– Только один корабль на людской памяти справился со взрослым морским демоном. Пушкарю тогда лет шестнадцать было. – Гэвин покачал головой, отгоняя воспоминания. – Я много народу убил, Кип. Иногда я медлю, и каким бы дурным и опасным это ни было, мне хочется считать это подтверждением того, что во мне еще осталось что-то человеческое. Кроме того, я знал, что если мушкет взорвется у него в руках, он взбесится. Насколько я знаю Пушкаря, он сам его сделал и, вероятно, гадал, что за хрень перегрузила его драгоценное оружие. – Он оглянулся на подходящего к ним богато одетого рутгарца, окруженного с обеих сторон стражей и рабами, несущими навес над светлокожим мужчиной. – Оставляю тебя наедине с твоими трудами, – сказал Гэвин. – Если поторопишься, слуги принесут еду в любой момент.
Ну будто я прям забыл о своем желудке. Спасибочки.
Кип нацепил очки на нос – они все время сползали и были далеки от удобства – и уставился на белую доску. Дикий. Дикий. Неукротимый, ревущий. Этот рутгарский нобиль – Кип решил, что это губернатор – пронзительным голосом жаловался Гэвину на что-то и стоял, словно больше ему было не на что время тратить. Кип попытался отстраниться от него.
Зеленый. Давай подпитаемся дикостью.
Дикость – вот мое слово. Кип – дикарь. Я ведь прям дичал, когда Рам называл меня Жирдяем, а? Я в бешенстве был, когда он заставил меня отступиться от Изы. Будь я более диким, она была бы жива. Дикость – противоположность контролю, а меня контролировали всю мою жизнь. И кто – Рам, Рам! Деревенский задира. Мальчишка! Даже не драчун.
Если бы Кип сказал Раму валить в вечную ночь, если бы он задрал Рама своим злым языком, то что он мог бы сделать с Кипом, кроме как отлупить его? Мускулы Рама даже в половину в подметки не годились мозгам Кипа.
Ну, они ничему в подметки не годились и теперь гниют. Это вызвало у Кипа тошноту. Он не желал Раму смерти. В этом парне было много хорошего. Ну, немного, но было. И если бы Кипу не было плохо от мысли, что Рам мертв, он пожелал бы, чтобы тот был жив и Кип мог встретиться с ним.
Я разговаривал с Гэвином Гайлом. Я топил пиратов вместе с ним! Ну, по большей части я пытался не утонуть, пока он топил пиратов, но все же.
Кип посмотрел на свои руки. По-прежнему никакого люксина. Губернатор продолжал громко причитать. Оролам, как Гэвин это терпит? У него был самый гнусавый голос, какой Кип слышал в своей жизни. Кипу захотелось запустить ему в голову большим шаром из зеленого люксина. Он снова глянул на руки. Ничего.
Я подведу Гэвина. Опять. Как Изу. Как Сансона.
Как тысячу раз подводил мать.
Голод терзал нутро Кипа. Вот что я есть – жирная неудача. Мне на блюдечке поднесли новую жизнь. Сын Гэвина Гайла, пусть незаконный, но он никогда не обращался со мной как с помехой. А я даже волю напрячь не могу, чтобы протянуть руку и взять эту самую новую жизнь. За все хорошее, что он для меня сделал, я унижу человека, который спас мне жизнь и дал мне второй шанс.
Его грудь словно опоясывали железные полосы, и теперь они сжимались и сжимались. Кип едва мог дышать. На глаза накатили слезы. Сопляк. Ошибка. Разочарование. Лицо матери, искаженное, опасно высоко поднятое от дымящейся крысьей травы со спорыньей: ты разрушил мою жизнь! Ты самая тяжелая моя ошибка. Я отдала тебе все, ты взял и не отдал ничего! Меня от тебя тошнит, Кип. Кип, ты можешь сбросить эти цепи. Перестань верить этим…
– Ложь! – выкрикнул губернатор. Кип вздрогнул, кожа его зачесалась. Солнце стояло почти в зените. Око Оролама давило на землю почти физически, но для Кипа это было лаской. Свет, энергия, тепло, любовь, свет в темном закоулке. Он посмотрел на белую доску, и в зелени, струившейся сквозь очки, он видел одно лишь лицо Оролама. Кип не назвал бы это дикостью. Это была свобода. Ему хотелось орать, плясать от радости и плевать, что про него подумают. Это была свобода от всего этого, от тюрьмы в его собственной голове, от надоедливых голосов сомнения, от постоянных комментариев обо всем, что он видел. Это было действие, и оно было мощным, как росток красного дерева, пробивающийся сквозь трещину в скале. Жизнь победит. Корни будут тянуться, вздыматься и напрягаться. Кип ощущал, как стальные полосы, стягивавшие грудь, лопнули. Он чувствовал себя более живым, чем когда-либо в жизни. Животная сила и радость.
Так вот что они называют дикостью.
Губернатор пронзительно тявкал. Кип извлек шар зеленого люксина и сжал в руке. Прямо вот так? Просто решить, что сделаешь это? Все казалось слишком просто. Шар был плотным, увесистым, но гибким под его сжимающимися пальцами. Кип сделал его побольше, пустым, почти в два раза больше своей головы. Теперь податливость усилилась. Достаточно мягкий, чтобы никого не убить.
Улыбаясь до ушей, Кип держал его в руках. Как там Гэвин стрелял люксином? Кип видел, как и Железный Кулак это делал. Сморщил нос. Может, мне надо просто пожелать?
