— Ниночка Петровна…
— Я знаю, у вас аллергия. Я не к тому.
— Да нет у меня никакой аллергии! Просто собака — это ответственность. Время сейчас сами видите какое. А Валерик наиграется и остынет. Кормить, гулять, лечить — всё на мне будет. А если вдруг эвакуация? Куда мы с собакой?! На нее и документов нет…
Они стояли у подъезда: Валеркина мама и соседка, коротко стриженная женщина лет семидесяти с осанкой бывшей гимнастки. Подслушивать я не собирался, само вышло.
— Вон они, — соседка указала в конец улицы. — Идут. Ой, вы только посмотрите, как они идут! Загляденье!
Валерка шел, как обычно: вприпрыжку, помахивая сумкой. Ничего особенного. Зато Жулька… Бдительная псина шла у левого бедра парня, как приклеенная, выдвинувшись слегка вперед и подстраиваясь под темп Валеркиной ходьбы. Никогда не видел, чтобы собаки так ходили.
Нет, видел. Вспомнил. Так ходила Лайма, овчарка нашего кинолога, рядом с хозяином. Ребята еще смеялись: будто револьвер в кобуре!
— Где тебя носит! — прикрикнула Валеркина мама на сына. — Ты кефир, что ли, сам делал? Быстро сюда, нам еще в магазин надо.
— В какой? — удивился Валерка. — Я все купил.
— В зоологический. Или как там он называется? Купим Джульетте поводок. Ты вообще головой думать умеешь? Собака крупная, опасная, а ты ее без поводка водишь. Вдруг кинется на кого!
— Жулька добрая, — вступился Валерка за любимицу. — Ни на кого она не кинется.
— Не кинется, так напугает. Ребенка, например. Начнет лизаться, с ног собьет. Купим поводок и миску. И кость резиновую. Пусть грызет…
Соседка засмеялась:
— Любаша, кости делают из прессованной кожи. А миску я вам отдам и поводок. У меня от Чапы много чего осталось.
— Нет уж, Ниночка Петровна! Вы себе новую собаку заведете, я же вижу. Вам еще все понадобится. А мы Джульетте купим, не беспокойтесь. Если что, вы подскажете. Когда вернемся…
Она погрозила пальцем сыну:
— Когда вернемся, бегом в подвал! Все неси обратно: одеяла, плед. Ишь, взял моду: из дома выносить!
— Джульетта? — запоздало удивился Валерка. — Какая еще Джульетта?
Мама вздохнула:
— Жулька твоя. Что это за имя для приличной собаки? Вот Джульетта — красивое имя.
— Не буду, — парень насупился. — Не буду ее на улице Джульеттой звать. Все смеяться станут: вон Ромео идет.
— Ой, да зови как хочешь! А я буду. Джульетта, иди сюда!
Жулька посмотрела на Валерку. Тот сделал вид, что он ни при чем. Жулька подумала, чихнула — и, помахивая хвостом, подошла к Валеркиной маме, как самая настоящая Джульетта.
Март 2023
История пятаяПоджигатель
«…Во дворе дома по проспекту Тракторостроителей сгорел автомобиль "Ниссан". Не исключен умышленный поджог…»
«…Вчера ночью неизвестный порезал шины у шести автомобилей, оставленных на парковке возле ТРК "Украина"…»
— Чем зачитался, Рома?
— А? Что?
«…Совершен поджог автомобиля "Жигули". Злоумышленнику удалось скрыться. Возбуждено уголовное дело…»
«Во дворе дома по улице Натальи Ужвий порезали шины у трех автомобилей…»
«Полностью сгорел автомобиль KIA, оставленный на ночь на парковке…»
— Чем зачитался, говорю? Третий час залипаешь. Крутой детектив?
— Ага, детектив. Новости читаю.
— Делать тебе нечего…
При слове «новости» дядя Миша теряет ко мне всякий интерес.
А детектив и впрямь вырисовывается. Автомобили жжет один и тот же тип, тут к гадалке не ходи. Все поджоги плюс-минус в одном районе. Интересно, что с порезанными шинами?
«Ментовская натура» требовала действий.
Открываю в смартфоне карту. Наношу пометки, сверяясь с новостями. Точные места происшествий указывались не всегда, но мне хватает. Вскоре Салтовка пестрит значками: одиннадцать поджогов и семнадцать случаев порчи шин.
За два месяца с хвостиком. Нехило кто-то гуляет!
Так, здесь у нас резвится Поджигатель. Здесь — Резчик. Где пересечение? 602-й микрорайон, от 24-этажки и дальше. Допустим, Резчик и Поджигатель — один и тот же тип. Огонь или нож — под настроение?
Не обязательно.
Вряд ли я самый умный. Наши — бывшие сослуживцы, в смысле — наверняка уже ищут, ловят. Чем я им помогу? Ну, во-первых, меня Поджигатель не увидит. От патрульной машины он будет прятаться, а меня для него не существует. Есть шанс засечь красавца.
А во-вторых…
На скорую руку листаю сообщения. «Тойота», «Лексус», «Жигули», KIA, «Форд», «Ауди», «Ниссан», «Рено», «Вольво», «Фольксваген»… Парковки во дворах, на улице, возле ТРК. Гнилые развалюхи, крутое новьё. Кроме района — никакой закономерности.
Жжет и режет что попало.
Как говорил капитан Пилипенко из следственного: «Отсутствие закономерности — тоже закономерность».
Закрываю карту:
— Проедусь, пожалуй. Нос чешется, это к жильцам.
