Спеша к позвавшему его инженеру, Гэвин обнаружил, что одна подпора не была выдернута до конца. Стена навалилась на нее, вбив опору в два шага высотой почти наполовину в землю, не давая очередной секции встать на место как следует.
– Наши пушки будут на месте через три минуты! – крикнул вниз Корван.
Сукин сын! Гэвин упал на колени у широкой желтой опоры и быстро смел с нее землю. Опора, в отличие от секций стены, была запечатана прямо у земли именно на этот случай. Прямо… вот! Гэвин загнал в шов субкрасный, и вся опора развеялась, желтый люксин превратился в жидкость. Стена с низким рокотом встала на место.
Гэвин давал слишком малый припуск. Надо было, чтобы эти стыки могли цепляться друг за друга даже без такой точной подгонки. Крепкие стыки придавали стене прочности, и даже во время гроз солдаты внутри оставались бы сухими, но все же.
Оторвавшись от стены впервые за несколько часов – они тянулись как дни, хотя стоял лишь ранний вечер, – он окинул взглядом собравшихся вокруг себя людей, высматривая нужных.
Здесь столпились тысячи. Большая часть жителей Гарристона хотела увидеть возведение стены. Торговцы устанавливали рядом свои фургоны и лотки. Менестрели ходили в толпе, играя песни и выманивая у людей деньги. Солдаты расчистили улицы и начали подвозить инструменты, порох, канаты и ядра, дрова для кузниц, дополнительные доспехи, стрелы и мушкеты. Другие пустили в ход подъемники, как только второй слой встал на место. Извлекатели хлынули внутрь стены, запечатывая все трещины, высматривая дефекты, которые могли устранить сами, или более крупные, которые требовали руки Гэвина.
Черные гвардейцы – около сотни – стояли рядом.
Они приказывали всем разойтись, но у них не хватало людей для силового наведения порядка. Люди были слишком любопытны; они понимали, что в жизни больше такого не увидят. Гэвин сейчас не мог позволить себе беспокоиться о них. Он уже ощущал, как сердце сжимала рука невозможности.
– Капитан! – позвал Гэвин. – Вы видели процесс. Пусть погонщики двигаются быстро, как могут. Нам осталось еще шестнадцать секций. Послать половину погонщиков к восточной стороне и половину рабочих наружу. Взять шесть извлекателей. Вы четверо, ты и ты. Вы видели, что я делаю. Ступайте и повторите это.
– Генерал Данавис, ответьте мне! – крикнул Гэвин. Осталось меньше лиги. Этого должно быть достаточно.
Гэвин пошел к обратной стороне большой арки, которая должна была держать ворота. Там были открытые отверстия, трубки шли вниз по длинной изгибистой протяженности стены. Гэвин наполнил себя светом и пустил зеленый люксин по каждой трубке. Это придаст стене некую гибкость, но также и силу пружинить при ударе боевого тарана. Он запечатал каждую зеленую люксиновую трубку на конце.
– Владыка Призма! – крикнул Корван, прикладывая к глазу свеженачертанную подзорную трубу. – Похоже, они выдвигают артиллерию впереди армии. Они знают, что у нас нет засад, чтобы перебить их. Проклятые шпионы! Я не вижу кулеврин, но мы знаем, что у них есть с полдесятка. Если они начнут палить издали наугад…
Он умолк, подсчитывая в уме. Стрельба наугад – буквально самое большое расстояние, на которое пушкарь может выстрелить, но с почти двух тысяч шагов для самых больших кулеврин прицельности не существовало.
– Они могут начать обстрел в любой момент, если у них опытные расчеты. Если нет, то через несколько минут.
Гэвина волновали не кулеврины. Из-за траектории их ядра будут попадать в переднюю часть стены. Световодная стена может выдержать сколько угодно выстрелов. Им придется подойти сильно ближе, чтобы использовать высоко бьющие гаубицы и еще ближе для мортир, чтобы обрушить хаос на упрямые толпы за стеной.
Пушки Гарристона должны выбить эту артиллерию прежде, чем орудия будут установлены, обложены мешками и заряжены.
– Проклятье, найдите кого-нибудь, кто не занят чем-нибудь важным, и гоните их назад, – приказал Гэвин. – Это не пикник Солнцедня! Через десять минут начнут сыпаться ядра! – Гэвин снова повернулся к генералу Данавису: – Начинай стрелять, как только сможешь. Выиграй мне время, генерал!
Гэвин скорее ощутил, чем услышал, как встала на место очередная секция. Всюду сновали люди, но он выбросил их из головы и занялся самой большой проблемой, возникшей, когда стена действительно приобрела очертания.
Он не построил ворот.
Он бросился к одному из подъемников, доставлявших припасы на верх стены. Груз уже оторвался от земли и быстро поднимался. Гэвин прыгнул, выбросив два крюка синего и зеленого люксина, зацепившись за палетту. Быстро подтянулся. Спрыгнул сразу, как груз коснулся верха стены, распугав солдат, работавших с краном. Они застыли.
– За работу! – взревел он. Они подпрыгнули и бросились исполнять приказ. Гэвин побежал по стене, уклоняясь от людей, чтобы добраться до арки над отверстием, где он должен был начертать ворота.
Трясь-кулак выкрикнул приказ, послав следом за Гэвином небольшую группу черных гвардейцев – словно они могли защитить его от ядер, – но не так много, чтобы они не путались под ногами у защитников, пытавшихся возводить стену. Остальные черные гвардейцы заняли позицию перед пустыми воротами.
