Она тихо плакала, вспоминая. Я промолчал. Это был первый раз, когда она когда-либо по-настоящему расстроилась из-за своей личной жизни, и я хотел это услышать. Как я хотел это услышать! Чем больше я знал о том, что заставляло ее работать, тем больше у меня шансов остаться в живых и завершить миссию.
Лида вытерла глаза рукавом пиджака и продолжала говорить. На этот раз я почувствовал, что она говорит абсолютную, а я точную правду.
«В Штатах было довольно много гаитян. Мулаты и негры, все убегают от Папа Дока. Большинство из них были бедными и неорганизованными. Было два маленьких гетто - можно так их назвать - одно в Бруклине и одно на западной стороне, недалеко от Колумбии. Мы были в Штатах на терпении, были бедны, выполняли черную работу и старались изо всех сил. Мне повезло. Я работала официанткой в баре на 113-й улице, и однажды ночью доктор Вальдес пришел с друзьями. Он услышал, как я разговариваю с другой официанткой, и сразу понял, что я гаитянин. В тот вечер он мало что сказал, но через несколько дней вернулся в бар один, и мы стали друзьями ».
«Вы знали, что Вальдес был коммунистом?»
Она рисовала карандашом на краю таблицы. Она оскалилась на меня и фыркнула. «Коммунист? Ха, Ромера Вальдес был невиновным, политически невиновным! Боже мой, он был наивен. Он даже мог видеть кое-что хорошее в Папа Доке. Ромера был салонным коммунистом, попутчиком, который не понимал, в чем дело, мягким человеком, который ненавидел прихлопнуть муху. Он приводил меня в такую ярость, что я хотел убить его, как он всегда хотел подставить другую щеку ».
Я заставил ее говорить, и я не хотел разрушать чары, но я должен был задать вопрос. «Вы любили Вальдеса?»
Она быстро кивнула, и на мгновение в ее глазах снова блеснула ртуть. Она нашла носовой платок и промокнула.
«Я была без ума от него. Мы впервые легли спать на мой 17-й день рождения, и я жила
с ним три года. Я целовала землю, по которой он шел. Он был отцом, братом и любовником в одном лице. Муж тоже, хотя мы не могли пожениться. Его жена все еще жива, где-то во Франции, а он католик.
Я закурил еще одну сигарету и промолчал. Она не закончила. Было еще кое-что, и я хотел это услышать.
«Ромера снял для меня квартирку на 115-й улице недалеко от Драйв, и я приехал в Колумбию. Я учился в школе в Париже и Швейцарии - я был дома на каникулах, когда той ночью приехал Тонтон Макуте - и я сдал специальный экзамен, и Колумбия приняла меня. К тому времени Ромера был полным профессором, и всякий раз, когда мы встречались в кампусе, нам приходилось притворяться незнакомцами. У меня, конечно, не было его ни на какие занятия - он был слишком продвинут для меня и учил только аспирантов ».
Лида допила и протянула стакан. «Еще немного, Ник, дорогой. Тогда, думаю, я немного посплю.
Когда я вернулся с напитком, она лежала на палубе с закрытыми глазами и солнцем на лице, ее большие мягкие груди ритмично двигались вверх и вниз. На мгновение мне показалось, что она спит, но она протянула руку за напитком и жадно его проглотила. Затем она снова заговорила.
«Какое-то время было весело красться, как будто я был всего лишь ребенком, и было загадочно и интригующе пройти мимо Ромеры в кампусе, меня с рукой, полной книг, просто холодно кивнуть ему и продолжить . Все время смеясь внутри и думая о том, что мы сделали в постели накануне вечером. Мы виделись почти каждую ночь и по выходным, хотя приходилось быть очень осторожными. Потом пять лет назад это случилось. В июне пять лет. За неделю до моего выпуска.
Она долго молчала. Я не давил на нее. Я взял один из автоматов и пошел вперед. Ручей был тихим, глубоким и безлюдным, птицы ярко вспыхивали в дикой тростнике, и мой друг ящерица привел с собой приятеля, чтобы увидеть незнакомцев. Все выглядело и звучало прямо в джунглях, и через минуту я вернулся к девушке и присел на корточки, положив автомат на колени. Солнце садилось на западе, и пальмы отражались в высоких темных тенях, полосивших лодку.
«Я не видела Ромеру неделю, - сказала Лида. «Он не приходил в квартиру и не звонил, и всякий раз, когда я звонил к нему домой или в офис, его не было дома. Или никто не ответил. Меня тошнило, и я боялся - боялся, что все кончено, что он устал от меня. Но у меня было слишком много гордости, чтобы пойти в его квартиру или в его офис в университетском городке и противостоять ему. Я просто мучился неделю.
«Однажды днем я увидел его в кампусе. Я только что вернулся после того, как снял кепку и платье на выпускной, я был на Бродвее, а он выходил из книжного магазина на углу 116-й улицы и Бродвея. Я помахала ему и закричала, выставив себя за дурака, и побежал к нему. Полагаю, я была в сотне футов от него. Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и он выглядел ошеломленным - затем он отвернулся от меня, пересек 116-ю и спустился к метро. Очень быстрая ходьба. Я до сих пор помню, как быстро он шел, как будто не хотел меня видеть или разговаривать со мной. Я остановилась на углу и смотрел, как он исчезает, мои колени дрожали, и я думал, что мое сердце перестанет биться ».
