ой истинный духовный дом. После создания «филиалов» в южной и центральной части страны движение быстро распространилось за ее пределы: сначала по остальной немецкоязычной Европе, затем во Францию, Фландрию, Голландию и, наконец, в 1350 году в невосприимчивый к новшествам Лондон. Флегматичные, замкнутые англичане, казалось, были озадачены видом полуобнаженных мужчин, публично «злобно хлеставших свои тела, то смеющихся, то плачущих»[783]. Что еще выдумают эти иностранцы? Можно себе представить, как летописец Томас Уолсингем качал головой и писал: «Они делают все это по неразумению».
Движение, которое называлось «Братство флагеллантов и братьев Креста», отличалось высокой степенью организованности. Перед вступлением в организацию претендент должен был получить разрешение супруга и дать согласие полностью исповедаться во всех грехах, совершенных с семилетнего возраста. Новобранцы также давали обязательство бить себя плетью три раза в день в течение тридцати трех дней и восьми часов – это время, которое каждый флагеллант проводил в паломничестве. Паломничества на самом деле представляли собой марши, и продолжались они ровно столько, сколько длилась земная жизнь Христа – тридцать три года и четыре месяца. Однако, поскольку паломникам было запрещено мыться, бриться или менять одежду, толпы флагеллантов, кочевавшие из города в город, часто становились переносчиками чумы. Помимо мытья, участникам шествия запрещалось спать в постели и заниматься сексом. Если один из паломников хотя бы просто заговаривал с женщиной во время шествия, его избивал предводитель колонны, который заканчивал порку словами: «Поднимись с честью чистого мученичества и отныне охраняй себя от греха»[784].
Поначалу флагелланты действовали с некоторой осторожностью. Однако с самого начала движение несло в себе скрытое послание против церкви – они полагали, что священники не могут спасти людей от бедствий, – и по мере того как смертность росла, а вместе с ним росло и разочарование в церкви, это скрытое послание превратилось в явное. Флагелланты все чаще стали позиционировать себя не как бескорыстных страдальцев, совершающих покаяние за все нечестивое человечество, а как могущественный отряд славных святых, наделенных божественными силами, включая способность изгонять дьявола, исцелять больных и воскрешать мертвых. Члены движения хвастались, что ужинают с Христом и разговаривают с самой Девой Марией. Были даже разговоры о продлении паломничества еще на тридцать три года и четыре месяца. Яростные антиклерикалисты срывали мессы, прогоняли священников из церквей, грабили церковную собственность, порицали Святое причастие и осуждали иерархию.
Изменение демографической ситуации могло ускорить поворот к радикализму внутри организации. По мере того как более консервативные члены движения умирали или изгонялись, флагелланты становились все моложе, беднее, более склонны к преступлениям, невежественнее, все больше презирали церковь и евреев. Какое-то время в марте 1349 года казалось, что погромы вот-вот прекратятся, но этой же весной, когда флагелланты распространились по Германии, антисемитское насилие возобновилось. Колонны флагеллантов убивали евреев, где бы они их ни встречали, в том числе во Франкфурте, где марш самобичевателей спровоцировал один из самых кровавых погромов времен Черной смерти. Местный еврейский квартал был разграблен, его жители убиты, а их имущество украдено[785].
Немецкая публика, казалось, не могла насытиться флагеллантами. В 1349 году Страсбург принимал новое паломничество самобичевателей каждую неделю в течение шести месяцев, а жители Турне были свидетелями того, как новое паломничество начиналось каждые несколько дней. Есть данные, что с середины августа до середины октября 1349 года через город прошли пятьсот тридцать флагеллантов[786]. Однако официальная Европа, почувствовав революционный потенциал движения, была настроена гораздо более скептически. Власти Эрфурта запретили бандам флагеллантов входить в город, Филипп VI во Франции объявил всю территорию к западу от Труа зоной, свободной от флагеллантов, а Манфред Сицилийский пригрозил убить любого члена движения, который посмеет ступить на его территорию. Несмотря на наглый антиклерикализм его членов, Климент VI, казалось, терпимо относился к этому движению – по крайней мере, поначалу. Вероятно, это был всего лишь пиар-ход, но когда труппа флагеллантов прошла через Авиньон весной 1348 года, Луис Хейлиген написал, что «папа римский принимал участие в некоторых из этих мероприятий»[787].
Переломный момент наступил в начале осени 1349 года, когда на стол Климента опустился доклад, подготовленный ученым из Сорбонны по имени Жан де Файт. Встревоженный его содержанием, папа резко осудил движение. «Флагелланты под предлогом благочестия уже проливали кровь евреев, а зачастую и кровь христиан. Поэтому мы приказываем нашим архиепископам и викариям, а также мирянам держаться подальше от этой секты и никогда больше не вступать с ними в связь»[788].
