шарики, прозрачно-голубые, огромные, кукольные; ресницы бросали на щеки голубоватую тень.
Смотреть на нее было грубым нарушением этикета, поэтому Ронан старался этого не делать. Не всегда удавалось. Он опять чувствовал себя здоровенным эйдинским волкодавом, которого зачем-то заперли в сарае с выводком белых породистых котят – и одной пронырливой дворовой кошкой, которой была Глория.
Сеньора сказала что-то на мироверском, ее госпожа ответила, и они обе рассмеялись.
– Сеньора дель Розель говорит, что вы охотник на ведьм. – У принцессы был легкий акцент, из-за чего говорила она медленно и аккуратно. Ронан подумал, что ее говор похож на округлый почерк хороших учениц. – Это правда?
Чувство неловкости стало сильнее.
– Отчасти, – сухо ответил Ронан, пытаясь придумать, как объяснить, что он такое.
– Мистер Макаллан не охотится на ведьм, Ваше Высочество, – уточнила Глория. – Он следит, чтобы плохие люди не использовали магию во вред.
Принцесса задумалась. Стеклянные глаза устремились куда-то вверх, к кронам яблонь и сирени, тонкий пальчик в кружевной перчатке коснулся подбородка.
– Это темная магия, – сказала она. – Когда во вред. У нас тех, кто колдует во вред, называют стригоями. На логресском это ведьма. То есть… – Она посмотрела на Ронана прямо, от такого взгляда было не скрыться, не отвести собственный. Глаза Элизабеты расширились, как у ребенка, изображающего шутливый испуг. – То есть вы охотник на ведьм, герр Макаллан. Я обижусь, если вы заберете мою Глорию. – Принцесса рассмеялась, и фрейлины, пять таких же хрупких фарфоровых девиц, подхватили смех, пусть и с опозданием. – Она стригоя, но она добрая.
Сеньора Глория снова спрятала улыбку за чашкой. Взгляд ее, правда, был непроницаем и холоден. Ронан заметил, как одна из фрейлин, самая маленькая и, кажется, самая юная, с острым личиком злючки, ежится под этим взглядом. Не нужно было читать мысли, чтобы понять: сеньора дель Розель ей не нравится.
– Мистер Макаллан устроил мне проверку, – сказала Глория. – И не нашел во мне греховной тяги к вредительству.
– А способностей к… колдовству? – уточнила принцесса.
– А способности к колдовству, Ваше Высочество, я не имею власти разглядеть. – Ронан наклонил голову, изображая покорность и послушание. – Этим занимается Гильдия ремесленников. Мы же, ловцы, стоим на страже закона людского и колдовского.
Принцесса снова задумалась.
– Как гвардейцы?
Пожалуй, она путала гвардию, полицию и много кого еще, подумал Ронан. Но не стал поправлять.
– Почти, Ваше Высочество. Мы почти как гвардейцы.
Она улыбнулась, робко и нежно, и Ронан снова отвел взгляд.
Он впервые общался с принцессой так близко и так долго. И почему-то впервые посочувствовал принцу-регенту.
– Значит, стригоя?
Они уже стояли под раскидистым дубом на самой границе Сада Роз и Королевского парка. Рядом тянулась стена зеленого лабиринта, отделяющая их от остального мира и от слуг. Садовник и подмастерья убирали с лужайки изящные белые стулья и столик, за которым принцесса пила чай.
Настоящее кукольное чаепитие. Сестренки Эдварда Милле, наверное, часто такое устраивали.
– Фройляйн любит пошутить. – Глория отвела взгляд. Она стояла, обхватив себя руками, словно все еще ежилась от утренней прохлады. – Иногда ее шутки по-детски злы. Она не считает меня ведьмой, но ей нравится играть в это. Некоторые высокопоставленные лица не отличают шутку от слухов, а слухи, мистер Макаллан, сами знаете, бывают смертельным оружием.
– И вы решили, что позвать на чаепитие ловца – отличный способ поддержать игру?
– Отличный способ показать Ее Высочеству, что кое-где она заигрывается.
Ронан невольно поднял брови, пораженный сталью в голосе сеньоры дель Розель. Глория же посмотрела вбок, в сторону старого дуба, и вздохнула:
– Вы не голодны, мистер Макаллан? У меня есть что-то посерьезнее лавандовых бисквитов.
– Не откажусь, сеньора дель Розель.
Лавандовые бисквиты, на вкус Ронана, были хороши, но слишком уж крошечные.
Кукольные. Под стать принцессе.
У Глории были свои покои во флигеле, рядом с домиком, который занимал королевский врач. Окна гостиной выходили в тенистый уголок сада, с балкончика можно было увидеть, как высаженные на огромной круглой клумбе цветы образуют узор, похожий на витражное окно-розетку в кафедральном соборе. Рядом с кустами белых роз сейчас маячила фигура одного из мальчишек-садовников в зеленом форменном сюртучке и в соломенной шляпе.
Пока горничная накрывала на стол, Ронан позволил себе осмотреть комнату.
В рабочий кабинет сеньора дель Розель пустила его почти сразу. Просторная лаборатория, которую ей разрешил занять сэр Таунсенд, ворчливый господин, отвечающий за здоровье королевской семьи, казалась заурядной. Ронан не слишком разбирался в алхимии или лекарстве, не настолько, чтобы с ходу разглядеть подвох, найти свидетельства коварства в расставленных на полочках темных баночках. Конечно, там были и яды – они использовались в лекарском деле, – и ингредиенты, которые входили в состав одного из запретных зелий, подавляющих волю. Но у сеньоры дель Розель была лицензия на то, чтобы со всем этим работать. Настоящая, уж это Ронан проверить мог. И рекомендации от ее учителей, наставников и Медицинской академии Логресса тоже настоящие.