– Я догнал вас, – сказал Трясь-кулак. Он не был таким же большим, как его старший брат, но тоже долго работал с Призмой. Он наверняка увидел остекленевший, тупой взгляд Гэвина, поскольку сказал: – Наши пушки начнут отвечать через мгновение. Не… отвлекайтесь.
Не тревожьтесь, хотел сказать он. Не бойтесь. Делайте ворота как следует, или все мы погибнем.
Еще больше ядер артиллерии Гарадула посыпалось на поле боя, большинство не долетело до стены. Гул вражеских кулеврин казался отдаленным громом. Гэвин собрал волю в кулак и продолжал чертить. Он не понимал, что шатается, пока не ощутил большую руку Трясь-кулака на плече. Несколько черных гвардейцев подошли ближе.
– Поднять щит! – крикнул генерал Данавис.
Когда желтый люксин хлынул из рук Гэвина в формы под ним, он ощутил, как стена содрогнулась, когда щиты всех секций встали на место на противовесах. Щит был изобретением его архитектора. В своей основе он представлял собой сборную крышу, используемую во время вражеского артиллерийского обстрела. Во многих случаях предпочтительнее отсутствие крыши – чтобы собирать дождевую воду во время непереносимой жары, или когда надо переносить большие грузы или толкать тачки по стене. Но во время обстрела он прикроет защитников от огня гаубиц и мортир. Собственная артиллерия стены могла стрелять как хотела сквозь защитные сооружения вроде стрелковых бойниц – легко накрыть широкий угол, а противоположной стороне требуется прямое попадание.
– Что за дьявольщина? – выдохнул Трясь-кулак. Гэвин не услышал бы его, если бы тот не поддерживал его. А Трясь-кулак редко с собой разговаривал.
Гэвин поднял глаза, дал себе маленькую передышку и окинул взглядом равнину.
Армия подошла еще ближе, поравнявшись со своими кулевринами. Перед ними расчеты уже устанавливали гаубицы – защитники пока не выпустили ни единого ядра, что заставило генерала Данависа орать на неопытные команды.
Но не по этому поводу ругался Трясь-кулак. Перед основным фронтом, по мере развертывания огневых позиций, продвигались более сотни мужчин и женщин, некоторые скакали верхом, другие просто бежали. Все были в ярких нарядах. По тому, как двигались зеленые – гигантскими прыжками, – Гэвин мог сказать, что они не просто извлекатели. Это были цветодеи, и они стремились прямо к воротам. Они будут у стены самое долгое через четыре минуты.
Четыре минуты. Гэвин посмотрел на наполовину сформированные ворота. Если бы он не думал о петлях, если бы он просто впечатал чертову хреновину в стену, это было бы возможно. Наверное. Он поднял взгляд на солнце, вбирая силу. До заката осталось не более часа. Празднование Солнцедня начнется, как только последний луч солнца погаснет за горизонтом. Будь нападавшие еретиками, язычниками или верными, они все равно не стали бы воевать в Солнцедень. Солнцедень был священен даже для богов, изгнанных Люцидонием.
Если они смогут удержать нападающих в течение этого часа, у них будет шанс. И Солнцедень даст им время, необходимое для крепления ворот, расстановки артиллерии и снабжения ее боеприпасами.
Один день. Один час. Четыре минуты, способные определить ход войны. Дошло до такого. Гэвин не собирался бросать работы. У него осталось еще четыре минуты.
Кулеврины на стене наконец ответили полевым, но выстрелы были беспорядочными, и ядра упали далеко от артиллерийских позиций или атакующих цветодеев. А артиллерия Гарадула била по самой стене, ядра отскакивали от желтого люксина с хрустом и воем в брызгах желтого света, когда стена поглощала удар и восстанавливалась.
Формы, которые заливал Гэвин, были полны на три четверти, омывая его бодрящими запахами, так похожими на мяту и эвкалипт, но он все равно выдыхался. Он глянул на цветодеев. И двух минут не осталось.
Оролам, я пытаюсь здесь сделать хоть что-то хорошее. Великая цель, Оролам. Здесь я бескорыстен. Ты ведь хочешь, чтобы люди были бескорыстны, верно?
Трясь-кулак передал кому-то Гэвина и стал выкрикивать приказы стоявшим внизу черным гвардейцам. Генерал Данавис гнал войска к воротам, строя их в порядок за стеной. Толпа начала разбегаться. Все орали, но Гэвин уже не различал слов.
Вспышки магии с гулом взрывались перед ним. Цветодеи заметили его. Они швыряли снаряды, огонь, все, что могли придумать, но Черная Гвардия все отражала. Гэвин продолжал извлекать. Цветодеи были теперь всего в двух сотнях шагов, бежали во всю прыть. Ему оставались секунды. Справа от Гэвина взревела пушка и разорвала выстрелом в клочья с десяток цветодеев. Но те, что были позади, перепрыгивали через кровь и дым и разлетающиеся ошметки плоти, их нечеловеческие лица скалились и горели гневом.
Извлекши остатки желтого люксина для заполнения формы, Гэвин собрал нити в одной руке. Он был намерен закончить дело! Он запечатывал люксин, когда пушечное ядро врезалось в формы. И вся сила невероятности удачного выстрела ударила Гэвина по рукам. Это было все равно как удержать канат, когда кто-то бросает наковальню, привязанную к другому его концу.