— Удачной охоты, Роман! Засиделись мы тут…
Последняя фраза Эсфири Лазаревны звучит двусмысленно. Засиделись без дела или вообще тут засиделись? Если это намек, то мне он не нравится. Ссыпа̀юсьпо лестнице, открываю машину, сажусь за руль. Одно хорошо — моей тачке шины не порежешь.
У мертвых свои преимущества.
Руины Барабашовского рынка остались позади.
Выворачивая на проспект, я отметил, что рынок — сожженный, изувеченный, убитый войной — понемногу оживает. Нанятые торговцами строители — а может, сами торговцы — заколачивали ДСП рамы, лишенные стекол, восстанавливали обрушенную кладку, перекрывали крыши. На лотках под временными тентами из брезента и полиэтиленовой пленки объявились товары: обувь, шмотки, камуфляж. Сигареты, банки с красками и бытовой химией…
С довоенным изобилием не сравнить, но лиха беда начало.
Серая лента беззвучно ложилась под колеса. Не могу привыкнуть, что нет шелеста шин по асфальту. Мотор работает — или это я себе его звук представляю? — а шины не шуршат, хоть убей. Воображения не хватает?
Ага, вот и 24-этажка. Приехали.
Целых домов здесь осталось немного. Оспины-выбоины от осколков, окна фанерой забиты, вон целый подъезд выгорел — языки копоти лезут из оконных проемов, лижут раскуроченную крышу. А этот, гляди-ка, целехонек! Даже стекла на месте…
Здесь живут люди. Вон и машины у подъездов стоят.
Я сверился с картой. Уцелевший дом стоял в центре пересечения двух областей. В окру̀ге успели поработать и Поджигатель, и Резчик. Если это один и тот же псих…
Псих. Ключевое слово.
Оно швырнуло меня за руль и погнало сюда. Психов сейчас хватает, от войны у многих крышу сносит. Эсфирь Лазаревна как-то начала рассказывать, что с людьми творится, — так я сам едва не рехнулся. Оказывается, кукуха может улететь тысячей способов — и по тысяче причин.
Из них одна — по нашему ведомству.
Жильцы.
Если на Поджигателя влияет жилец, сводя с ума своим присутствием…
Этот район наша бригада уже зачищала. Но это не значит, что мы никого не пропустили. Или что с того времени тут не завелся новый жилец.
Уцелевшая девятиэтажка тянулась вдоль проспекта. Двор представлял собой частично облагороженный пустырь. Ближе к дому росли черешни и абрикосы — голые, замершие в весеннем ожидании. На ветках набухли, готовясь лопнуть, глянцевые почки. Дальше торчали разлохмаченные пеньки — память о зимних прилетах. Бугрилась дюжина холмиков — из них торчали ржавые вентиляционные трубы, прикрытые от дождя жестяными колпачками.
Погреба.
Хозяйственный у нас народ, запасливый. Город-миллионник, троллейбусы, магазины. Холодильник в каждой квартире. И все равно без погреба — какой ты хозяин? Пригодились запасы-то. Ну и прятались в погребах, как в убежищах.
Детская площадка разворочена давним взрывом. Горка чудом уцелела, на нее карабкается трехлетний карапуз. Радостно визжит, съезжает вниз и опять спешит к лесенке. В воронке на месте песочницы играют еще трое малышей. Мамы бдят, болтают меж собой о бытовых заботах.
Принюхиваюсь. Нет, показалось.
Магнитные замки на подъездах работают, но это не для меня. Просочился, как так и надо. Ты гляди! Ступеньки подметены, вымыты, даже кошками не воняет. Первый этаж, второй, третий. Кто-то жарит котлеты. С луком, чесноком и белым хлебом, вымоченным в молоке. Так моя мама делала… На пятом пахнет борщом. Что здесь? Бражка? Никак, самогон гонят?
Седьмой этаж. Восьмой, девятый.
Чисто.
В следующем подъезде грязнее. Вонь дешевого табака. Банка с окурками на подоконнике. Третий этаж, четвертый. Запах кофе и булочек с корицей. Выше, выше…
Ничего.
Следующий подъезд. Следующий.
Стоп.
Повеяло холодом. Пятый подъезд, седьмой этаж. Дверь в торце площадки. Стальная, добротная; старая. Лет пятнадцать назад ставили, если не больше.
— …Папа на суточной смене. Вчера с вечера ушел.
— Ой, совсем забыла! Все в голове путается…
Вхожу. Затхлый запах жильца усиливается. Коридор, выцветшие обои на стенах. Санузел и кухня, вешалка с одеждой. Двери в комнаты: две слева, одна справа, в конце коридора.
Иду на голоса.
— Опять не спала?
Старушка в байковом халате с розами нависла над письменным столом у окна. За столом — девочка лет четырнадцати, хрупкая, бледная. Яркий сине-желтый спортивный костюм висит на ней, как на вешалке.
Девочка трет красные глаза:
— Только засну, что-нибудь разбудит. То сирена, то воробьи. Голова чешется, как немытая. Потом ворочаюсь-ворочаюсь…
Старушка вздыхает. Она, похоже, тоже мается бессонницей: выдают круги под глазами. Бормочет себе под нос:
— Да что ж за напасть, а? Ладно, я, старая… И Арсений, как Маруся померла, сна лишился. И сна, и ума: молчит, в стену смотрит. Машину продал, и ладно бы деньги взял, а то сущие копейки. Уж как ее любил, машину свою, разве что языком не облизывал! А продал, и зачем? Жить, нивроку, есть на что…
И внучке:
— Ты б легла, Дашенька? Нельзя же так…
— Днем?
— А что? Даст бог, заснешь…
— Мне уроки доделать надо.