Он снова сжал зубы так, что заходили желваки.
— Сделать вам это предложение приказал полковник. Я не мог не спросить.
— Я согласна.
— Это тяжело.
— Если я могу чем-то помочь — значит буду помогать.
Утром Будевин и нанятая карета ждали ее возле дома. Солдат сухо кивнул вместо приветствия и забрал из ее рук чемодан. Ехали молча.
Карета летела по улицам на восточную окраину города. Царевна отодвинулась от окна, вжалась в спинку дивана, прячась от взглядов случайных прохожих. Будевин хмуро смотрел в окно.
Госпиталь занимал территорию старой королевской резиденции. Здесь был большой ухоженный парк с коваными скамейками и фонтанами и большой п-образный дом в три этажа.
Погода была ясная, в парке было много людей: доктора, санитары и пациенты: солдаты, пострадавшие в схватках с чудовищами из-за Серой Завесы.
Здесь были слепые и безухие, с лицами, облитыми кислотой и сожженными огнем, безрукие и безногие… Надя шла через парк, не опуская подбородка, не поворачивая головы, ровная и невозмутимая.
Ужас и жалость оглушили ее.
Она шла мимо людей в инвалидных креслах, мимо изувеченных и несчастных молодых мужчин, и они все провожали ее настороженными злыми взглядами. Царевна не обижалась. Она понимала, что мужчинам, привыкшим быть защитниками и воинами, мучительно стоять перед ней сломанными и бесполезными.
«Ох, Роджер! Мне бы хоть один из твоих обручей!»
Уже подойдя к дверям корпуса, Надя обернулась. Скользнула взглядом по лицам глядящих на нее людей и зашла внутрь.
Ее привели в кабинет, и Будевин долго разговаривал с доктором. Царевна сидела на стуле, прямая как струна. Она не слушала разговор о себе. Думала.
Что, если пани Ирина права? Что, если Надя имеет отношение к происходящему? Как жить с этим?
— У вас будет своя комната, госпожа, но на этаже с медсестрами. Вас не смущает, что они принадлежат к Ордену Доблести?
— Нет, — ответила Надя.
— Хорошо. Тогда следуйте за мной.
Ее провели на второй этаж и оставили одну. Надя протянула руку, чтобы забрать у Будевина свой чемодан, но он не спешил его отдавать.
— Вы в порядке?
Она кивнула.
— Вы не должна соглашаться. У вас есть право уйти!
Надя заставила себя улыбнуться:
— Я сделала выбор, Будевин. Осознанно и взвешенно.
Она мягко забрала из его рук чемодан. Зашла в свою комнату и заперла дверь.
Когда шаги Ван Варенберга стихли, царевна медленно сползла по двери.
Надя так не плакала со дня побега из Варты. Вцепившись зубами в запястье, чтобы сдержать рыдания, размазывая по щекам слезы. До боли в груди было жаль людей в парке, жаль Будевина, жаль бедный Яблоневый Край!
Со следующего дня она приступила к службе в госпитале. Работа была не сложной и даже унизительной своей легкостью: сидеть в коридоре, пока хирурги оперируют. Надя не жаловалась. Она решила, что если единственный способ помочь — быть живым амулетом, то она будет им. В остальное время царевна читала у себя в комнате, потому что медперсонал ее сторонился, а пациенты не сводили жадных взглядов.
Так прошла неделя.
На второй неделе старшая медсестра, видя, как Надя томится от безделья, предложила ей работать с медсестрами. Они вместе пошли к начальнику госпиталя, доктору Зефу, и Надя попросилась в помощь к медперсоналу. Только спустя пару дней она поняла, что ее обманули.
Старшую сестру звали Аника Рид. Ей было около тридцати, но в волосах уже пробивалась седина, невысокая, крепкая и приятная женщина. Но она почему-то с первого взгляда невзлюбила Надю.
В первый день работы с медсестрами девушку переселили из отдельной комнаты в общую, на три кровати. Два следующих дня она помогала менять постельное белье, мыла посуду на кухне и раздавала лекарства.
Потом ее стали брать на перевязки. Еще свежие раны, тяжелый запах крови, гноя и спирта преследовал ее даже во сне. Казалось, запах въелся в волосы и кожу. Потом Надю определили в морг. Вместе с провинившимися медсестрами она обмывала мертвецов, переодевала, перед тем как отправить к родственникам…
Сестра Аника с ней больше не разговаривала, демонстративно не замечала в столовой и коридорах.
Надя молчала. Она уже понимала, что это не случайные назначения, но жаловаться не хотела, да и некому… Плакать, просить, чтобы ее освободили от этой страшной работы, не позволяла гордость, и царевна упрямо продолжала делать вид, что не замечает издевки и не боится. Она была бесконечно благодарна Роджеру за его кольцо и возможность не видеть сны, потому что лишь ночная темнота давала немного покоя.
Приезжал Будевин. Привез из города апельсины и новые ленты для волос.
— С вами все хорошо? Держитесь?
Надя, улыбаясь, сжимала в руках апельсин.
— Все хорошо, Будевин…
— Если станет трудно — скажите мне! Я заберу вас отсюда, чего бы мне это ни стоило!
Надя покачала головой.
— Я справлюсь. Не сомневайся.
Будевин уехал, а на следующий день сестра Аника вызвала ее.
— Пойдешь со мной.
Она взяла из стола связку ключей, нагрузила Надю стопками свежевыглаженного белья и повела за собой.