Годом позже флагелланты исчезли так же внезапно, как и появились, «словно ночные фантомы или глумливые призраки».
Флагелланты и погромы никогда не выходили далеко за пределы центра Европы, однако чума смогла проникнуть почти во все уголки континента, христианские, и не только. Летом 1349 года она пришла в Польшу, где король Казимир под влиянием своей красивой любовницы-еврейки Эстер предложил убежище евреям, подвергшимся гонениям в Центральной Европе[789]. Общины, созданные беженцами, просуществовали вплоть до Второй мировой войны.
На другой стороне Европы чума распространилась на запад, до атлантических пляжей Пиренейского полуострова. Остров Майорка, расположенный в сотне миль от побережья Средиземного моря, стал крупным очагом распространения чумы в Испании. Согласно одному свидетельству, корабль, вышедший из Марселя, принес чуму на остров в ужасном декабре 1347 года. Если это правда, то из этого рассказа становится понятно, что остров был заражен одним из кораблей маленького смертоносного флота, который, по словам музыканта Луиса Хейлигена, заразил все южное побережье Европы, «оставив после себя ужас, в который трудно поверить, и тем более описать». С Майорки по оживленным прибрежным морским путям чума быстро добралась до берегов континентальной Испании. К марту были заражены Барселона и Валенсия, хотя, судя по свидетельствам современников, жители обоих городов не подозревали об инфекции до начала мая[790].
В том же месяце, в мае, корабль с Майорки, направлявшийся на юг, в сторону Гибралтарского пролива, доставил Черную смерть в Альмерию, столицу Гранады, расположенную на южной оконечности Пиренейского полуострова, – последний оплот мусульман в Испании. Согласно исламскому закону, только Всевышний решает, кто будет жить, а кто умрет поэтому в случае с чумой ничего не оставалось, кроме как ждать, пока Он вынесет свой приговор. Однако граждане Альмерии, очевидно, чувствовали, что небольшая помощь Господу не пойдет вразрез с исламом. Активные профилактические меры не позволили чуме разразиться в городе до самой осени. Когда эпидемия прокатилась по залитому солнцем испанскому побережью в сторону Гибралтара, королю Альфонсо Кастильскому, который в тот момент осаждал мусульманскую крепость, предложили укрыться в безопасном месте. Однако король, уже потерявший будущую невестку из-за чумы двумя годами ранее – это была английская принцесса Джоанна, – настоял на том, чтобы остаться со своей армией. 26 марта 1350 года, в Страстную пятницу, Альфонсо стал единственным правящим европейским монархом, умершим от эпидемии[791]. В 1350 году другой королевский дом Испании, Арагон (грубо говоря, Арагон занимал территорию современной Средиземноморской Испании, Кастилии и Атлантической Испании), также потрясло несколько смертей. В мае король Педро потерял свою дочь и племянницу из-за чумы, а в октябре – жену.
Имеются некоторые свидетельства того, что в Испании была распространена гиперлетальная септическая форма чумы. Есть несколько описаний симптомов болезни и несколько рассказов об испанской чуме, в которых говорится, что смерть наступала мгновенно, что характерно именно для септической формы. Один такой рассказ можно найти в хрониках старого аббата Жиля ли Муссиса.
Один французский священнослужитель приехал во время паломничества в охваченную чумой Испанию. Однажды вечером он остановился в небольшой деревенской гостинице, где поужинал с овдовевшим трактирщиком и двумя его дочерьми, а затем снял номер на ночь. Проснувшись на следующее утро, француз обнаружил, что гостиница пуста. Озадаченный, он стал звать трактирщика. Не получив ответа, он позвал сначала одну, а затем вторую из его дочерей. Опять ответа не последовало. Наконец француз позвал слугу. Снова молчание, уже в четвертый раз. Глубоко озадаченный, он стал осматривать весь трактир.
Встретив другого гостя, француз спросил о трактирщике, его семье и слуге. «Все мертвы, сэр, – ответил другой гость. – Все четверо заболели чумой той ночью и умерли почти сразу»[792].
Из отчета гранадского врача Ибн Хатима следует, что легочная форма чумы также была распространена в Испании. Согласно мусульманскому врачу, двумя главными характеристиками болезни были заразность и кашель с кровью.
Атлантическое побережье Португалии сформировало крайнюю западную границу распространения чумы, и к тому времени, когда болезнь достигла песчаных пляжей региона, она потеряла свою силу. Португалия, за исключением города Коимбра, пострадала незначительно.