Давай, бей, но я убью тебя.
Мир померк, когда Дазен вдруг отпустил Гэвина. Он, шатаясь, встал, пока Гэвин кашлял, возвращаясь к жизни. Когда Гэвин поднялся, его младшего брата уже не было.
После этого они больше не дрались. Довольно. Они без единого слова знали, что если они сцепятся снова, кто-то из них погибнет.
И если бы я победил у Расколотой Скалы, кто-то и погиб бы. Но Дазен оставил его в живых. Это было как в тот момент, когда он держал Гэвина за горло. Он мог бы убить меня. Но вместо этого оставил жить. Потому что он слаб.
– Если Дазен слаб, – сказал мертвец, – то кем это делает тебя? Ты проиграл ему. – Он рассмеялся.
– Больше не проиграю. Пусть я долго шел к этому, но я наконец понял. Я приму этот урок от брата – победить любой ценой. Будь готов заплатить все, и тебе платить не придется. – Вот оно. Так просто. Теперь – именно теперь – Гэвин был готов стать Дазеном. Он заберет силу Дазена и оставит его слабость. Он протянул руку и коснулся своего отражения.
– Теперь ты действительно мертв, – сказал он.
Его прежние попытки вытянуть субкрасный провалились потому, что он не мог добыть достаточно тепла. Единственным источником тепла здесь было его тело, и он чуть не убил себя, когда в последний раз попытался забрать у него слишком много тепла. У него начался бред, и все равно этого не было достаточно. Он не был готов рискнуть всем. Он не хотел умирать, если это потребуется. Теперь хотел.
– Спасибо, брат. Спасибо, сын, – сказал он вслух. Он начертил клинок из синего люксина. Он держал остроту лишь при сильной концентрации, но в течение нескольких дней они с мертвецом срезали свои длинные волосы.
Он срезал прядь, разделял ее на узкие связки и связывал концы, чтобы они не рассыпались. Когда он нарезал хорошую груду, вымазав столько сала со своего тела на эту пряжу, сколько мог, он начал ткать. Это в первую очередь. Потом он будет не в том состоянии.
Хотя бы раз синева помогла ему. Прежний он – когда он еще был свободен, когда еще был Гэвином – никогда бы не смог такого сделать. Он пропускал пряди сверху, снизу, сверху, снизу. Совершая ошибки, начиная сначала, неловким движением разрушая всю незаконченную вещь, пытаясь удержать и теряя недельную работу в секунду, когда его пальцы выдергивали нить – все это свело бы его с ума. Но синева любила детальность, чтобы каждый волосок был к волоску.
Дазен даже не заметил этого поначалу, но однажды он понял, что к нему вернулось то, что он утратил много лет назад. Надежда. Он выберется.
Теперь он это знал. Это было лишь вопросом времени. Месть приближается, и чем дольше ее откладывать, тем слаще она будет. Дазен удовлетворенно вздохнул и продолжил работу.
Глава 40
Гэвин со стоном оторвал от ожога запятнанную рубашку. Пятьдесят данаров стоит, а я ее за полчаса угробил. Хуже того, он заметил, что некоторые девушки смотрели на расплывающееся пятно. Это не опасно. Они спрашивать не будут. А вот кто-нибудь из Спектра может. Лучше приберечь свою ложь для них. Он выругался про себя.
Гэвин знал, что у Мариссии точно есть организационная схема, согласно которой она убирает его одежду, но какой бы она ни была, ее логики он не понимал. Он порылся в груде рубашек, штанов, портов, плащей, галабий, роб, тауб, петазов, куфий, большинство которых он, возможно, никогда не носил. Оролам, сколько же у него одежды. И это только летняя. Гэвин предположил, что поскольку он Призма, он должен принадлежать всем народам, так что если он будет встречаться с послом или ему вдруг нужно будет посетить Аборнею, у него уже есть местная одежда впору. Он все еще стоял с обнаженной грудью, с размазанным по ожогу бальзамом – Лорду Призме хотя бы хватило мозгов держать лекарства под рукой у себя в комнате, – когда дверь отворилась. В комнату тихонько скользнула Мариссия. Посмотрела на ожог у него на ребрах. Ее нефритовые глаза загорелись гневом, хотя Гэвин не мог сказать – на него или за него. Может, всего понемногу. Она схватила мазь с его стола и мазнула по ожогу. Ой. Похоже, он упустил некоторые участки. Затем она умело перебинтовала его. Она не была ласкова.
– Моему господину нужна помощь, чтобы подыскать другую рубашку? – спросила она.
– Ойййй! – взвыл он. Прокашлялся, опустил голос на октаву. – Пожалуйста.
Она подошла к стопке одежды, которую, он готов был поклясться, он просмотрел тщательно, и из ее глубин тут же выудила нужную рубашку. Гэвин не думал, что когда-либо прежде носил ее, но она была в том стиле, который ему нравился, и достаточно темная на случай, если мазь просочится, чтобы никто не заметил. Мариссия явно обладала собственной магией. Он мог поклясться, что этой рубашки раньше тут не было.
Она начала тихонько насвистывать, одевая и причесывая его; это была старинная милая мелодийка. Мариссия умела хорошо свистеть. О, это же «Потерявшаяся овечка». Намек на то, что он не может найти собственную одежду? Возможно. У него были дела поважнее. Он разобрался с братом, сколько беспокойства может причинить Спектр?