Последний этаж госпиталя был закрыт для посетителей. Здесь располагался изолятор. Надю сюда еще не приводили. С одной стороны длинного безупречно чистого коридора было окно. С другой — ряд дверей без табличек и цифр.
Аника вошла в первую дверь и подождала, пока зайдет Надя. На кроватях неподвижно лежали двое мужчин. Их глаза были открыты, хотя ни один мускул на лицах не дрогнул.
— Это Моис и Петер.
На лицах парализованных жили лишь глаза. Они не сводили с девушки жадных взглядов, пока Надя держала Петера, а Аника меняла простыни и прорезиненные пеленки. Моис был старше и крупнее, его Аника держала сама. Надя повторила все действия старшей медсестры, запретив себе думать и чувствовать.
В следующей палате был лишь один пациент. Надя вошла вслед за медсестрой, готовая ко многому, но не к такому.
— Это Август.
Судя по чертам лица, парень был полукровкой. У него были сказочно красивые глаза: темно-синие как море, в окружении по-девичьи длинных ресниц. Руки были ампутированы до плеч. Ноги — до колен.
Надя хотела смотреть мимо пациента, но, переступив порог, наткнулась на взгляд красивых глаз и теперь не могла отвести свои.
— Я забыла чистые судки. Жди меня.
Аника вышла, оставив Надю наедине с парнем. Молчали.
— Я выжил благодаря тебе! — громко сказал он.
Надя молчала. Август прищурился.
— Не хочешь говорить со мной? Рожей не вышел?
Она не смогла ответить. Горло сжало спазмом. Ей казалось, что ее разорвали на клочья. Жалость, отвращение, стыд, гнев.
Бедный, бедный, бедный… У него такие красивые глаза, но ни одна девушка в мире больше не полюбит его! Пани Ирина оказалась права? Как Аника могла быть так жестока с ней, ведь Надя хотела добра и, видят боги, оно не давалось легко! Что теперь делать? Нельзя сдаваться, Роджер говорил, что легко не будет, так что она все надеется?
Август криво усмехнулся:
— Думаешь, хорошее дело делаешь, царевна? Не следует тебе вмешиваться в дела богов! Мне суждено умереть героем, а не жить обрубком! Я теперь даже рук на себя наложить не могу! — Он поднял культи вверх. — Нет рук!
Царевна вцепилась руками в спинку кровати. Больше не злилась. Не боялась. Все чувства вытеснило одно — жалость.
Парень плюнул ей под ноги, откинулся на подушку, отвернулся. Надя подошла к кровати, села рядом и крепко его обняла.
Август растерялся, повел плечами, пытаясь высвободиться, но Надя не отпустила. Уткнулась ему в плечо и тихо плакала. И он затих, смущенный и напуганный.
— Ты из-за меня? — тихо и уже беззлобно спросил парень. — Не надо. Не плачь, царевна. Не жалей!
Царевна выпрямилась, посмотрела в красивые глаза.
— Я все исправлю. Жизнью клянусь! Только подожди, ладно? Не умирай! Я знаю, что будет тяжело. Обязательно будет. Ты проклянешь меня еще не раз, и пусть, но верь мне, Август: я все исправлю!
— Как?
Он был похож сейчас на маленького мальчика. Смотрел на нее, боясь верить, но желая этого всем сердцем.
— Я найду способ, какую бы цену ни пришлось заплатить. Но ты должен подождать. Год.
На его лице появилось разочарование. Надя взяла его лицо ладонями, заглянула в глаза.
— Не руки и ноги делают тебя мужчиной, Август, а стойкость духа и мужество.
Он хмурился.
Надя сказала все, что могла, дальше решение принимать ему. Она думала о том, сколько в госпитале таких, как он? Сколько на Побережье? Сколько в Крае? Давая обещание ему, она давала обещание им всем. Нельзя останавливаться на одном добром поступке, бросив кость собственной совести. Так как она будет выполнять свое обещание?
— Я верю тебе, — прервал молчание Август.
Надя улыбнулась, погладила его по плечу.
Вошла сестра Аника, увидела их и остановилась у двери, совершенно сбитая с толка. Надя поднялась, ни слова не говоря, забрала из ее рук судки и занялась работой.
— Позвольте мне помогать здесь постоянно? — попросила она, когда они закончили обход верхнего этажа.
— Хорошо, — не раздумывая, согласилась сестра Рид, и Надя поняла, что она сдалась. — Делай что хочешь, бессердечная тварь!
Медсестра ускорила шаг и скрылась в коридоре. Надя горько улыбнулась. Пани Ирина ошиблась кое в чем: это не поступки Нади ведут к беде, это люди, что бы она ни сделала, видят в ее поступках лишь горе и беду.
Ей стало легче…
Шли дни, и Надя все больше убеждалась в правоте госпожи Алид. Люди узнали ее. Никто не говорил этого в глаза, но никто больше и не смотрел ей в глаза. Медсестры, охотно болтавшие с ней на посту в первые дни, теперь ниже наклонялись над записями или выходили из приемной. Доктора говорили коротко и быстро, глядя куда-то через плечо. И только пациенты, искалеченные жители инвалидного дома, не отводили взглядов.
Каждый второй здесь хотел смерти. Кто-то еще не научился жить со своей бедой, кто-то жил с ней слишком долго, кому-то не хватало смелости, а кого-то пугала расплата в мире Анку… Но для всех них она была простым решением, и они ждали, что она примет это решение за них. Надя терпела.