Неделей раньше французские чиновники предоставили Педро Церемонному, королю Арагона, аналогичную информацию. Официальные лица утверждали, что чума, которая еще не добралась до Испании, распространялась при помощи яда, содержащегося в воде, пище и «на скамьях, на которых люди сидят и куда ставят ноги»[744]. В этой трактовке слухов отравители описывались как паломники и монахи, а не нищие и бродяги. Учитывая паническую обстановку в Юго-Западной Европе той весной, неудивительно, что до музыканта Луиса Хейлигена дошли подобные слухи в Авиньоне. В конце месяца Хейлиген написал друзьям во Фландрии, что «у нескольких отвратительных людей были обнаружены некие порошки, и [справедливо или несправедливо, Бог знает] их обвинили в отравлении колодцев, в результате чего встревоженные жители теперь отказываются пить воду. Многих за эти преступления уже сожгли на кострах и продолжают сжигать ежедневно»[745].
Позднее весной, когда Y. pestis пришла в Испанию, случилась новая волна погромов. В Сервере было убито восемнадцать человек, а в Тарреге «в десятый день месяца ав[746]» толпа христиан, скандируя «Смерть предателям!», убила триста евреев[747]. 17 мая, через два месяца после того как в Барселону пришла чума, в масштабной уличной драке погибли двадцать евреев. После того как на церемонии похорон с крыши еврейского здания упала солома, разгневанные скорбящие ворвались туда и убили нескольких жителей. Несмотря на пятнадцать тысяч погибших от чумы в Барселоне, в Испании, как и на юге Франции, евреев убивали за то, что они были евреями, а не за их причастность к заражению колодцев. «Без всякой причины они [христиане] ранят, мучают и даже убивают евреев»[748], – говорится в отчете 1354 года о погромах в Арагоне.
Но к северу от Пиренеев слухи продолжали распространяться.
Весной и в начале лета появились новые претенденты на роль отравителей, и историей уже было предопределено, кто именно получит эту роль. Несмотря на то что прокаженные и нищие так хорошо на нее подходили, а англичане и паломники были чем-то новым, некий тропизм в европейской душе всегда заставлял христиан вновь и вновь смотреть в сторону евреев.
В июле эпидемия, евреи и обвинения в отравлении колодцев наконец сошлись в одной точке. Это случилось в Визилле, маленьком торговом городке, расположенном недалеко от восточных границ средневековой Франции. В начале месяца девять евреев – это были, скорее всего, потомки беженцев, уехавших в Визиль после того как французская корона выслала евреев в 1322 году, – предстали перед судом по обвинению в отравлении местных колодцев. Судьба подсудимых неизвестна, но тем же летом несколько других евреев на востоке Франции были сожжены на костре по тому же обвинению[750].
6 июля в папской булле Климент VI подчеркнул, что «евреи не могут в самом деле являться причиной чумы, ибо она поражает и самих евреев»[751]. Однако в ситуации, когда смерть стучалась буквально в каждую дверь, мало кто был готов прислушиваться к голосу разума. Европейцам отчаянно был нужен преступник – кто-то, кого можно было бы схватить за горло и задушить в отместку за тысячи плачущих матерей и мертвых детей, за ужасные, пропитанные дождем чумные ямы и измученные болезнью города. Из Визилля погромы стали распространяться на северо-восток, через унылую французскую сельскую местность, в сторону Швейцарии. Во многих местах слухи об отравлении колодцев пришли за несколько месяцев до чумы, но этот факт никак не ослабил силу их воздействия на людей. Связав евреев с отравлением колодцев, люди почувствовали, что их права и возможности расширились. Все чаще в деревнях и на окраинах лесов мужчины и женщины говорили друг другу: может быть, если мы убьем всех евреев, чума не придет в нашу деревню. И даже если и придет, если евреи будут мертвы, по крайней мере, долги еврейским ростовщикам будут списаны. Позже, когда погромы прекратились, один летописец напишет: «яд, убивший евреев, – это их богатство»[752].
Некоторые решительные правители защищали еврейские общины, но другие, опасаясь, что население выступит против них, отошли в сторону и просто смотрели, как толпа выплескивает свой страх и гнев.
Амадей VI, граф Савойи, региона вокруг Женевского озера, выбрал золотую середину. Он совершенно не хотел, чтобы разъяренная толпа сбрасывала евреев в колодцы, как это делали в Восточной Франции. С другой стороны, он не желал показаться безразличным к чувствам народа. Амадей разрешил свою дилемму традиционным бюрократическим маневром – приказал провести расследование. В конце лета 1348 года одиннадцать местных евреев, в том числе хирург Балавиньи и женщина по имени Белиета, были арестованы и допрошены в городе Шильон на Женевском озере.
