Снижение численности населения также оказало важное влияние на технические инновации. Резкое сокращение численности рабочей силы послужило стимулом для разработки устройств, которые позволяли экономить трудозатраты во многих областях, включая производство книг. В течение тринадцатого и четырнадцатого веков спрос на книги неуклонно увеличивался, чему способствовал растущий класс торговцев, специалистов с университетским образованием и ремесленников. Но создание книги в Средние века было очень трудоемким процессом: для этого требовалось несколько копиистов, каждый из которых переписывал отдельный отрывок из книги, называемый листом. В эпоху до чумы, когда заработные платы были низкими, с помощью этого метода было еще возможно производить доступный продукт, но это стало совершенно нереальным в период после чумы, когда заработные платы взлетели вверх. Тут на горизонте истории и появился Иоганн Гутенберг, молодой, амбициозный гравер из Майнца, Германия. В 1453 году, почти через сто лет после эпидемии чумы, Гутенберг представил миру свой печатный станок. Хроническая нехватка рабочей силы способствовала инновациям и в горнодобывающей промышленности – новые водяные насосы позволили копать более глубокие шахты и задействовать при этом меньшее количество горняков. В рыболовной отрасли новые методы засолки и хранения рыбы позволили немногочисленным экипажам рыболовных флотов эпохи после Черной смерти оставаться дольше в море. В судостроении был найден способ, как увеличить размер судов и при этом уменьшить численность экипажа. Нехватка рабочей силы и высокие заработные платы повлияли на изменение характера войны. Война, по мере увеличения зарплаты солдатам, дорожала, что стимулировало развитие вооружения. С мушкетом и пушкой эффективность нового высокооплачиваемого солдата значительно увеличивалась[849].
Нововведения коснулись и медицинской профессии, которая, как и церковь, после чумы значительно растеряла свой авторитет. Одним из них стал больший упор на практическую, клинически ориентированную медицину. Были отмечены рост влияния практикующего хирурга и снижение авторитета врача с университетским образованием, который прекрасно разбирался в трудах Аристотеля, но ничего не смыслил в грыжах и заусенцах. Труды по анатомии также стали более точными, поскольку вскрытия стали проводиться все чаще. В новых медицинских школах акцент сместился в сторону практики.
Эти изменения помогли подготовить почву для того, что сегодня называют научным методом. После Черной смерти врачи, вместо того чтобы делать о болезни философские выводы, все чаще стали сначала выдвигать теорию, затем проверять эту теорию на соответствие наблюдаемым фактам и тщательно анализировать результаты, чтобы увидеть, подтверждают ли они теорию.
В эпоху после Черной смерти больница как учреждение стала приближаться к своей современной форме. До чумы главной целью госпиталя была изоляция больных – их просто удаляли из общества, чтобы они не раздражали здоровых людей и не заражали их. «Когда больной попадал в больницу, с ним обращались так, словно он уже умер, – говорит профессор Готфрид. – Его имуществом распоряжались по своему усмотрению, а во многих регионах даже проводилась квазизаупокойная месса по его душе»[850]. После чумы в больницах, по крайней мере, стали пытаться вылечить больных, хотя любой пациент, которому посчастливилось выйти из больницы позднего Средневековья выздоровевшим, вероятно, был обязан скорее хорошим генам и удаче, чем лечению. Одним из примечательных нововведений, появившихся после Черной смерти, была система распределения больных по палатам: пациентов с похожими заболеваниями теперь стали размещать вместе. Больные с переломами костей помещались в одну палату, с дегенеративными заболеваниями – в другую.
Черная смерть также сыграла важную роль в зарождении общественного здравоохранения. Одним из первых нововведений в этой области был муниципальный совет по здравоохранению, такой, как, например, во Флоренции и Венеции, учрежденный в 1348 году для надзора за санитарией и захоронением умерших. Позже структура советов станет более сложной. В 1377 году Венеция установила первый общественный карантин в своей адриатической колонии Рагуза (Дубровник). Лазарет, или чумной дом, созданный флорентийцами, был еще одним ранним достижением системы общественного здравоохранения. Это была отчасти больница, отчасти дом престарелых и, что случалось нередко, отчасти тюрьма.
После Черной смерти в Европе стали развиваться новые идеи о том, как именно распространяется болезнь. Вероятно, не случайно, что первая системная теория заражения была разработана Джованни Фракасторо, практикующим врачом системы общественного здравоохранения из Флоренции[851].
