Прав дядя Миша: сейчас не до гостей.
— Какой шелк! Ах, какой шелк! Как небо в июне…
В голосе Наташи пели восторг и тоска.
— Тут у вас целый отрез, Эсфирь Лазаревна! Платье пошить — загляденье будет! Михаил Яковлевич, что скажете?
— Ага, шелк! В платье под бомбами гулять! С дитем на руках!
— На вас не угодишь!
— Мне не надо угождать! Ты Валюхе с мало̀й угоди! Сервиз им! Шелк! Платье! Уж лучше бронежилет, по нынешним-то временам!
— Бронежилетов не имею, — отрезала Эсфирь Лазаревна. — У меня не военторг.
В поисках она участия не принимала. Давала возможность Наташе занять себя чем-то полезным.
— О, коньяк!
— Коньяк? — оживился дядя Миша.
— Армянский, кажется. Точно, армянский. «Ной Классик», двадцать лет. В синенькой коробке.
Дядя Миша вскочил — хотел подойти, взглянуть! — и тяжело плюхнулся обратно.
— Кто ж поверит, — взгляд его потух, — что у меня в заначке двадцатилетний коньячище завалялся? Отрез шелковый? Сервиз? Я б и сам не поверил!
— А вам надо, чтобы ваша семья непременно узнала, что подарок от вас?
В голосе Эсфири Лазаревны явственно звучали профессиональные интонации.
— А как же иначе?!
— С того света? — уточнил я.
От взгляда хозяйки дома мне захотелось провалиться сквозь пол, этажом ниже. Но дядя Миша меня удивил.
— Ромка, братан! Верно говоришь! Даже если твой Валерка записку напишет, а я продиктую… Не поверят! А если поверят, с ума свихнутся! Валюха у меня впечатлительная, а Муся — та вообще…
Он снова затосковал:
— Что ж делать-то, а? Что делать?!
— Деньги.
Это Эсфирь Лазаревна.
— Деньги? Откуда у меня деньги?
— У меня есть. Шестьсот долларов. За книгами лежат, в собрании сочинений Чарльза Диккенса. На черный день откладывала, на похороны. Не пригодились. Коллеги за свой счет похоронили.
— Правильно! — обрадовалась Наташа. — Деньги всегда нужны. Купят ребенку, что нужно, и мамочке тоже…
— Шестьсот баксов? У меня?!
— У вас, Михаил Яковлевич.
— Заначены? Не потрачены?!
— Да.
— Кто ж в такое поверит? Это ж хуже коньяка!
— Не будем бежать впереди паровоза. Решаем проблемы в порядке очереди. Сначала — достать деньги с книжной полки. Если я не справлюсь, попросим Валеру. Роман, поезжайте к мальчику, без него вся наша затея — пустое дело.
— Стоять! — гаркнул дядя Миша. — Ромка, кому сказано! Фира, это ж ваши деньги. Выходит, что и подарок от вас, а не от меня!
— Ваши родные об этом знать не будут.
— Я буду знать! Я!
— Не надо на меня кричать, Михаил Яковлевич. Я вас прекрасно слышу. Подарок будет от вас, лично от вас. Это ваши деньги.
— Мои? В смысле?!
— Это ваша премия за ударную работу. В частности, за блестящее выпроваживание профессора в прошлый вторник. Как вы его, а? Я прямо любовалась. Короче, премия вам вручается по итогам голосования коллектива нашей спасательной бригады. Голосуем, коллеги? Кто за?
Мы с Наташей подняли руки. Дядя Миша ошарашенно моргал.
— Езжайте, Роман, — подвела итог Эсфирь Лазаревна.
Отбой воздушной тревоги дали в тот момент, когда я парковался во дворе Валеркиного дома. Вот и хорошо. Мне-то по барабану, а парню во время тревоги лучше дома сидеть. Или в убежище.
Хотя что это я? Валерка — и в убежище? Ага, разогнался.
