Y. pestis для выживания требуются тепло и влажность, которые есть только в норе, а европейские грызуны не роют таких нор, в которых патоген мог бы выжить. В эпоху после Черной смерти бремя поддержания цепочки инфекции легло на черную крысу и ее близкую родственницу, норвежскую крысу, ни одна из которых не подходит идеально для создания очагов чумы. Поистине катастрофические вспышки эпохи Возрождения, подобные эпидемии, поразившей Марсель в 1720 году, возможно, не были делом рук европейских грызунов, а, скорее, возникли в результате бациллы чумы, занесенной в Европу из восточного Средиземноморья или с Ближнего Востока.
В «Пирсе Пахаре», одном из самых известных английских литературных произведений позднего Средневековья, столетие после Черной смерти описывается как время
…лихорадки и поноса,
кашля и простуд, спазмов и зубной боли,
желчи, язв и озноба,
ветряной оспы и эпидемий[818].
Однако нескончаемый поток болезней, который обрушился на Европу после Черной смерти, был вызван не только Y. pestis. По всему континенту последствия стойкой хронической чумы усугублялись повторяющимися волнами оспы, гриппа, дизентерии, тифа и, возможно, сибирской язвы. Иногда свирепствовало сразу несколько болезней одновременно. Например, в Англии, Франции и Италии pestis secunda сопровождалась крупной вспышкой оспы. Иногда болезнь приходила одна. В 1440-х годах крупная вспышка оспы, или красной чумы, как тогда называлась эта болезнь, прокатилась по Северной Франции, унеся даже больше жизней, чем недавняя вспышка бубонной чумы[819]. Два десятилетия спустя эпидемия оспы унесла жизни 20 процентов населения одного английского города. Грипп, еще один убийца позднего Средневековья, стал причиной множества смертей. В 1426–1427 годах крупная эпидемия гриппа охватила Францию, Нидерланды, Испанию и Восточную Англию, где, по всей вероятности, она унесла жизни семи процентов населения. Другое серьезное заболевание той эпохи, английская потливая горячка – или пикардийский пот – вспыхивало шесть раз в промежуток с 1485 по 1551 год, в основном в районе Ла-Манша. Часто к тому времени, когда «пот» отступал, десять процентов населения уже было мертво. Плохая санитария также вызвала волну кишечных лихорадок, передающихся через воду. Особенно кишечной дизентерии, или «кровавого тока», и детской диареи, которая, по мнению историка Роберта Готфрида, могла быть важной причиной того, почему в Средние века младенческая смертность могла доходить до показателя в 50 процентов. В 1473 году Восточная Англия, уже опустошенная чумой и гриппом, потеряла от дизентерии 15–20 процентов взрослого населения.
Жители XV века стали свидетелями появления «современных болезней», таких как тиф, который возник в Индии, и сифилис, происхождение которого до сих пор остается предметом споров. Гонорея, или «французская оспа», долгое время считавшаяся классической венерической болезнью, продолжала опустошать армии и расстраивать королей. После кампании во Франции Эдуард IV, король Англии, жаловался: «Многие воины стали жертвами своей похоти, и она сгубила их, их пенисы сгнили и отвалились, и все они умерли»[820].
По оценкам ученых, в период между 1347 годом (когда чума впервые пришла на Сицилию) и 1450 годом, потери населения Европы составили от 30–40 до 60–75 процентов[821] – случился демографический коллапс в масштабе периода Темных веков. Флоренция сократилась на две трети – со 120 000 человек в 1330 году до 37 000, и Англия, возможно, на столько же[822]. Восточная Нормандия, вероятно, пострадала еще больше. Между последней четвертью XIII века и последней четвертью XIV века население региона сократилось на 70–80 процентов[823][824].
Как часто бывает после крупной демографической катастрофы, сразу после Черной смерти рождаемость резко выросла. Французский монах Жан де Венетт, как и многие его современники, был поражен количеством беременных женщин на улицах. «Повсюду, – говорит он, – женщины рожали с большей охотой, чем обычно. Ни одна из них не оказывалась бесплодной, напротив, всюду были беременные женщины. Некоторые из них рожали близнецов, а некоторые даже живую тройню»[825]. Историк Джон Хэтчер утверждает, что если бы демографическое восстановление после Черной смерти протекало беспрепятственно, то к 80-м годам XIV века Европа восполнила бы потери от чумы, которые составили двадцать пять – тридцать миллионов человек[826].
