— Размазал он, — ухмыльнулась бегемотиха. — Врешь и не краснеешь. Вы с Левкой пьяные в хлам были. Стояли в коридоре, качались. Держались друг за дружку, чтобы не упасть. Только и слышно было: «Я тебе щаз! Нет, я тебе…» Потом устали, помирились. Вернулись за стол водку жрать. Размазал он…
— Эй, мелкий! — бегемот на глазах превращался из грозного охранителя территории в самого обыкновенного Юрия Павловича. — А дверь ты зачем ломаешь? У тебя что, ключей нет?
— Были, — вздохнул Валерка. — Мама потеряла. А нам документы нужны.
— Какие документы?
— Свидетельство о рождении. Там написано, что баба Стура — еврейка. Значит, мы все евреи. Мы с мамой в Израиль собрались, а там берут только евреев. У них с этим строго.
— Заврался, болтун, — мрачней тучи констатировала Эсфирь Лазаревна. — Евреи они, избранный народ! Кто в Израиле спросит документы тетки твоей мамы? У мамы своя мама есть, со своим свидетельством, или бабушка…
Но Юрий Павлович, похоже, не слишком разбирался в вопросах еврейских корней.
— А-а, — с сочувствием прогудел он. — Понимаю. А ключи мамка потеряла? Что ж она папку твоего не послала? Разве это детская работа: двери ломать?
Я вздрогнул. Вот сейчас Валерка начнет рассказывать про отца, погибшего девять лет назад под Иловайском…
— Они в разводе, — Валерка развел руками. — Отец шестой год в Черновцах живет, у него другая семья. Мы с мамой вдвоем, вот она и решила, что надо в Израиль. Сперва хотела в Германию, к деду. А на днях передумала. У мамы в Тель-Авиве подруги, зовут. Говорят, встретят, помогут на первых порах…
— Вот же брехло! — восхитился дядя Миша. — Жги, пацан!
Я любовался парнем. Глазки чистые, кудри русые, вьются колечками. Щечки румяные, на левой — ямочка. Сама невинность, хоть икону с него пиши. Мамин помощник! В Земле Обетованной плачут-рыдают: где наш Валерочка, почему не едет?
Юрий Павлович тоже проникся моментом:
— Эх ты, еврейчик! Тамара, подержи пиво, я ему помогу дверь открыть. Иначе он тут наломает дров…
— Сам держи свое пиво, — буркнула Тамара. — Ждите, я сейчас.
Бегемотиха скрылась в глубине квартиры и вернулась через пару минут. В руке она держала связку ключей, подвешенную на изящный брелок из кожи и металла.
— Вот, мне психичка запасные оставила. Как война началась, так и занесла. В марте, кажется, в начале месяца. Сказала: пусть, Томочка, у вас полежат на всякий случай. Время сейчас, сами видите, какое. А вам, Томочка…
Тамара Александровна всхлипнула басом:
— Вам, сказала, я доверяю, как родной. Мы с вами столько лет душа в душу! Ваши пирожки с капустой — это что-то… Юра, открой мальчику дверь.
— Я старая дура, — звенящим голосом произнесла Эсфирь Лазаревна. — Я психичка, это точно. Как я могла забыть?!
Спровадить соседей оказалось непросто.
Тамара — та поверила сразу. Юрий Павлович тоже в целом поверил, но бдительности не терял. Бродил за Валеркой по комнатам, скрипел рассохшимся паркетом, приглядывал. Чтоб, значит, пацан ничего лишнего не уволок. При таком надзоре достать заначку с баксами нечего было и думать.
Шкатулку с документами Валерка, следуя указаниям Эсфири Лазаревны, отыскал быстро. Дескать, мама заранее сказала, где искать. Взял свидетельство о рождении — и застыл соляным столбом, уставясь на старые фотографии.
Фотки в рамках висели на стене.
Это он сам, никто ему не подсказывал. И сдается мне, не только чтобы впечатление на соседей произвести — вот, мол, какой внук почтительный. Ему и правда интересно было.
— Дедушка Лёва? — тихо спросил Валерка. — Это ведь ты, правда?
Юрий Павлович сопел у парня за спиной, переминался с ноги на ногу, пока супруга решительно не потащила его прочь.
— Ключи! — заикнулся было сосед.
— В прихожей еще одни висят, — не оборачиваясь, бросил Валерка. — Я закрою.
— Ладно, — кивнул Юрий Павлович. — Пусть у тебя будут. Вдруг еще что понадобится? Главное, запереть не забудь!
— Не забуду!
Когда за соседями закрылась дверь, Валерка указал на фото:
— Это Лев Лазаревич, верно? А это? Это кто?
Эсфирь Лазаревна с нескрываемым удовольствием комментировала. Казалось, она помолодела лет на двадцать — интерес мальчишки был ей как бальзам на душу. Наконец экскурс в прошлое завершился, и Валерка полез в книжный шкаф. Извлек из-за сторожевого Диккенса конверт с аккуратной надписью фиолетовой пастой: «$600». Проверил: все шесть сотенных купюр были на месте.
— Давайте адрес, я передам, — обернулся он к дяде Мише. — А дядя Рома меня подбросит, да?
— Погоди ты! — возмутился дядя Миша. — Куда гонишь? Передаст он, подбросят его! Тут дело по уму обставить надо, так, чтобы…
Дядя Миша не договорил. Застыл посреди комнаты с разинутым ртом, а глаза его засияли такой радостью, что я прямо обзавидовался. В один шаг дядя Миша оказался рядом с парнем и что-то жарко зашептал ему на ухо. Валерка кивал, хмурился, потом просиял улыбкой до ушей:
— Понял, дядь Миша! Сделаю.