У дверей, ведущих в квартиру профессора, я невольно задержался. Принюхался, прислушался. Чисто, жилец ушел насовсем. Они все уходили насовсем. На моей памяти никто не возвращался. Просто слишком свежими, острыми, мучительными были воспоминания: старик забился в угол, клещами не вытащишь, сыплется перхоть, жрет, дымится черная поземка…
Ничего, никого. Дядя Миша, ты монстр. В хорошем смысле слова. Уж не знаю, сколько воображаемых соточек ты усидел с профессором — это Эсфирь Лазаревна смотрела, я не рискнул! — как выманил его из облюбованного угла, квартиры, дома… Я ждал на улице и видел, как вы вышли из подъезда. Вышли вдвоем. А потом раз — и остался только дядя Миша.
Все, нечего тут торчать.
Валерка был дома. Один, без мамы. Сидел на диване, втыкал в айфон. Увидел меня, подпрыгнул от радости:
— Дядя Рома!
И другим, взрослым тоном:
— Случилось что-то?
Слушал, не перебивая. Глаза у парня загорелись — точь-в-точь как у дяди Миши, когда про подарок заговорили:
— Поехали!
Ну мы и поехали.
В подъезд вошли без проблем — он отродясь не запирался. Поднялись на третий этаж, остановились перед дверью, обитой потертым черным дерматином.
— Сюда?
Я кивнул:
— Заходи. Наши ждут.
Валерка взялся за ручку. Подергал.
— Закрыто, дядя Рома. У вас ключи есть?
Идиот! Какой же я идиот! И остальные не лучше. Нам-то без разницы — заперто, не заперто, открыта дверь, закрыта. Другое дело — Валерка… Забыли! Из памяти вылетело, что это значит — быть живым и не мочь пройти сквозь запертую дверь.
— Ключи внутри. На крючке в прихожей висят.
— Так вынесите их мне!
— Как?
— Ну да, конечно. И как я тогда войду?
— Сейчас, погоди, — засуетился я. — Что-нибудь придумаем. Жди здесь, я быстро!
Вихрем я влетел в квартиру. Объяснять ничего не понадобилось — наши толклись в прихожей, всё слышали. Завидев меня, как с цепи сорвались — повалили наружу. Пока женщины знакомились с парнем, застеснявшимся от такого внимания, дядя Миша бросил: «Я сейчас!» — и с неожиданной прытью умотал вниз по лестнице.
Вскоре мы услышали его голос:
— Нашел! То, что доктор прописал! Валер, спускайся сюда.
Я спустился за компанию. Дядя Миша стоял на «минус первом», в закутке у входа в подвал. Дверь была заперта на ржавый амбарный замок, но под ней скучал небольшой деревянный ящик. Из-под промасленной ветоши выглядывали рукоятки инструментов.
— Стамеску бери, — принялся распоряжаться дядя Миша. — И отвертку тоже. Ага, молоток. Бери, пригодится.
— Я вам что, взломщик?! — возмутился Валерка.
— Взломщик? Дурила, ты слесарь! — дядя Миша воздел указующий перст к низкому потолку. — И не ты, а я. Я тебя научу, пошли.
— Если с разрешения хозяйки, — поддержал я, — это уже не взлом.
— Ну смотрите, — без особой уверенности протянул Валерка. — Ой, сяду я с вами!
— …Давай, поддевай! Так, хорошо…
Дверь не поддавалась.
— Отжимай! Отжимай, говорю. Сильнее! Давай еще чуть-чуть…
Валерка запыхался, раскраснелся. Дядя Миша крутился вокруг него как заведенный, заглядывал справа, слева, давал советы. Громко лязгнул замок. «Ура!» — хотел заорать я и прикусил язык.
Не ура. Совсем не ура.
— Это что ж такое творится?
