Глава 45
Гэвин быстро вошел, услышав, как старая бихром сказала Кипу:
– Ты готов увидеть свои цвета?
– Еще как! – отозвался Гэвин. – Госпожа Варидос, можно?
Членам семей соискателей не дозволяли находиться в камере испытаний, опасаясь мошенничества. Это правило, как минимум в теории, распространялось и на Призму. Но недаром теория и практика – два разных слова.
– Я даже не знал, что ты начал испытание. И сколько ты продержался? – спросил Гэвин.
– Минуты четыре, – ответил Кип.
– Четыре двенадцать, – сказала старая госпожа.
Гэвин в буквальном смысле оцепенел. Ему показалось, что Кип долго проторчал в этой комнате, но он думал, что лишь показалось. Четыре минуты – потрясающе. Только он сам продержался пять минут.
Госпожа Варидос приблизилась к Гэвину и прошептала:
– Было некоторое отклонение, о котором я вам должна сказать.
Гэвин улыбнулся Кипу.
– Отлично! Мы вернемся через минуту.
Он отошел, оставив Кипа среди людей, которые расспрашивали его, какая часть испытания показалась самой тяжелой, как он умудрился продержаться так долго, и обращались с ним так, словно он стал центром мира. Это очень дурманит молодого извлекателя, в этом и была идея.
Усмехнувшись, Гэвин подошел к испытательному столу вместе с госпожой Варидос. Они остановились прямо над каменной столешницей. Черное парчовое покрывало закрывало отверстие в середине стола. Пробный камень должен был быть прямо здесь. Гэвин попытался вспомнить, как в точности он был расположен. Он только раз видел его.
– Что за отклонение? – спросил он. Парча закрывала весь остальной свет, который мог помешать пробному камню.
Старая женщина медленно выдохнула.
– Он отбросил веревку где-то в три тридцать. Но прежде чем я успела ее остановить, одна из женщин снова вложила ее ему в руку.
– Вы шутите? – сказал Гэвин.
– Мне прислали для испытания красоток. У половины из них едва хватает мозгов запомнить свои слова, тем более некоторые из более туманных правил в ситуации, которой никогда не было на нашем веку. Даже Дазен не отбрасывал веревку.
– Кто это сделал?
– Зеленая.
Ну конечно, зеленая. Буйная, непредсказуемая, ненавидящая любые ограничения.
– Приведите ее сюда!
Зеленая испытательница увидела жест госпожи и подошла. Все испытатели были красивы, и если светлая кожа становилась недостатком в бою, то для такой и иных церемоний она была предпочтительна. Чем темнее был природный оттенок кожи, тем глуше проявлялся зеленый, синий или красный оттенок. Даже парийцы избирали прибрежных, равнинных или смешанной крови жителей для таких церемоний. Эта женщина была рутгаркой, причем даже для них светлокожей. Она двигалась с изяществом танцовщицы. Ее тонкое зеленое одеяние, наброшенное для церемонии, чтобы все испытатели были одеты в свой цвет, когда соискатель выйдет из камеры – что могло произойти всего через десять-пятнадцать секунд после начала испытания, – было, в ее случае, распахнуто между огромными грудями.
Она подошла охотно, отбросив волосы назад, выпрямив спину, и встала по другую сторону стола.
Обнаженность или почти обнаженность некоторых церемоний была окутана религиозным и культурным символизмом, почти лишавшим ее эротики. Почти, поскольку каким бы возвышенным ты ни был, ты не можешь полностью игнорировать тот факт, что перед тобой обнаженное и потрясающе привлекательное тело. Но последующие пирушки, особенно при инициации, всегда были промежуточной зоной. Все прекрасны, полураздеты, запомнившиеся совсем нагими вот только что, праздничная атмосфера, вино рекой – и торжественная церемонность внезапно рассеивается.
Эта зеленая прекрасно понимала, что делает. Гэвин был выше нее, так что едва мог удержаться от взгляда в вырез ее едва запахнутого платья. Так что он уставился в ее лицо сердечком, в ее ореховые глаза с едва окруженными зеленью зрачками. Она казалась знакомой.
– Подойди сюда, – он указал на место рядом с ним. Между собой и госпожой Варидос. Она обошла каменный стол, но встала ближе, чем необходимо.
– Кто ты? – холодно спросил он.
– Мое имя Тизис, – ответила она, и от улыбки на ее щеках возникли ямочки.
– Тизис кто?
– О, – сказала она, будто это не приходило ей в голову. – Тизис Маларгос.
– Что случилось, Тизис? – спросил он, делая вид, что не узнал ее фамилии. Ее отец и дядя были его друзьями – то есть Дазена. Они исчезли после войны. Убиты бандитами или взяты в рабство пиратами, что скорее всего. Она была схожа с ними. Несомненно, она его ненавидела. Она видела, что Кип может пройти испытание, потому подгадила ему. Дерзко. Глупо и немыслимо, но дерзко.
– Соискатель смошенничал, – сказала она. – Он отбросил веревку. Я снова вложила ее ему в руку.
– Ты никоим образом не должна прикасаться к соискателю во время испытания. Что тут не ясно?
– Я не прикасалась к нему… Простите, верховный люксократ Призма, я вложила ему веревку в руку снова, не прикоснувшись к его коже. Я постаралась сохранить целостность испытания.
