Отсутствие документальных записей в Мелкомбе вызывает удивление. Как отмечает историк Филип Зиглер, английские средневековые хроники «дают более полную картину распространения Черной смерти, чем хроники любой другой страны»[561]. Что же касается человеческих переживаний, то документы – завещания, акты, отчеты о делах поместий, данные о распоряжении церковным имуществом и о передаче собственности – в этом плане не особо информативны, но в них содержится достаточно сведений о том, как перемещалась и вела себя палочка Y. pestis. Например, из актов о смертях становится ясно, насколько умело чума использовала усовершенствованную сеть дорожных коммуникаций Англии, включая новые дороги, связывающие Лондон на востоке с Ковентри, относящимся к центральным графствам, и с Бристолем на западе, а также сеть рек, которые играли важную роль во внутренней торговле. Новые переправы и мосты – и лошади, заменившие медлительных волов в качестве средства передвижения, – также помогли повысить мобильность Y. pestis.
Как отметил Зиглер, изначально захват чумой юго-запада Англии по своей точности напоминал военную кампанию. Чтобы понять, как именно развивалась атака, необходим краткий экскурс в географию. Западное побережье Англии в профиль напоминает бегущую свинью. Северный Уэльс – это свисающее ухо животного, центральный Уэльс – его морда, а Бристольский канал ниже Уэльса – пространство между челюстью и вытянутой движущейся ногой. Та нога, что упирается в Атлантический океан, – это юго-запад Англии. Со стороны океана регион простирается вниз, по побережью от Бристольского пролива до Лендс-Энд в Корнуолле, самой западной точки Англии, вверх, вдоль Ла-Манша по задней стороне Корнуолла и на восток к соседним с проливом графствам Девон и Дорсет, где и расположен Мелкомб.
К зиме 1348–1349 годов один вектор эпидемии, движущийся на север от Мелкомба, и второй, направляющийся по суше на восток от Бристольского канала (который позже летом тоже будет захвачен эпидемией), пересекутся, и все окажутся в капкане чумы.
Побережье Дорсета усеяно задумчивыми байроновскими пейзажами – продуваемые ветрами болота, угрюмое серое небо, яростно движущиеся облака, бурные рифы и высокие меловые скалы, некоторые из которых настолько отвесны, что кажется, их буквально отрубили от континентальной Европы топором. Повсюду, среди скал, ветра и моря, рассеяны десятки маленьких прибрежных городков, таких как Мелкомб и его соседи: Пул, Бридпорт, Лайм-Реджис, Уэрхэм и Уэст-Чикерелл. В Средние века эти города были маленькими сонными местечками, где веками двести или триста человек с одним и тем же набором генов давали жизнь последующим поколениям, а ритм жизни был неизменным, как море и небо. Дождливой осенью 1348 года эта предсказуемость начинает нарушаться. Светские хроники лишь немного проливают свет на то, как именно начала распространяться чума на юго-западном побережье, в то время как церковные реестры – куда особенно тщательно вносились сведения о смертности священнослужителей – дают наиболее полное представление.
В церковных записях, а может, и в реальной жизни, эпидемия Черной смерти начинается как классический английский детектив, возможно, похожий на остросюжетный роман Агаты Кристи, который мог бы называться «Кто убивает священников прибрежной Англии?». В октябре – через несколько месяцев после появления Y. pestis в Мелкомбе[562] – в Западном Чикерелле на севере и Уормуэлле и Комб Кейнсе на востоке внезапно начинают умирать священники. В ноябре волна смерти церковных служителей распространяется на близлежащие Бридпорт, Ист-Лулворт и Тинхэм, а в декабре – на Сеттисбери, также расположенный неподалеку, где умерло три священника, прежде чем удалось найти того, кто смог бы приступить к своим обязанностям. Джон Ле Спенсер был назначен на церковную должность в Сеттисбери 7 декабря 1348 года, три дня спустя его сменил Адам де Карелтон, которого, в свою очередь, 4 января сменил Роберт де Ховен. За последние два месяца 1348 года в малонаселенном Дорсете освободилось тридцать две церковные вакансии – пятнадцать в ноябре и семнадцать в декабре, что является поразительным для города[563]. И смерть священнослужителей была только началом.
