Ее идеальное поведение даже вызывало у меня некоторую робость. И в чем-то она даже подчинила меня себе. В прежней жизни владелица короткого каре я не привыкла ухаживать за длинными, к тому же вьющимися волосами. И Гаша не только делала мне прическу, не только мыла мне голову, умащивая разными снадобьями волосы во время купания, не только сушила и распутывала потом, она ежедневно утром и вечером расчесывала мою гриву. Утром делала прически, а на ночь заплетала рыхлую косу. А грива была не то что конская, а как с двух коней. Когда Гаша полностью ее расчесывала, шевелюра покрывала мою фигуру ниже ягодиц пышным плотным очень жарким облаком. И без посторонней помощи я, определенно, с ней не справилась бы.
То же касалось моего гардероба. Она сама следила за его состоянием, и каждодневно выкладывала на кровать утреннее, дневное, вечернее или платье для прогулок. И ни разу не ошиблась с выбором, будто учитывала не только мой вкус, но и настроение.
И, конечно, она была в курсе моих занятий на полигоне. Более того, она ходила туда со мной так, будто это в порядке вещей, что барыня в штанах скачет на улице вместе с мужем. Она упаковывала меня в плащ, чтобы никто не глазел на мой зад в штанах, о чем не подумали ни я, ни мой муж. И пока мы с Его Сиятельством резвились на полигоне, сидела в сторонке, баюкая в руках плащ и полотенце.
Да, полотенце она принесла уже на второй день, потому что и с меня, и с Мити сходило семь потов. И Гаша по окончании занятия вручила мне влажное полотенце, чтобы я утерла лицо мужа (сама, умница, к нему не полезла), а потом стерла с моего лица пыль и пот.
***
Правда через некоторое время мы обе немного расслабились и даже болтали о разном, например, тогда, когда Гаша возилась с моей шевелюрой.
А уж как восторженно она сияла на меня своими глазищами и одаривала комплиментами по случаю. Право слово, засмущала. И я поняла, что для нее я что-то вроде поп-идола, где-то чуть ниже Императора и местных богов.
А случай был такой.
Мы с Его Сиятельством проходили первый круг спортивной ходьбой, я обогнала Митю и бежала перед ним вперед спиной, подначивая и насмехаясь:
– Сиятельство мое, ты похож не на медведя, а на тираннозавра[U1] [U2] Рекс. Те же габариты, та же мощь, та же неспешная раскачивающаяся походка. Дивное диво!
Мне нравилось его дразнить, да и Мите это тоже нравилось. Как он и сказал: последние три года, не по своей воле холощенный, только жрал, бухал и грустил, и никаких маг. и физ. тренировок. Я его расшевелила, и он радостно поддавался на мои провокации.
Ну, Сиятельство и припустил за мной уже обычным бегом, пытаясь догнать и грозя ущипнуть за попу. А попу видно было: штаны ее прекрасно обтягивали при беге. Но Сиятельство быстро запыхался. Я же убежала вперед. Крикнула: «Ой!» Мне нравилась акустика полигона, окруженного каменной зачарованной стеной.
– Ты чего, барынька, разойкалась? Я тебя еще не ущипнул. Стой! Давай сюда свою жопку!
– Ооо-ой! – и вдруг поймала знакомую тональность и кураж.
Я отбежала еще, прошлась по кругу танцевальным шагом с пятки, нарочито огладила косу на плече, сложила руки предплечьями стопкой перед грудью и, приплясывая, во весь голос завела:
Я гнала свою корову на росу, повстречала я медведя во лесу…
Ой, медведюшка, ты батюшка, ты не тронь мою коровушку…
Ты не тронь мою коровушку, пожалей мою головушку…
На «медведя» поклонилась Его Сиятельству, на «коровушку» я повиляла своей попой. И ковырялочку* – и правой ногой, и левой, и, раскинув руки, прошлась по кругу, подергивая плечами вверх-вниз.
Й-ей! Калинка-малинка моя, в саду ягода малинка моя…
(* одно из основных движений русского народного танца, смена положения ноги «на носок» и «на пятку».)
Сиятельство обалдел и остановился в отдалении. И такое лицо у него было, что я расхохоталась. А Сиятельство подкрался, пока я, согнувшись, ухохатывалась, и в охапку сгреб, и щекотал, и целовал, и за попу не забыл ущипнуть. Я отбивалась, и хихикала, и целовала его в ответ.
Вот, уже дома, выкупав меня и переплетая мне косы, Гаша восхищенно сияла в зеркало глазами:
– Ой, барыня, голос у вас какой! Вы так красиво поете!
На голос не жаловалась ни в прежнем теле, ни в этом. И петь можно было пойти учиться в прежней жизни, но не мое это. Я – не «дива ла вива».
– Наверное, Ваше Сиятельство, и припевки другие знаете?
«Типа частушки что ли?» Я задумалась. Что там у меня бабуля пела?
О! Вспомнила! И заголосила:
Выхожу и начинаю озорные песни петь,
Затыкайте, девки, уши, чтобы с печки не слететь!
Гаша не ожидала и аж присела. А потом захихикала.
– Ваше Сиятельство, а вы можете мне записать? Скоро будет праздник Осенин («День осеннего равноденствия что ли?» – подсчитав, подумала я). Все праздновать будем, я бы спела. Не так хорошо, как вы, барыня, но сойдет.