– Маларгос, – сказал Гэвин. – Ты ведь рутгарка?
– Да, владыка Призма.
Гэвин холодно посмотрел на нее.
– Когда ваш собственный благословенный сатрап Радос пересек Великую реку, чтобы сразиться с кроволесцами, что вдвое превосходили его числом, что он сделал?
– Сжег за спиной своей армии мост Розанос, – сказала она.
– Он смошенничал?
– Я… я не понимаю, – сказала она.
– Он сжег мост, чтобы его люди понимали, что бежать им будет некуда. Он не дал им выхода. Все до последнего знали, что они победят или погибнут. Отсюда и пошла поговорка «сжечь за собой мосты».
– Но я видела, как он потянулся к веревке, – слабо запротестовала она. Она сглотнула, вдруг испугавшись, что спорит с Призмой.
– И ты снова дала ее ему.
– Конечно.
– Значит, ты возвела бы новый мост за спиной благословенного сатрапа Радоса?
– Конечно, нет, это было бы…
– И обрекла бы его. Как долго ты продержалась? – спросил Гэвин.
Она вспыхнула и отвела взгляд.
– Семнадцать секунд. – Она наконец запахнулась плотнее, прикрыв прелести.
– И ты уничтожила шансы молодого человека при испытании.
– Мы можем переиграть, – начала было она.
– Ты знаешь, что нет. Как только соискатель поймет, что все не по-настоящему, Трепалка не сработает. И все скажут, что это уступка моему племяннику…
– Я думала…
– И ты это понимаешь! – сказал Гэвин, едва удерживаясь от крика.
– Что ты думала – значения не имеет, – прошипела госпожа Варидос. Пока она говорила, Гэвин расщепил свет факела и извлек суперфиолетовый. Совсем чуточку. Красота суперфиолета – в незримости. Хотя в комнате было с полдесятка людей, способных видеть суперфиолетовый люксин, если прищуриться, Гэвин был готов поспорить, что в этот момент никто из них не прищуривался. Да и если бы и так, то, что намеревался сделать Гэвин, было настолько мелким и быстрым, что даже смотрящий не заметил бы. Магическая ловкость рук. Суперфиолет наполнил кончики его пальцев.
– Ты нарушила закон, Тизис, – сказала госпожа. – Ты небрежно исполняла обязанности и могла уничтожить будущее молодого человека.
– Но ведь никто не выдерживает! – запротестовала молодая женщина. Длительность была лишь предметом гордости. Шепот, темнота, узкое пространство. Высота, пауки, змеи, крысы – Трепалка била по всем общим страхам. Обычно вера в провал означала потерю всего, и глаза испытуемых расширялись от страха, и они тянули все возможные цвета прежде, чем дернуть за веревку. Конечно, далеко от совершенства, но лучшего испытания пока не придумали.
– Вон с глаз моих, – сказал Гэвин.
Она вышла, фыркнув, разъяренная, пройдя между ним и госпожой, как Гэвин и планировал. Он вытащил из кармана камень, держа короткий стержень под запястьем, сдвинул парчу с отверстия, сбросил невидимый ультрафиолет с пальцев и с его помощью выхватил пробный камень из его паза. Затем втянул люксин в запястье, прикрепив пробный камень к предплечью лентами ультрафиолета, а последним ультрафиолетом с пальца поместил поддельный пробный камень на место настоящего. Все заняло менее секунды, и Гэвин даже не наклонился.
– Ладно, посмотрим, что у нас есть, – сказал он, вытаскивая богатую ткань из отверстия.
На глазах у госпожи Варидос Гэвин снял парчу и, наклонившись, сунул руку в отверстие, схватил пробный камень и вынул его. Тот представлял собой костяной жезл – из кости выброшенного на берег морского демона или слоновьего бивня из Рутгара – с обсидиановыми наконечниками с обоих концов. Кость была драгоценной, но обсидиан был настоящим чудом. Никто не знал, где в мире обсидиан есть, добывается он или изготавливается. Обсидиан был более редок, чем алмаз или рубин, так что после каждого испытания обсидиановые наконечники каждого пробного камня снимаются для очередного использования.
Суеверные называли его адским камнем. Большинство извлекателей были счастливы, что он редок, поскольку только этот камень тянул люксин прямо из извлекателя. Гэвин слышал, что в древние времена короли и сатрапы – а в мифологических преданиях убийцы Расколотого Глаза – делали кинжалы или даже целые мечи из обсидиана.
Но обсидиан проявлял свои магические свойства лишь при сочетании двух особых условий. Первое – должна быть почти полная темнота: то есть полное отсутствие видимого спектра – почему-то суперфиолет и субкрасный ему не мешали. Второе – требовалась кровь извлекателя, то есть открытая рана. Должен быть прямой физический контакт между обсидианом и люксином, поскольку люксин тянулся из извлекателя. Однако при выполнении этих условий вытягивание шло очень быстро. Если порезать плечо извлекателя обсидианом, когда тот держит люксин в руке, и прижать обсидиан к ране, в течение секунд десяти люксин будет вытянут. Ученые предполагали, что поскольку у извлекателя люксин распространен по всему телу все время, связь будет прямой, даже с люксином в глубине тела.