Люксин тут же вырвало из его рук. Ворота и ядро врезались в землю под аркой, пролетели через черных гвардейцев и с десяток еще оставшихся гражданских зевак. Врата – резко освободившийся незапечатанный желтый люксин – с шипением превратились в свет прежде, чем Гэвин успел остановить это.
За две секунды врата превратились в ничто и исчезли – как и надежда Гарристона.
Глава 73
Гэвин упал. Или упал бы, если бы два черных гвардейца не подхватили его и не оттащили от края. Он пытался сопротивляться, встать, но голова так кружилась, что он и слова выговорить не мог. Он не видел первой схватки, прямо под ним, но услышал, почувствовал ее. Крики людей, ждущих атаки, давших голос страху и ярости, собиравших волю для начертания. Затем волны жара и удар столкновения, треск доспехов, рык людей и цветодеев.
Затем вопли, вопли, вопли.
– Где мои мушкеты?! Я приказал принести их сюда два часа назад! – кричал генерал Данавис. Ругался. Он стоял в десяти шагах от Гэвина, глядя сквозь бойницы и машикули на бой под аркой ворот. Солдаты моргали, глядя на него. Из двадцати мушкеты были только у двоих. – Огонь, чтоб вас! – заорал он на них. – Ты и ты, найдите мушкеты. Быстро! – Затем он ушел, слышно было, как он орет на артиллерийские расчеты.
Черные гвардейцы оттащили Гэвина к краю стены. Над ней был навес, то есть всего несколько мест были открыты перед и за ней. Они нашли место, где краны поднимали грузы. Гвардеец-бихром начертил сине-зеленый пандус до самой земли.
– Что ты делаешь? – выдавил Гэвин.
– Уносим вас в безопасное место, сударь. – Затем он вскочил на пандус.
Гэвин глянул в яркий коридор бонета на одну из расчетов кулеврин. Они выпускали ядро и смотрели вниз на поле – признак неопытной команды. Для осмотра и подгонки прицела требовался лишь один человек. Остальные уже должны были перезарядить пушку. Но через мгновение они радостно заулюлюкали.
– Накрыли!
Гэвин не видел, куда они попали, но когда они вернулись к работе, он заметил вспышку активности.
– Нормально! – крикнул черный гвардеец от основания Световодной стены.
Зеленые когти вцепились в стену прямо перед артиллерийским расчетом. Что? Гэвин знал, что зеленые цветодеи наполняют свои ноги пружинистостью зеленого люксина, но никогда не видел, чтобы кто-то из них мог подпрыгнуть хотя бы на половину высоты такой стены. Он закричал, показывая на него, но тварь успела броситься на артиллеристов. Его руки, заканчивавшиеся гигантскими клешнями, растерзали четырех человек прежде, чем они успели это осознать. Кровь ударила широкой дугой, заплескав стены. Последние трое увидели тварь и застыли на месте. Лишь один попытался схватить стоявший у стены мушкет.
Зеленый цветодей рассек его голову натрое, два широких когтя застряли наполовину в его черепе.
Черные гвардейцы промедлили лишь секунду. Никто из них тоже в жизни не видел цветодея. Четыре гвардейца выступили вперед почти одновременно. Двое передних упали на колено, открыв линию выстрела поверх своих голов. Их руки опустились одновременно, одна поднята для начертания, во второй пистолет.
Щелкнули курки, ударили кремни, но за те две секунды, что требуются для выстрела, люксин уже ударил от каждого извлекателя. Шар синего люксина припечатал цветодея к стене, как удар кулака. Шар красного люксина растекся по его боку и спине, приклеив его к стене. Скользкий оранжевый размазался по полу на случай, если он вырвется. Но в этом не было необходимости. Когти зеленого цветодея все еще торчали в голове убитого канонира, и у него не осталось времени отреагировать, когда последний гвардеец поджег красный люксин.
В следующее мгновение взревели три пистолета, ударив в грудь зеленого цветодея. Зеленый люксин и такая человеческая красная кровь брызнули из ран. Цветодей упал бы, если бы красный люксин не держал его у стены, пока тот горел.
– Гаси! – крикнула одна из гвардейцев. Она шагнула вперед, уже насыпая порох на полку. Видимо, как раз ее пистолет дал осечку. Она направила дуло, прицелилась и спустила курок. Через секунду она разнесла голову еще горящего цветодея.
Гвардейцы перезаряжали пистолеты. Гэвин знал, что для большинства это первый бой. Первая кровь. И все же они перезаряжали пистолеты вслепую. Такому их учили на случай чрезвычайной опасности – как правило, неплохо бы проверять пистолет, чтобы избегать осечек и двойного заряда, – но порой стоит не отрывать взгляда от поля боя, и всем им хватало присутствия духа, чтобы делать все правильно.
– Скажите генералу Данавису убрать навес, – сказал Гэвин. Навес не давал зеленым цветодеям подниматься нигде, кроме артиллерийских позиций, но в результате эти люди становились чрезвычайно уязвимы. И если гвардейцы все попали в цель, которая сейчас лежала на полу, истекая кровью и дымясь, остальные не будут так точны. Навес превращал верх стены в желтый люксиновый туннель. Это означало рикошеты. Рикошеты означали, что любой, кто промахнется по атакующему, может убить защитника. Оно того не стоило, тем более что кулеврины и гаубицы короля Гарадула прекратили обстрел, чтобы не поубивать цветодеев.