И уже ко мне:
— Дядя Рома? Подвезете, куда скажу?
Вот ведь заговорщики!
Остановились мы возле гаражного кооператива на Продольной, возле шестнадцатой школы. «Номер 271-а, — бормотал мальчишка, выбираясь из машины. — 271-а, Сан Саныч. Дядя Саня, от Коли…»
Я хотел пойти за ним, но передумал. Желают играть в конспираторов — пусть. Вахтер на въезде задал вопрос, парень бойко ответил, и его — надо же! — пропустили. Считай, пароль назвал, как два пальца об асфальт. Вернулся Валерка минут через двадцать, довольный, как кот, укравший сосиску.
— Справился?
— Ага.
— Куда теперь? К Мишиной родне?
— Не-а! Домой. Дядя Миша сказал: ждать. Он со мной свяжется, когда время придет.
— И как же он с тобой свяжется?
— А через вас, дядя Рома!
Приехали. Теперь я, значит, и связной, и таксист для малолетнего нахала. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Знаете что? Я согласен. Когда ты при деле, ты живешь. Ну, пока не вспомнишь, кто ты в действительности. С другой стороны, если занят делом, вспоминать некогда.
Пусть припахивают — я только за.
— Рома, езжай к Валерке! Скажи: завтра к девяти утра.
— Что — завтра?
— Едем подарок вручать!
Две недели дядя Миша был сам не свой. Бродил из угла в угол, поминутно проверял смартфон, ведрами пил чай. Мы даже переживать за него начали. Поедет крышей или нервный срыв заработает! Хорошо, хоть инфарктов с инсультами у нас не бывает.
Или бывают? Что мы вообще о себе знаем?
На выездах Миша собирался и работал как надо. Лично спровадил по накатанной дорожке пару жильцов. Но едва возвращался — снова хватался за смартфон. Тут даже Эсфирь Лазаревна махнула рукой: вручит свой подарок, сказала, и успокоится. А пока лучше его не трогать.
И вот: «Рома, езжай к Валерке!»
А я что? Съездил, предупредил. И остался до утра спать в машине, чтобы не видеть, как дядя Миша по квартире мечется. Разбудил меня, как ни странно, не он, а Эсфирь Лазаревна:
— Просыпайтесь, Роман. Пора ехать.
Наши втиснулись на заднее сиденье. Переднее, рядом со мной, оставили для Валерки. Прямо как на сложный выезд отправляемся, всей бригадой. В каком-то смысле это и был сложный выезд. Может быть, самый сложный из всех, что выпали на нашу долю.
Самый важный.
Город в воскресное утро был пустой, ехать — одно удовольствие. Да, авария мне не грозит, но привычка-то никуда не делась. Поворотники включаю, на перекрестках притормаживаю, на красный не ломлюсь…
Домчали с ветерком.
Валерка ждал у подъезда. Сел, пристегнулся — молодец, парень! Обернулся поздороваться, но дядя Миша его опередил.
— Все взял? Ничего не забыл?
— Всё, всё взял! Доброе утро.
— Это мы еще увидим, доброе или нет! Роман, гони на Безлюдовское кладбище. По проспекту Гагарина, за заправкой. Полугодовщина у меня сегодня.
— Что у тебя?!
— Шесть месяцев со дня смерти. Мои все там будут, кто в городе. Хотят внучку мне показать, во как! Я в чате прочитал…
— Понял.
Все там будем, ага. Язык мой — враг мой. Ну хоть вслух не сказал, и ладно. Всё, проехали.
Вернее, приехали.
Перед воротами кладбища зияла воронка от прилета. Вокруг — крошево асфальта, искореженные прутья ограды. Ворота распахнуты, одна створка на честном слове держится. Я припарковался справа, метрах в пяти. Надеюсь, никто в мою машину не въедет — основная парковка слева. Там скучал монументальный черный Land Cruiser, за ним парой сирот жались помятая KIA и зеленый «Опель».
— Моих еще нет, — буркнул дядя Миша. — К десяти подъедут.
Мы выбрались из машины.
С утра весна решила показать, кто в городе хозяин. Вымела небо от туч, надраила солнце — хоть темные очки надевай. Зажурчала первыми ручейками, расчертила асфальт тенями: длинными, четкими. Мне тепло-холод без разницы, а по Валерке видно — потеплело. Куртку расстегнул, шапку в карман сунул…
— Едут! Вот они!
К кладбищу подрулила бежевая «шестерка».
— Валера, пошли! — скомандовал дядя Миша. — Давай за мной!
И рванул в глубь кладбища. Валерка с трудом за ним поспевал, стараясь не переходить на бег. Кладбище все-таки, не стадион.
Мы с дамами последовали за ними. Шли не торопясь, задержались там, где полоскались на ветру сине-желтые флаги — здесь лежали те, кто погиб на фронте. Постояли, помолчали; высмотрели, где сейчас дядя Миша с парнем, двинулись туда.
Когда мы подошли, Валерка уже положил подарок на скромную плиту под невысоким — мне по колено — обелиском. На отретушированной фотографии дядя Миша выглядел заметно моложе. Лакированный, прилизанный, в костюме и при галстуке, он мало походил на себя нынешнего. Думаю, он и при жизни таким не был. Разве что в шестьдесят лет, когда фото в паспорте менял.
— Спасибо, Валера! Выручил.
— Всегда пожалуйста, дядя Миша. Если что, обращайтесь. Я пойду, да? Не буду вам мешать.