Чумной осенью 1348 года вдоль побережья на юго-западе живые собирались под дождем, чтобы хоронить мертвых. В Пуле, к востоку от Мелкомба, могильщики работали под грохот прибоя, катящего свои волны через Байтер, песчаную косу земли, которую превратили в прибрежное кладбище. В 1348 году и в начале 1349 года маленький Пул, кажется, похоронил бо́льшую часть своих жителей в песчаной почве канала. Спустя сто пятьдесят лет в городе все еще оставалось так много заброшенных зданий, что Генрих VIII даже сделал перерыв в своих непростых романтических делах и приказал отремонтировать их. Спустя столетия местные жители все еще показывали на Байтер и потчевали туристов рассказами о той ужасной осени 1348 года, когда смерть и дождь обрушились на их город. К западу от Мелкомба, в Бридпорте, который был известен тем, что там делали лучшие морские канаты в Англии, горожане хоронили своих умерших с упрямой английской преданностью закону. Чтобы каждая смерть была должным образом зарегистрирована и оформлена, зимой 1348–1349 годов Бридпорт удвоил свой обычный штат судебных приставов с двух человек до четырех[564]. В церковных записях еще содержится то, что, возможно, было первым метастазом чумы. В ноябре и декабре внезапная волна смертей священнослужителей в Шефтсбери в центральном Дорсете свидетельствует о том, что чума теперь пошла по внутреннему маршруту на север сквозь непрекращающийся дождь, через населенные животными леса и обширные овцеводческие фермы Верхнего Дорсета в центральные графства.
В семнадцатом веке Клеведон, Бриджуотер и другие маленькие городки вдоль Бристольского пролива станут последним кусочком зеленой Англии, который африканские рабы увидят на пути в Вест-Индию. Но в сером влажном августе 1348 года горе и страдания плыли в противоположном направлении – не в направлении голубой Атлантики, а вверх по проливу к Бристолю. Одним дождливым утром где-то между первым и пятнадцатым августа – хронисты расходятся во мнениях относительно даты – зараженный корабль или корабли, вероятно из Дорсета, но, возможно, и из Гаскони, пришвартовались в бристольской гавани. Вскоре после этого город, крупнейший морской порт на западе Англии, начал буквально умирать. «Жестокая смерть всего за два дня охватила весь город. Как будто эта внезапная смерть заранее пометила [людей]»[565], – писал монах Генри Найтон.
Это был второй этап нападения Y. pestis, который быстро превратил Бристоль в склеп. «Чума свирепствовала настолько, – говорит один писатель, – что живые с трудом успевали хоронить мертвых. В то время, – добавляет он, – высота травы на Хай-стрит и Брод-стрит достигла нескольких дюймов в высоту»[566].
Согласно Маленькой красной книге, списку должностных лиц местных органов власти, в 1349 году умерли пятнадцать из пятидесяти двух членов городского совета Бристоля, то есть уровень смертности составил почти 30 процентов. Однако сохранившиеся церковные хроники позволяют предположить, что духовенство Бристоля пострадало гораздо сильнее. Судя по одной серии записей, в 1349 году оставались вакантными десять из восемнадцати местных церковных должностей, то есть уровень смертности составлял около 55 процентов[567]. По оценкам одного городского историка, в результате чумы скончались 35–40 процентов жителей Бристоля.
Ниже морского порта, в городке Бриджуотер на Бристольском проливе, Рождество 1348 года отмечать было практически некому. Местная водяная мельница простаивала с ноября, когда умер мельник Уильям Хаммонд, осенние дожди превратили низменность вокруг города в болото, погубив посевы и затруднив передвижение по дорогам. Затем, на Рождество, пока Бриджуотер молился об избавлении, разразилась эпидемия и унесла жизни не менее двадцати жителей близлежащего поместья[568].
К северу от Бристоля, в Глостере, встревоженные местные чиновники приказали закрыть городские ворота и запретить въезд в город всем жителям морского порта. Но позже, осенью, когда эпидемия – уставшая, голодная и желающая спастись от дождя – вышла на дорогу, ведущую из Бристоля, стало понятно, что карантин здесь оказался столь же бесполезным, как и годом ранее в Катании. В 1350 году кто-то нацарапал о Глостере на стене церкви такие слова: «Несчастный, дикий, обезумевший город. Выживают только подонки»[569].
Где-то между ноябрем 1348 года и январем 1349 года бристольский вектор эпидемии – теперь продвигающийся в глубь материка по сети дорог, ведущих на восток через графства южно-центральной Англии в Лондон, – и ее прибрежный вектор, направляющийся на север от Дорсета в центральные графства, пересеклись.
Когда чумной капкан захлопнулся, эмоциональный епископ Ральф из Шрусбери произнес то, что впоследствии стало одним из самых известных высказываний о смерти. Это было не совсем похоже на речь Черчилля «Мы будем сражаться на пляжах», но епископ Ральф, чья епархия, Бат и Уэллс, находилась в ловушке на восточном краю чумного очага, был отличным мастером риторики. В январе, когда даже те, кто верил в избавление из последних сил, потеряли надежду, епископ поразил сердца епархии своим поразительным заявлением. «Желая, ибо это наш долг, обеспечить спасение душ и вернуть с ложного пути тех, кто заблудился. Мы заявляем, что те, кто сейчас болеет или заболеет в будущем, если они не смогут воспользоваться услугами священника, то им надлежит тогда исповедоваться друг другу, как это разрешено в учении апостолов»