Запись допроса Белиеты – точнее, допросов, поскольку их было два, – сохранилась до наших дней. 8 октября, когда ее допрашивали впервые, Белиета признала, что знала о заговоре, но не участвовала в нем. «В середине лета», сказала она следователям, заговорщик дал ей пакет с ядом, но она ослушалась его приказа «подложить яд в источники» и отдала пакет вместо этого «Мамсону и его жене, чтобы это сделали они»[753].
На втором допросе 18 октября Белиета была более откровенной. На этот раз она призналась, что на самом деле сделала так, «как ей сказали», – она добавила яд в «источники, чтобы люди, которые пользовались водой, заболевали и умирали». Подобно Боне Дис, еврейке из Лозанны, которую «мучили» четыре ночи и четыре дня, Белиету, возможно, тоже жестоко пытали. В протоколе ее первого допроса говорится, что ее допросили «бегло», но в протоколе второго допроса таких уточнений нет. Также возможно, что Белиета пыталась защитить своего сына Акетуса, другого предполагаемого «заговорщика», который не выдержал бы допроса. Возможно, она надеялась, что, если она признается, власти пощадят Акетуса. Они не сделали этого.
Через несколько дней обезумевший Акетус, сломленный душой и телом, после того как его «допросили умеренно», сказал следователям, что «он клянется душой, евреи вполне заслуживают смерти и что он действительно не имел желания жить, потому что всецело заслуживал смерти»[754].
Допросы в Шильоне стали важным поворотным моментом в истории погромов. Хотя «документальные свидетельства» об отравлениях колодцев уже начали распространяться в Германии и Швейцарии, причем в начале осени 1348 года в обеих странах практически не было чумы, значительная часть образованных европейцев относилась к ним скептически. Вторя папской булле Климента, сомневающиеся спрашивали: «Если евреи отравляют колодцы и источники, почему они умирают от чумы, как и все?»[755] Тот, кто записывал стенограммы «признаний» шильонских заключенных – признания эти были зафиксированы, а их стенограммы представлены широкой публике, – был мастером пропаганды. Четкие, убедительные и богатые деталями, в них было так много душещипательных подробностей, что они могли с легкостью убедить даже искушенного средневекового читателя. Например, после отравления источника в своей родной деревне Тонон хирург Балавиньи якобы пришел домой и «категорически запретил своей жене и детям набирать оттуда воду, не объяснив им почему»[756]: именно такого поведения можно ожидать от добросовестного мужа и отца.
Другой заговорщик из региона Женевского озера, торговец шелком по имени Агиметус, описывая свой недавний визит в Венецию, упоминает качество воды, в которую «он подсыпал немного яда». Это был «колодец или большой сосуд с пресной водой рядом с домом… немцев». У Агиметуса, как у международного заговорщика, был плотный график. Покинув Венецию, он поспешил на юг, в Калабрию и Апулию, чтобы отравить там колодцы, а затем в Тулузу для новых злодеяний.
Существование заговора подтверждается тем, что в стенограммах повторялись определенные имена и места. В них, например, несколько раз упоминаются встречи за пределами «верхних ворот в Вильневе», городке недалеко от Монтре, где «ведущие члены еврейской общины всегда обсуждали свои вопросы». Еще в них говорится о жестоком секретном агенте по имени Провензал, который запугивал одного из робких заговорщиков следующим образом: «Или ты подкинешь яд в этот источник, или тебе будет хуже». Еще один повторяющийся персонаж – кроткий раввин Пейрет, который сказал Агиметусу перед его отъездом в Италию следующее: «Нам стало известно, что ты собираешься в Венецию за товаром. Вот сумка с ядом, добавь немного в колодцы»[757].
Таинственный вдохновитель заговора, раввин Якоб из Толедо, по-прежнему фигурирует в записях лишь вскользь, но благодаря тысячелетнему христианскому опыту в вопросе с евреями каждый читатель знал, как он выглядел: крючковатый нос, сутулый, с черной бородой. Когда раввин говорил о своем плане еврейского мирового господства, звон «могучей подземной реки» из золота эхом отозвался в его голосе.
В немецкоязычной Европе реакция на расшифровку стенограммы из Шильона и на другие компрометирующие документы была молниеносной и яростной. «В течение одного года, то есть со Дня Всех Святых [1 ноября] 1348 года до Михайлова дня [29 сентября] 1349 года, все евреи между Кёльном и Австрией были сожжены и убиты»