Лида слабо улыбнулась и посмотрела на меня прищуренными глазами. «Вот как я был молод, Ник. Ромера был моей первой любовью, первым мужчиной, которого я когда-либо брала с согласия. Я думал, что мир кончился.
«Это закончилось, мир, который я знал до тех пор, но осознал лишь позже. Я вернулся в свою маленькую квартирку, заперся и заплакал. Я страдал. Я ничего не ел в течение двух дней, пил ром, напивался и болел, и я играл все пластинки, которые нам нравились вместе, и мне было очень плохо. На третий день у меня хватило смелости позвонить ему в офис. На этот раз он ответил.
Она отвернулась от меня, вытянула гибкое смуглое тело и закрыла лицо руками. «Господи Иисусе - когда я думаю об этом сейчас! Я, должно быть, напугал беднягу, и ему тоже стало плохо. Я плакал, умолял и даже думал, что угрожал ему - сказал, что расскажу всему университетскому городку, газетам, миру о нашем деле. Во всяком случае, он обещал прийти ко мне в тот же вечер. Я помню его точные слова - он совсем не походил на себя, напряженный, хриплый и нервный - и он сказал, что заболел вирусом ».
Что-то промелькнуло в моем мозгу, микросекунда интуиции, вспыхнувшая прежде, чем я успел ее уловить, тень без вещества, которая могла бы это объяснить, укол без боли и крови, который исчезает, когда начинается. Компьютер четвертого поколения поймал бы его и приколол. Я не мог.
Но я спросил: «Что именно он сказал?»
«Он сказал:« Ты ведешь себя как ребенок, Лида, и ты не должна ». Все в порядке. Я болел, много работал, и меня что-то волновало. То, о чем вы не знаете. Ничего общего с тобой. Но я
буду там сегодня вечером, и мы все обсудим и все уладим. Я буду там ровно в девять. Убедитесь, что вы одна. Я не хочу видеть никого, кроме тебя ».
Я выбросил задницу за борт. Я сказал, что настроен немного скептически.
«Вы все это помните? Точно? Дословно? Через пять лет? "
Она кивнула, не глядя на меня. "Я делаю. Как он это сказал. Каждое слово. Он так и не пришел ко мне, потому что его забрали той ночью, и я думаю, это закрепило эти слова в моей голове. Позже я понял, о чем он беспокоился и почему держался от меня подальше. Ромера писал серию статей против Папа Дока для New York Times, и он не хотел вовлекать меня. Думаю, у него было предчувствие, что Тонтон-Макуте его достанет. Но он, должно быть, ожидал, что они убьют его, а не похитят и переправят обратно в Гаити ».
Пару минут я крутил это в уме. На первый взгляд это казалось достаточно логичным, чтобы иметь смысл, но чего-то не хватало. Но схватывать было нечего, и я отмахнулся.
Лида сказала: «Я ждала и ждала. Он так и не пришел. Где-то между его квартирой - у него был дом недалеко от Барнарда - и моим домом, который он получил. Должно быть, это было легко. Ромера был таким невинным. Он даже не знал, как себя защитить ».
«Да, - подумал я. Это было бы легко. Мужчина идет по оживленному, многолюдному верхнему Бродвею прозрачной июньской ночью. Автомобиль подъехал к обочине, и пара головорезов выскочили, схватили его и затолкали в машину. Это было бы сделано гладко и качественно. Как только он сел в машину, все было кончено. Вероятно, они привели его прямо к какому-то банановому бродяге на пирсе в Бруклине или Статен-Айленде.
Солнце село, и короткие пурпурные сумерки субтропиков падали прозрачной сетью на Морскую Ведьму. Лида Бонавентура лежала с закрытыми глазами, глубоко дыша, между сном и бодрствованием, и я знал, что она закончила говорить. Независимо от того. Я знал остальную часть истории. Большая часть этого была в файлах AX, а некоторые я узнал от Стива Беннета, сотрудника ЦРУ, убитого в церкви вуду.
Я поднял ее, отнес в рубку и положил на диван. Я похлопал ее по щеке. «Немного вздремни, малыш. Недолго, потому что мы взлетаем, как только стемнеет».
Я спрятал два дополнительных пулемета в рубке, а третий взял с собой, когда пошел собирать наши рюкзаки. Я не хотел показывать свет, и пришлось спешить. Сумеречный свет, просачивающийся в порты, уже переходил в темноту.
Я смастерил два лишних армейских рюкзака и два мешка для мюзета, а также приготовил два ремня с флягами и столовыми наборами, а также пару швейцарских ножей для инструментов и циркуля. Все это барахло валялось в одном большом ящике, и, разбирая его, я вспомнил историю доктора Ромеры Вальдес, куда его уронила Лида.
Об этом писали в газетах. В особенности Times, для которой Вальдес писал статьи, сыграла большую роль. И в рубриках новостей, и на странице редакции. Чистый результат - большой ноль. Папа Док сидел и все отрицал или игнорировал, и через две или три недели история прекратилась. Никто не вышел вперед. Никто не видел похищения Вальдеса. Никто ничего не видел. Он вошел в люк и исчез в бездонном каньоне.
Не совсем. ФБР занялось этим - у нас были их материалы в наших файлах - и обнаружило, что небольшой пароход, старинный ржавый горшок, покинул Статен-Айленд на следующее утро после исчезновения Вальдеса. Это была Ла Палома, зарегистрированная в Панаме. Когда они пришли к власти, ЦРУ проследило, чтобы она принадлежала Гаити, и на этом след прекратился. Якобы Ла Палома принадлежала Банку Гаити. Папа Док.