Как во всех битвах, всегда слишком много событий случается одновременно, чтобы понять все в целом. Гэвин глянул на зависшее над горизонтом солнце.
Два часа. Мне нужно всего два часа. Защита этих людей – одна из моих великих целей, которую ты просто обязан одобрить. Так что если ты есть там, наверху, может, поднимешь свою священную задницу и поможешь мне?
Генерал Данавис организовывал, строил, назначал, устраивал стрельбы защитникам Гарристона всю последнюю неделю. Двадцать часов в сутки, иногда двадцать два. Это было выше человеческих сил, и все же недостаточно. Гэвин привык к дисциплине и легкости работы с ветеранами. К концу Войны Призм его люди легко его понимали. Оснащение стены заняло бы у его ветеранов буквально треть того времени, которое пришлось потратить этим людям. Его ветераны-канониры уже пристреливались бы, отмечая дистанцию. Эти люди были едва знали друг друга и еще меньше доверяли друг другу. От этого все тянулось мучительно медленно, и Гэвин с трудом подстраивался под их медлительность.
Мы обречены.
Но затем он начертал подвижную платформу, чтобы выйти перед открытой аркой – это было необходимо, чтобы собрать открытые нити люксина, – и впервые увидел свою стену так, как ее увидят враги.
Этот чертов юный художник создал шедевр.
Гэвин заполнял формы, но он всегда висел над ними, и пока он стыковал секции, он всегда был по ту сторону стены. Теперь он увидел целое.
Вся стена – весь ее изгиб на протяжении лиги – пылала, как солнце в момент восхода. Это сияние исходило из жидкого желтого – на волосок от совершенного твердого желтого, – текущего за первым слоем совершенного желтого. Жидкий желтый исправит любое повреждение внешней стены. Но затем, внутри этого тонкого слоя Гэвин увидел, что его старые извлекатели, несомненно под руководством Ахейяда, добавили собственные штрихи в картину.
По мере приближения врага вся стена вскипела отвратительными тварями. Пауки величиной с человеческую голову карабкались по стене, замирали, щелкая маленькими жвалами. Маленькие драконы устремлялись вниз и переворачивались. Осуждающие лица всплывали из мрака. Какая-то женщина побежала от клыкастой твари и была разорвана на части и сожрана живьем, лицо ее было полно отчаяния. Мужчина, шедший вдоль основания стены, был схвачен двумя руками, возникшими из тумана, и втянут в туман. Красивые женщины превращались в тварей с раздвоенными языками и огромными клешнями. Из земли сочилась и собиралась в лужи кровь. И это все Гэвин увидел лишь мельком. Казалось, что извлекатели собрались вместе и встроили в стену все свои ночные кошмары. Это были иллюзии, всего лишь изображения в стене, но враг сразу этого не поймет, а если и поймет, то они все равно были жуткими, как сама вечная ночь. Что лучше, это отвлечет вражеских лучников и мушкетеров от точных выстрелов по бойницам, скрытым этими изображениями. А это были всего лишь широкие промежуточные участки стены. На каждом выступе на атакующих мрачно смотрела фигура какого-нибудь Призмы. Гэвин увидел, что в стену были встроены все Призмы за последние четыре сотни лет, по правую руку самой высокой фигуры стоял Люцидоний, а по левую – сам Гэвин. Над ними, над зияющим проемом ворот, сурово хмурился сам Оролам, сияющий и гневный, его руки образовывали арку ворот. Любой, нападавший на ворота, атаковал бы самого Оролама и всех его Призм. Блестящий трюк, который заставит нападающих чувствовать себя неуютно. Каждая фигура, включая Оролама, хитроумно скрывала машикули, откуда на нападающих можно было обрушивать камни, огонь или магию.
Гэвин проглотил очередное проклятие. Он простоял без дела добрых пять секунд, восхищаясь собственной гребаной стеной. Времени нет!
На миг он подумал о том, чтобы просто заделать проем ворот, чтобы была просто ровная стена. Но сейчас это не вышло бы быстрее. Формы для ворот уже были сделаны. Ему оставалось лишь заполнить и соединить их – лишь по одной стороне, хитроумность, которую он применял к остальной стене могла подождать. Завтра – если доживут.
Гэвин собрал витки ультрафиолета, связывавшего всю конструкцию стены, и начал заливать желтый люксин.
Оролам, он выдохся. Он извлекал до своего абсолютного предела каждый день в течение пяти суток, и весь этот день особенно, начиная с первых лучей рассвета. Будь он обычным извлекателем, он бы давно спятил. Большинство Призм угробили бы себя, извлекая столько, сколько Гэвин. Остальные тоже это понимали. Скорее, со времен войны Гэвин стал мощнее и куда эффективнее. Он видел, как женщины вроде Талы – которой ни разу в жизни не видел чем-либо впечатленной – бросали взгляды в его сторону в те моменты, когда он был откровенно пугающим. Но даже его способностям был предел.
Тем не менее он залил совершенный желтый люксин в формы. Настоящий Гэвин такого не мог бы сделать: он не был суперхроматом, он не мог извлекать совершенного желтого. Но Гэвин не мог останавливаться на полпути. С желтым люксином не пройдет «достаточно хорош»; если он не начертан совершенным, он рассеется. Вот и все. Что-то всколыхнуло стену, и Гэвин чуть не слетел со своего насеста. Кто-то удержал его, и он увидел, что рядом стоит Трясь-кулак. Мгновением позже он услышал запоздалый рев вражеской артиллерии.