В дверях квартиры напротив стоял сосед — натуральный бегемот в темно-синем спортивном костюме. В левой руке он держал открытую бутылку пива, правую выставил так, чтобы преградить Валерке путь к бегству, сорвись мальчишка с места.
— Мелкий, а наглый! Средь бела дня чужую хату подламывает…
Бегемот выплыл на лестничную площадку и спустился парой ступенек ниже. Видимо, он счел, что так надежнее: закрыть собой всю лестницу.
— Следи, чтобы наверх не побежал, — велел он жене, сменившей мужа в дверном проеме. — А я полицию вызову.
И потянул из кармана телефон.
— Куда ему наверх? — буркнула жена. — На чердак?
Она была одета в точно такой же спортивный костюм. Габаритами бегемотиха не уступала мужу. И цвет волос один: рыжий. Скажи кто, что они не муж с женой, а близнецы, — поверил бы, не сомневаясь.
— А хоть бы и на чердак! Уйдет крышами…
— Чердак заперт. Ключ у Зойки из второго подъезда.
— Следи, говорю! Вечно споришь…
Хорошие люди, подумал я. Бдительные. Следят, чтобы пустую квартиру не обнесли. Вот же не вовремя, а!
— Скажи, — велела Эсфирь Лазаревна, с беспокойством глядя на бегемота, — «Здравствуйте, Юрий Павлович!»
— Здравствуйте, Юрий Павлович! — послушно повторил Валерка.
— Скажи: «Здравствуйте, Тамара Александровна!»
— Здравствуйте, Тамара Александровна!
— Здрасте, — кивнула бегемотиха.
— Ты чего? — бегемот сделал внушительный глоток пива. Поперхнулся, булькнул носом. — Знаешь нас, что ли?
— Ага, — откликнулся Валерка.
Рубит фишку, отметил я. Молодец.
— Вот же мелочь ушлая пошла! — бегемот еще раз приложился к бутылке. — Решил хату подломить, так все заранее разузнал. Что, где, как соседей зовут… Не на тех напал, понял! Вот ты кто? Сам ты кто?!
— Скажи, — вмешалась Эсфирь Лазаревна, — что ты мой внук. В смысле, внук Стуры.
— Я внук Стуры, — повторил Валерка.
— Внук? — глазки бегемота неприятно сверкнули. — Внук, значит?
— Внучатый племянник! — быстро исправилась Эсфирь Лазаревна.
И, пока Валерка озвучивал уточнение, повернулась к нам:
— Своих детей у меня нет. Мужей трое было, а детей нет. Со вторым думали из Дома малютки взять… Не рискнули.
— Стуркин племяш? — бегемот вроде бы успокоился. — Внучатый?
— Стура? — Валерка глянул на Эсфирь Лазаревну. — Стура — это кто?
— Это я, — объяснила Эсфирь Лазаревна. — Сокращение от Эстер. Меня в семье Стурой звали с самого детства. Скажи, ты внук Льва Лазаревича. Он в Германии, не проверят.
— Эй! — в бегемоте опять проснулись подозрения. — Мелкий! Ты с кем это базлаешь?
Валерка сделал шаг к бегемоту:
— Это я по блютузу, с мамой. Она беспокоится, что вы меня побьете. А вообще я внук Льва Лазаревича. Дедушка сейчас в Германии, в Штутгарте. А я тут, с мамой.
— Лазаревича?
— Левкин внук, — внесла коррективы бегемотиха. — Ну Левка, Стуркин брат. Помнишь?
Бегемот засопел:
— Какого еще Левки?
— Скажи, — быстро сообщила Эсфирь Лазаревна, — того Левки, с которым вы на свадьбе у Наточки подрались.
Валерка честно озвучил свадьбу и драку.
— Скажи: дедушка еще вас побил. Все знают.
— Дедушка вас побил, — хихикнул Валерка. — Все знают, все.
— Левка?! Побил? — Бегемот побагровел. — Меня?! — грозный рев сотряс подъезд: — Да я его по стенке размазал, твоего деда!