— Предъявите документы. Паспорт, водительские права.
Молодой солдат был безукоризненно вежлив. Но смотрел строго, внимательно, ощупывая взглядом Медведя и его Daewoo.
— Паспорт мой или автомобиля?
— Ваш.
— Вот, пожалуйста.
Медведь вручил солдату документы. Тот отступил на шаг, открыл паспорт. Двое других военных не спускали с Медведя глаз. Медведь стоял, опустив руки, переминался с ноги на ногу. Ждал окончания проверки.
— Куда следуете?
Солдат поднял взгляд от документов.
— В Купянск.
— С какой целью?
— К родичам. Дядька мой там с теткой.
— Проведать решили? Нашли время…
— У них консервации полный подвал. Помидоры, огурцы, варенье. Звонили, просили забрать часть. Им, значит, столько не нужно. Всю плешь проели: забери да забери! И жена опять же: езжай, зимой съедим! Уговаривал их уехать — стреляют же все время! А они ни в какую: тут наш дом…
— Ясно.
Солдат сказал что-то еще, но я не расслышал.
В уши ударил оглушительный лай. Я едва не подпрыгнул, честное слово! Солдаты и Медведь даже ухом не повели, будто оглохли, а вот поземка вздыбилась, взвихрилась, занервничала. В следующий миг из-за бетонных блоков вылетел, клокоча горлом от ярости, здоровенный пес.
«Немец», кобель.
Черный, как поземка, с рыжими подпалинами.
Меня словно пополам разрезало.
Одна половина наблюдала, как солдат с ленцой листает паспорт Медведя, без интереса просматривает водительское удостоверение. С Медведем все было в порядке, солдат просто выполнял по инерции положенные действия. Медведь скучал, ожидая конца проверки, топтался, скользил рассеянным взглядом по сторонам.
Сыпал перхотью, как заведенный.
А другая моя половина видела овчарку, надрывающуюся в лае. Вот «немец» припал к земле, вздыбил шерсть на загривке. Вот из оскаленной пасти полетели жаркие брызги слюны. Вот поземка попятилась от него, черная от черного. Клякса собралась в плотную дрожащую каплю чернил, из капли проросли щупальца спрута, нависли над псом…
Почему солдаты ничего не видят?! Не слышат?!
Потому что пес — мертвый, с опозданием дошло до меня. Для живых его нет — как нет меня или черной поземки.
Пес-жилец?!
Жильцом от «немца» не пахло, как и от мертвого волонтера Царева, застрявшего на бесконечной дороге. Зато в мощной груди пса мерцало знакомое бледно-голубое свечение, какое я с недавних пор стал видеть у людей.
У людей. У живых людей.
Щупальца мрака рухнули вниз. Они стремительно заострялись на концах: пронзить, опутать, разорвать! Пес прыгнул, ужом проскользнул под щупальцами. Огонь в его груди вспыхнул ярче, набирая желтизны, — и овчарка с налету впилась клыками в дымную разреженную плоть врага.
Поземка завизжала на пронзительно высокой ноте. У меня заложило уши. Клыки вырвали ощутимый клок клубящейся мглы — и клок распался, осыпался наземь тончайшей пылью. Растаял, исчез. Пес ударил грудью, отбросил визжащую поземку, вновь прыгнул, вцепился, мотнул головой…
Рычание, визг. Тает под солнцем черный туман.
— Так ее! Давай, Тарзан! Давай!
Я чуть горло не сорвал от крика. Не мог удержаться, замолчать. Почему Тарзан? Не знаю. Само вырвалось.
Поземка отбивалась, как могла. Хлестала пса щупальцами, пыталась обхватить, скрутить, но всякий раз судорожно отдергивала хищные отростки, чадила вонючим дымом, словно обожглась. В итоге, распластавшись по земле бесформенной вьюгой, она в панике метнулась прочь. Пес догнал, с рычанием вырвал еще один клок. Черная помчалась еще быстрее — по полю, заросшему бурьяном, в сторону города. «Немец» ее не преследовал, и черная беглянка затерялась в пестро-зеленом море, колышущемся под ветром.
Растворилась, исчезла.
Пес вернулся на блокпост, весь — горделивое чувство выполненного долга. Посмотрел на меня, словно впервые заметил: рвать или погодить?! Перевел взгляд на Медведя, глухо заворчал. Медведь уже садился в машину — проверка завершилась.
— Ты чего, Тарзан? — не выдержал я, чувствуя себя круглым дураком. — Нормальный мужик! Что, перхоть? Ну, беда у человека, горе. Иди, отдыхай…
«Немец» навострил уши. Зарычал громче, с угрозой. Солдат — он уже шел от машины прочь — споткнулся. Обернулся, словно вспомнил что-то.
— Подождите. Покажите ваш телефон.
Медведь замер:
— Да пожалуйста! Вот, телефон как телефон…
Он протянул солдату смартфон, не спеша выбраться из машины. Так и сидел на краешке сиденья: одна нога в салоне, другая снаружи.
Я направился к псу. Шел медленно, всячески демонстрируя доброжелательность. Пес смотрел без особой любви. Я присел напротив, протянул руку ладонью вверх. Пес глянул, нюхать не стал. Басовитое ворчание рокотало в нем, превращая собаку в мотор на холостом ходу.
— Свои, Тарзан, свои. Хороший мальчик!
Нет, ворчит. И знакомиться не спешит.
— Ты служебный, да? Я тоже служебный. Считай, коллеги.
Коллеги? Тарзан снизошел, понюхал ладонь.
— Тебя погладить можно? Типа поощрения по службе, а?