– Я уеду утром или через день, – сказал Гэвин. – Внизу проходит испытания один молодой человек. Кип. Он, э, мой сын. – С Мариссией незачем было называть его «племянником». Мариссия знала, что он заточил своего брата, но даже она не знала, что Гэвин – не Гэвин. Она не видела никого из них до войны, так что ей незачем было знать. Он полностью доверял ей, но чем меньше людей будут знать его секрет, тем дольше он продержится, прежде чем все обрушится ему на голову. – Ему шестнадцать… в смысле, пятнадцать. Ты подыщешь ему одежду и соберешь нам все на пару недель?
– Чтобы сражаться или чтобы производить впечатление?
– И то, и другое.
– Конечно, – просто сказала она.
По пути к дверям Гэвин схватил свой меч в изукрашенных ножнах. В обращении с мечом он в подметки не годился любому черному гвардейцу. Когда-то он был весьма умелым, но как только осознал, что способен извлекать почти любое сочетание цветов и мгновенно создавать себе любое оружие, он перестал практиковаться со сталью так часто, как требовалось для того, чтобы тягаться с профессиональными военными вроде Черной Гвардии.
Конечно, это предполагало честный бой, а у извлекателей такого понятия не было. Черные гвардейцы сами сражались всем, что есть под рукой, – клинком, магией, кубком вина или горстью песка в лицо. Он сунул за пояс пару илитийских пистолетов. Ну просто ради уверенности. Когда Гэвин вышел из дверей, его ждали два черных гвардейца. Его эскорт. Таково было его соглашение с Белой.
Он путешествовал без черных гвардейцев, когда считал это абсолютно необходимым – то есть почти всегда, пока соглашался держать их при себе там, где была велика вероятность покушения. Белой не нравилось, как он интерпретировал их соглашение, но Гэвин яростно цеплялся за свой жалкий огрызок свободы. Он быстро прошел через коридор, разделявший половины этого уровня: его и Белой. Из-за вращения Хромерии половина Гэвина всегда смотрела на солнце. По странной иронии Белой приходилось всегда оставаться в тени, хотя именно его Белая в своих годах ценила это. Это сводило к минимуму соблазн извлекать и приближать свою смерть. Гэвин снова подивился, как ей это удается. Не извлекая, он ощущал себя пустым, слабым. Жизнь была бы жалкой без хроматургии. Хроматургия определяла то, чем он был. Конечно, то же самое было и с Белой, и все же она держалась своей стальной волей и не сгибалась.
Пройдя мимо черных гвардейцев у ее комнаты, он постучал в дверь.
– Ее там нет, – сказал гвардеец слева. – Белая отправилась на встречу с Хромерией. Она подумала, что будет грубо заставлять весь Спектр ожидать из-за опоздания одного человека.
Так ее черные гвардейцы выражали свое неудовольствие. Его собственные черные гвардейцы узнали, куда он идет, как только он свернул к комнате Белой, а не к лифту, но ничего ему не сказали. Гвардейцы Белой поняли, куда он направляется, как только увидели его, но не сказали, что Белая ушла, пока он не постучал, заставив его потратить еще больше времени и опоздать еще сильнее.
Опоздание одного человека? И о чем будет говорить Спектр без меня? Я созвал эту встречу.
Черные гвардейцы, как всегда, осторожно выражали свое раздражение. Некоторое время с их стороны больше проблем не будет, Железный Кулак об этом позаботится. Если они будут раздражать Гэвина чаще, чем случайно, он будет чаще избегать их, и они не смогут выполнять свой долг защищать его. И все же они хотели, чтобы он уважал их. Что он и делал в своей манере.
Только дурак подставит грудь под стрелу, даже не зная, придется ли им по вкусу тот Призма или Белая, которым их назначат в охрану. Но он не даст себя сковать. Власть – свобода. Властью надо поддерживать.
– Если не можете служить хорошо, – сказал Гэвин своим гвардейцам, – вы вообще не можете мне служить. – Он повернулся на каблуках и направился к лифту.
Конечно, они ничего не сказали. Они просто встали слева и справа от него. Командир Железный Кулак вбил им в головы принцип игнорировать приказы, ставящие под угрозу их подопечных.
Гэвин опустил руки, создал перила из синего люксина, укрепленные желтым справа и слева. Его гвардейцы чуть замялись, и он быстро встал между перилами, не оставив им места. Он продолжал идти, даже не оборачиваясь, ставя за собой стены из прочного синего, красного, зеленого, желтого и суперфиолетового. Это немного удовлетворило его. Его братец действительно сумел достать его. Ублюдок.
Но в то же время это было необходимо. Черная Гвардия должна была понять, что контролировать его они не смогут. Умный телохранитель поступает так: чуть ограничивает твою свободу, потом еще чуть-чуть и вскоре добивается своего. Гэвин не собирался такого допускать. Если бы Черная Гвардия ошивалась вокруг постоянно – чего они в конечном итоге и желали, – они узнали бы о его секретах, и не только о лодке и кондоре, но и о самом главном. И что бы сделала Черная Гвардия, узнав, что Гэвин вовсе не Гэвин? Они могли решить, что он де-факто Призма, и этого довольно. Или счесть его угрозой для настоящей Призмы. Или Черная Гвардия расколется на враждующие фракции. Приятная мысль – отряд элитных боевых извлекателей пытается истребить друг друга. Потому и было необходимо, чтобы Черная Гвардия приучилась довольствоваться теми крохами, что Гэвин им бросал: можете защищать меня, если служите мне всецело, и я отниму эту привилегию когда захочу, по причине или без.