Крошечная часть его разума протестовала: ты не можешь напасть на губернатора! Ради Оролама, он же губернатор. Думаешь, его телохранители оценят то, что ты на самом деле не собирался причинить ему вред?
Но в объятиях зеленого слова вроде «губернатор» были лишены смысла. Что это? Какая разница? Внешний блеск человеческих ритуалов и титулов казался наносным, тонким.
Кип пожелал, чтобы шар вылетел из его руки. Все еще сидя, по-дурацки ухмыляясь, он ощущал, как кольца энергии разматываются следом за шаром. Как долго он ее накапливал, прежде чем высвободить? Ну, казалось, что долго. Глухой треск, и шар быстро вылетел из рук Кипа. Его опрокинуло на локти. Поднявшись на колени, смеясь, Кип посмотрел, что случилось с этим брехливым типом.
Губернатор валялся на земле, и, похоже, зеленый люксиновый шар немного попрыгал вокруг, поскольку паланкин сложился и два раба выбирались из-под него. Паланкин упал прямо на губернатора, и Кип слышал его вопли – но он не видел ничего из-за одного из телохранителей, который набросился на него с мечом. Уронив очки, Кип не мог тянуть больше зеленого, но в теле еще оставалось достаточно. Он начал формировать еще один шар, поменьше. Медленно, слишком медленно!
Воздух между ним и мечником замерцал, когда он поднял руки. Между руками Кипа что-то затрещало, и вперед вылетел маленький зеленый шарик, больно отбросив назад обе его руки. Стена синего люксина в мгновение ока развернулась между ним и телохранителем губернатора. Меч уперся в стену на полувыпаде в сторону мальчика. Клинок скрежетнул, отклоненный вниз, стесывая слои синего. Сам мечник, хрюкнув, всем телом шмякнулся о стену мгновением позже. Послышался звук бьющегося стекла и высокий вой. Мечник выпрямился, затем остановился. Синий люксин прямо перед его лицом треснул от выстрела Кипа, трещины паутиной расходились от места, где была бы голова мужчины, в синем люксине красовался кратер размером с мушкетную пулю.
– Хватит, – сказал Гэвин, не повышая голоса, просто вставляя фразу в момент молчания. Его синяя стена спасла их обоих.
Кипа трясло от слабости. О, блин. Что я наделал?
Все еще верещащего губернатора извлекали из-под упавшего паланкина двое телохранителей. Он стоял с разбитым носом, багровея лицом, на котором ошеломление быстро сменялось бешенством. Он набросился на Гэвина.
– Ваш раб напал на меня. Я требую сатисфакции! – Губернатор схватил висевший на бедре декоративный меч и указал острием на Кипа.
На скулах Гэвина заиграли желваки.
– Это не раб. Кип – сын чресел моих.
– Это… это ваш бастард?
Каменное молчание. Наконец Гэвин сказал:
– Кип, извинись.
Кип сглотнул и встал, не в силах скрыть дрожи.
– Мне ужасно жаль, господин. Я впервые практиковался в начертании. Я действительно не понимал, что я…
– Извинения? Нет, Владыка Призма, сначала вы нападаете на меня, а теперь это оскорбление? Я требую сатисфакции!
– Ничего вы не получите, – ответил Гэвин, не отрывая от него взгляда. – Вы взяточник, если не предатель, губернатор Крассос. Вы в сговоре с королем Гарадулом, и если я получу чуть больше доказательств, то клянусь – когда вы вернетесь в Рутгар, вашу голову взденут на пику. Если только сатрап Птолос не решит выдать вас парийцам. Вы некомпетентны, ничтожны, вы лжец, вор и трус. Если хотите сатисфакции, можете выйти на дуэль со мной. Меч на меч. Честью клянусь, извлекать я не буду, но драться будем прямо сейчас.
Губернатор заморгал, и кончик его меча задрожал. Снова моргнул. Убрал клинок в ножны.
– Пусть некультурные варвары дерутся на мечах! – прорычал он и, повернувшись на месте, бросился прочь.
Кип осознал, что прямо у него за спиной кто-то есть. Он обернулся. Над ним нависал Железный Кулак.
– Как давно вы здесь? – спросил он.
– Достаточно, чтобы защитить тебя от твоей собственной глупости, раз уж не успел остановить. Я не сообразил, что ты унаследовал способность вляпываться в неприятности в мгновение ока.
О, так синюю стену поставил Железный Кулак. Значит, теперь Кип дважды обязан жизнью этому громадному черному гвардейцу?
– Командир, – сказал Гэвин, – мне надо, чтобы вы поговорили с кое-какими нашими шпионами. Крассос испуган. Он может сбежать. Постарайтесь, чтобы батарейные команды на выходе из гавани были из людей, которые выполнят приказ открыть огонь, если до этого дойдет. И чтобы он не обчистил казну. Я должен быть в состоянии платить нашей армии.
Железный Кулак нахмурился:
– Лучше бы мне не оставлять Кипа. Я черный гвардеец, Владыка Призма, а не гонец. Мое место здесь.
– Я могу это сделать, – сказал Гэвин. – Кип может это сделать. Это надо сделать. Моя вина в том, что я не дал вам взять больше гвардейцев, но суть дела остается прежней.
Командир Железный Кулак помедлил не более секунды.
– Хорошо, Владыка Призма. – Он поклонился и пошел к лошадям, которых им привели.
Когда он ушел, воцарилась подозрительная тишина. Десятки рабочих видели, что случилось, и унижение губернатора явно снискало Гэвину их расположение, но и подойти к Призме никто не желал, опасаясь его гнева. Гэвин потер лоб.