Причины краха демографического восстановления сложны. Самой очевидной из них являются многочисленные болезни. В течение столетия после Черной смерти случилось так много инфекционных заболеваний, что этот период иногда называют «Золотым веком бактерий». Однако болезнь сама по себе была не единственным демографическим блокатором. Второй причиной, вероятно, было то, что различные болезни взаимодействовали друг с другом и, что еще более важно, как именно они взаимодействовали друг с другом в течение повторяющихся циклов эпидемий. Профессор Энн Кармайкл считает, что одна из причин, по которой вспышки гриппа и оспы унесли так много жизней, заключается в том, что больные, особенно очень пожилые и очень молодые, были лишены элементарной помощи, которая смогла бы спасти их жизнь: им некому было подать еду и обеспечить помощь в гигиене, поскольку чума убила тех, кто смог бы о них позаботиться[827].
«Падение рождаемости», возможно, также способствовало демографическому спаду. В течение столетия после Черной смерти репродуктивные сценарии, казалось, изменились: женщины начали выходить замуж раньше, и, как это ни парадоксально, женщины, вышедшие замуж до двадцати лет, как правило, были менее плодовитыми в течение жизни, чем те, кто вступил в брак позже. Повторяющиеся волны болезней также способствовали сокращению круга потенциальных родителей[828].
По мере сокращения населения начал меняться и характер средневекового общества. Во-первых, почти неизбежной стала ранняя смерть. «Насколько нам известно, – говорит историк Дэвид Херлихи, – в самые благоприятные годы тринадцатого века средняя продолжительность жизни составляла от 35 до 40 лет. Жестокие эпидемии конца четырнадцатого века сократили эту цифру до менее чем 20 лет»[829]. По мнению профессора Херлихи, примерно в 1400 году, когда численность населения снова начала стабилизироваться, люди, вероятно, стали доживать до тридцати лет или около того. Однако, поскольку высокие средневековые показатели младенческой и детской смертности искажали статистику, реальная средняя продолжительность жизни была не такой мрачной, как говорят цифры профессора Херлихи. В 1370 или 1380 году здоровый двенадцатилетний крестьянский мальчик из Эссекса, Англия, мог рассчитывать на еще 42 года жизни[830]. Другими словами, он мог дожить до пятидесяти четырех лет. Но благодаря повторяющимся волнам болезней к началу XV века эта цифра упала до 51, а к середине века – до 48. То есть менее чем за сто лет этот мальчик потерял около 14 процентов своей жизни. Английское дворянство, несмотря на лучшие условия жизни и более качественное питание, не сильно ушло вперед по этому показателю. В 1400 году среднестатистический англичанин жил на восемь лет меньше, чем его прадед в 1300 году[831].
Общество после Черной смерти было в то же время и обществом пожилых людей. Одно из парадоксальных следствий отрицательного демографического роста состоит в том, что по мере сокращения населения увеличивается его средний возраст. Сегодня эту тенденцию можно наблюдать в современной Европе. Согласно журналу The Economist, если текущие демографические тенденции сохранятся, то есть если уровень рождаемости в Европе останется на уровне или чуть ниже коэффициента замещения умерших, то к 2050 году средний возраст на континенте составит поразительные 52 года[832]. Данные позднего Средневековья рисуют аналогичную картину. В 1427 году во Флоренции было такое же количество людей старше шестидесяти лет, сколько в любой современной стране западной Европы с низким уровнем рождаемости – а именно 15 процентов[833]. Еще более впечатляющи цифры по монастырю Лоншан под Парижем. В 1325 году процент монахинь в монастыре в возрасте от шестидесяти лет и старше был уже высоким – 24 процента. К 1402 году, после полувека эпидемий, эта цифра возросла до 33 процентов. Еще более показательно то, что за почти восемьдесят лет между 1325 и 1402 годами процент монахинь в Лоншане в возрасте от двадцати до шестидесяти лет, то есть наиболее продуктивного периода жизни, снизился с почти 50 до 33 процентов[834].
Последствия Черной смерти невозможно понять должным образом, если не принимать во внимание серьезное, хроническое сокращение численности населения и отсутствие крепкой, молодой рабочей силы. Одним из наиболее заметных последствий стал серьезный упадок материальной инфраструктуры континента. Около 1400 года Европа стала напоминать средневековый Рим: огромные территории, где проживали выжившие в эпидемии, были окружены необработанными полями, покосившимися заборами, полуразрушенными мостами, заброшенными фермами, заросшими садами, полупустыми деревнями и осыпающимися зданиями – и над всей этой разрухой висела гнетущая тишина. Материальное ухудшение состояния континента стало настолько явным, что вошло в культурный словарный фон эпохи после Черной смерти. Одним из самых обычных предложений, которое английские школьники пятнадцатого века должны были переводить на латынь, было: «Вчера на меня чуть не обрушилась крыша старого дома»