Чума изменила систему средневекового высшего образования. При Кембридже были основаны четыре новых колледжа: Гонвилл-холл в 1348 году, Тринити-холл в 1350 году, Корпус-Кристи в 1352 году и Клэр-холл в 1362 году, а Оксфорд создал две новые школы: Кентербери и Нью-колледж. После Черной смерти во Флоренции, Праге, Вене, Кракове и Гейдельберге тоже появились новые университеты. Часто в уставах школ была отражена причина их вынужденного учреждения. Многие уставы упоминают, что после чумы наблюдались упадок системы образования и нехватка священников-наставников, что и послужило причиной основания этих школ[852].
Долгий век высокой смертности, последовавший за средневековой чумой, также оказал глубокое влияние на религиозные чувства людей. Они стали стремиться к более тесным личным отношениям с Богом. Одним из проявлений нового настроения стало то, что профессор Норман Кантор назвал «приватизацией христианства»[853]. Частные часовни, которые всегда были обычным явлением среди знати, теперь могли позволить себе зажиточные купцы, семьи, ведущие свое собственное дело, и даже ремесленники, которые начали строить их через свои ремесленные гильдии. Еще одним проявлением «приватизации» была растущая популярность мистики. В эпоху «внезапных, необъяснимых трагедий» многие люди стремились создать свой собственный, частный канал связи с Богом.
По мере усиления религиозных чувств завещания богачей стали все больше напоминать отчеты о деятельности целых корпораций. Немногие отваживались так глубоко проникнуть в «божественную» сферу, как сэр Уолтер Мэнни, чьи добрые дела включали покупку лондонского кладбища и строительство часовни на одном из его акров, где монахи могли молиться за умерших от чумы. (В более поздней своей версии эта часовня стала одной из самых известных достопримечательностей Лондона – Чартерхаусом.) Однако редко какой богатый человек умирал, не оставив достаточно денег, чтобы оплатить молитвы, которых хватило бы на несколько жизней, за упокоение своей бессмертной души.
Подъем религиозных чувств сопровождался все более глубоким разочарованием в церкви. В период величайшего общественного кризиса Средневековья Церковь оказалась неэффективной, как и все другие институты средневекового общества. Кроме того, она потеряла многих из своих лучших священников, а те, кто выжил, часто вели себя так, что только позорили религию. В 1351 году, когда первая волна чумы пошла на убыль, один критик написал резкое обвинение в адрес духовенства. «Что вы можете проповедовать людям? – спросил он. – Скромность? Но вы сами так гордитесь собой, так высокомерны и любите пышность. Бедность? Но вы самые скупые и алчные из всех нас. Целомудрие? Об этом мы просто помолчим»[854]. Тем критиком был действующий папа Климент VI, человек, чье собственное отсутствие духовных интересов приводило в шок. В течение десятилетий после 1351 года посвящение в сан недостаточно хорошо обученных мальчиков – возраст рукоположения был снижен с двадцати пяти до двадцати лет – и совсем не подходящих для этой роли вдовцов еще больше подорвало репутацию духовенства. Как заметил Уильям Ленгленд в своей книге «Пирс Пахарь», единственной выдающейся характеристикой новобранцев-клерикалов, казалось, была алчность.
Пасторы и приходские священники пожаловались епископу,
Что их приходы совсем обеднели со времен эпидемии,
И попросили разрешения и лицензии в Лондоне на учреждение
И пение реквиемов за вознаграждение, ибо серебро сладко[855].
Учитывая количество критики в адрес церкви, вероятно, неудивительно, что в эпоху после Черной смерти активное распространение получили несколько новых еретических движений, среди них лолларды, английская секта, которая резко критиковала церковное руководство и даже ставила под сомнение духовную пользу месс. Однако было бы слишком недальновидно утверждать, как это делают некоторые ученые, что падение авторитета церкви во время Черной смерти неумолимо привело к Реформации. Зарождение в Северной Европе протестантизма, как и других крупных и сложных исторических движений, имело множество причин. Все, от либидо Генриха VIII до политических амбиций немецких князей, поддерживавших Мартина Лютера, способствовало Реформации. Самый осторожный вывод, который можно сделать о вкладе чумы в этот вопрос, заключается в том, что, вызвав недовольство Церковью, она создала благодатную почву для религиозных изменений.
Между повторяющимися волнами эпидемиями чумы 1350–1450 годов и пропитанной смертью культурой позднего Средневековья существует тесная взаимосвязь. Некоторые из мотивов той эпохи, такие как пляска смерти и transi tomb[856], появились еще до чумы. Но понадобилась целая эпоха массовых смертей, чтобы превратить эти мрачные традиции в значимый культурный феномен. Как заметил историк Йохан Хейзинга в своем классическом труде