Я рискнул. Шерсть под рукой была густая, теплая. Настоящая! Такое ощущение не подарила бы мне никакая поземка. Ворчание пса отдавалось в ладони нутряной вибрацией.
Руку не откусил, молодец.
Касаясь собаки, я внутренне напрягся. Ждал, что сейчас появится лестница без перил, или дорога, летящая под колесами, или что-то другое, третье, десятое, что там у этого сторожа внутри. Я ошибся: ничего не появилось. Был блокпост, только блокпост, и всё.
Так он и раньше тут был.
— Разблокируйте, — велел солдат Медведю.
Водитель помедлил. С явной неохотой он приложил палец к детектору смартфона, снимая блокировку. Перхоть сыпалась с Медведя так, что я плохо различал его за пыльной завесой.
Нервничает? Боится?!
Солдат шагнул в сторону. Открыл, как положено, директрису огня — четко по инструкции — и принялся изучать смартфон. Двое других военных насторожились. Один передвинул автомат поудобнее.
— Чем тебе Медведь не угодил, охотник?
Пес не ответил. Он пристально следил за Медведем, не прекращая глухо рычать. Мои пальцы нащупали ошейник. Добротная толстая кожа с металлической пластинкой. На пластинке — гравировка. Номер телефона хозяина, кличка «немца».
Тарзан.
— …А откуда ты знаешь, что она — Полина Григорьевна?
Валерка пожал плечами:
— Так видно же! Это вы шу̀тите, да?
Ну да, видно. Видно, клянусь! Тарзан, без сомнения.
Не Бобик же, в самом деле?!
— Почему Телеграм не открывается?
— А? Шо?
— Почему не открывается Телеграм?
— Телеграм? Не знаю…
— Запаролен?
— А, точно. Запаролен.
— Откройте.
— Пароль? Черт, забыл. Давно не пользовался…
Перхоть клубилась вокруг Медведя тучей таежного гнуса. Страх, отчаянный, липкий страх — не первый месяц он выедал Медведя изнутри, а сейчас изо всех сил рвался наружу.
Никакое не горе — страх. Чего он боится?
— Давно не пользовался? — солдат растерял всю свою вежливость. — Сдается мне, брешешь ты, дядя!
— Я? Зачем мне брехать? Говорю же, не помню…
— А паролил зачем? Что там за секреты?
— Никаких секретов. Личное, семейное…
— Вспоминай пароль, — к ним подошел старший поста. — Давай вспоминай! Или я в СБУ звоню, они спеца пришлют. Расколют твой пароль за пять минут, а тебя еще быстрее. Ну что? Сам потрудишься — или мне звонить?
Медведь угрюмо молчал. Его глодал страх, меня — стыд. Симпатия? Болван ты, Ромка! Так ошибиться в человеке, а?! Медведь, ты кто на самом деле? Впрочем, неважно. Без меня разберутся.
И все равно неприятно. Словно на базаре обманули.
— Это и есть твоя служба?
Тарзан перестал ворчать. Когда я снова погладил пса, он даже лизнул меня в щеку; впрочем, без энтузиазма, для приличия.
— В тонусе всех держишь, да? Ну и как, много наловил?
Не твое дело, огрызнулся Тарзан.
Солдаты дежурят на блокпосту по сменам. Это хорошо, это безопасно. Несколько часов контакта с Тарзаном вряд ли могут им всерьез навредить. Ну устанут больше обычного — от повышенной бдительности. Ерунда, говорить не о чем. Зато ни одна зараза не прошмыгнет, пока мертвый пес несет службу.
Мне отчаянно захотелось увести его отсюда. Забрать с собой. Привести в квартиру Эсфири Лазаревны, познакомить с бригадой, с Валеркой. Тарзан понравится Джульетте, никаких сомнений. А у меня будет своя собака. Такая же, как я.
Я вспомнил, как Тарзан рвал черную поземку, и аж задохнулся от сияния открывающихся перспектив.
— Пойдем, а?
Я встал. Пес тоже встал.
Я пошел к машине, и он пошел за мной.
Я открыл дверцу:
— Залезай! Давай, не стесняйся!
Тарзан обнюхал дверцу, заглянул в салон. Посмотрел на меня, на машину, снова на меня — и побрел назад к блокпосту. У ржавых ежей он обернулся: «Оставайся, а?» Это ясно читалось в собачьем взгляде: «Оставайся! Ты полицейский, я служебный пес. Будем вместе служить! Чем плохо?»
Я вздохнул. Развел руками:
— Извини, приятель. У каждого своя служба.
У каждого, думал я, возвращаясь в город, свой собственный блокпост. Тут уж никуда не денешься. Закончится война, блокпост на окружной разберут — и Тарзан уйдет куда положено. Сам уйдет, без чужой помощи.
А я? Смогу ли я сделать то же самое?
Июль 2023
История десятаяЯ хочу жить
Безумному Чаепитию не было конца-краю. От заката до рассвета? От рассвета до заката? 24/7, как пишут на круглосуточных магазинах.
Писали. До войны. Пока не ввели комендантский час.
Мы ведрами пили бесконечный чай. Были бы живы, в сортир бы очередь стояла. Надолго утыкались в смартфоны. Бродили по квартире. Молчали. Говорили. О чем? О всякой ерунде.
…Дядь-Мишиного напарника по пьяни током долбануло. И не двести двадцать, а триста восемьдесят! Так он ауры у людей видеть начал. Недолго, правда, — пока по зубам не получил. Сдуру брякнул Петровичу, что у него аура цвета детского поноса и вся молью трачена!