– Гаша, а ты грамоте обучена?
Девчонка застеснялась:
– Читать умею, пишу плохо, Ваше Сиятельство.
– Откуда же?
– Священник учил всех, кто желает, я с шести лет к нему ходила, пока старый барин не помер.
Я уже знала, что Гаше пятнадцать лет, но и ничего больше. Мне вдруг неловко стало.
– Гаша, может, у тебя там семья осталась? Можно попросить Его Сиятельство выкупить.
Гаша погрустнела.
– Нет, барыня, всех уже давно распродали.
– Гашенька, так найти можно.
Девчонка замотала головой:
– Нет, барыня. Я – младшая. Мамка померла, а остальным я не нужна была.
Ну вот, начали за здравие…
Пришлось напрячь память и записать частушки, что не вспомнила, придумать.
Гаша осталась довольна. Я слышала, как она за делом периодически напевала – учила-репетировала.
Гашенька - помощница и палочка-выручалочка.
Глава 7. Любовь в степи и шафран
Митя в конце первого месяца осени отправлялся в свои южные губернии, а оттуда совсем на юг в степи Ленты. Как я поняла по карте, здесь Лентой называли Дон. Они с князем Багратионом по моему предложению собирались обсуждать и примерять проект по ирригации хлопковых полей в Приазовье и Прикаспии во владениях Багратиона. Как ни странно, Азовское и Каспийское моря здесь назывались так же, как и на моей Земле.
Мы с Митей сначала телепортами посетили самые южные города подвластных ему губерний. Я с управляющими, пока мое Сиятельство решал свои дела, умудрилась посетить хозяйства, где выращивали кукурузу. И довела до одного из управляющих свое решение в следующем году часть площадей зерновой кукурузы заменить на кукурузу сахарную. Решением моим он в первый момент доволен не был, но, когда я пообещала пригласить его на весеннюю выставку в столицу и предложила закупить весь посевной материал там, был очень рад.
Сахарную кукурузу привозили на сельскохозяйственную выставку как диковинку, не видя в ней промышленного смысла. Там я ее и обнаружила, когда мы с Митей побывали на выставке в столице перед самым отъездом на юг. В частности, я поэтому напросилась с ним в поездку.
Потом по плану Мити мы отправились еще южнее во владения Багратиона. Не менее огромные, чем у Потемкина. Князю Багратиону принадлежали все территории Ленты, Приазовье и Прикаспий до границы с Горией (Кавказ), Казакией (Казахстан) и Фарсией (что и в моем мире когда-то было Персией).
Мы не стали задерживаться в губернском городе, а сразу отправились в поместье, крестьянские хозяйства которого должны были стать отправной точкой ирригационной системы.
Поместье стояло на берегу мелководного притока Ленты. С моей точки зрения, для устройства плотины и системы разводных каналов эта мелочь, почти пересыхающая к осени, для ирригации не годилась. Честно говоря, я не понимала, какая ирригация без нормальной реки, но Митя на мои вопросы только хмыкал и повторял мою дурацкую присказку из моего мира: «Это магия, детка!»
И такой он мимишный был каждый раз, когда произносил эту идиотскую фразу, что мне хотелось его тискать как плюшевого медведя. Что я, в общем-то, смеясь, с удовольствием и делала. А Митя не понимал, что вызывало у меня такой восторг, но тоже с удовольствием тискал меня, и целовал, и смеялся вместе со мной.
Мы прибыли раньше Багратиона, прекрасно устроились в его усадьбе. Успели и выспаться, и поесть, и напугать народ нашими страстными криками в спальне и в купальне.
До прибытия князя еще оставалось времени несколько часов, и Митя предложил мне прокатиться.
Едва мы покинули тенистые аллеи среди садов усадьбы, перед нами открылась бескрайняя степь.
Степь дохнула в лицо уже нежарким по осени воздухом с запахом сухой земли и полыни.
Уехали мы недалеко, но усадьба уже скрылась за небольшим пригорком. А перед нами расстилалась обманчиво ровная как стол степь. Где-то серебрились озера перезревшего ковыля. Где-то потрескавшуюся иссохшую землю клочками покрывала высохшая за лето трава. И везде куртинами и более скромными островками цвели какие-то фиолетовые цветы. Казалось бы, сушь. Но очень живописная сушь. И простор, над которым хочется полететь птицей!
***
Мы оба вылезли из пролетки, Митя помог мне спорхнуть с достаточно высокой подножки и молча повел в степь. Я, глядя под ноги, осторожно ступала по земле, заросшей кочками разнообразной растительности. Лето прошло, солнце за месяцы иссушило растения до вида неопрятных клочковатых щеток.
Митя присел, припав на одно колено, коснулся ладонями земли. Он сейчас, как никогда, был похож на медведя, несмотря на богато украшенный позументом камзол и холеную аристократическую внешность.
Он присел, а потом похлопал себя по загривку:
– Иди сюда.
Я сразу не поняла, чего он хочет, а потом дошло. И я засомневалась и удивилась: меня никто никогда не катал на закорках. Нерешительно подошла, привалилась животом к его спине и положила руки ему на плечи.
– Ноги давай, – он пошарил руками, заведя их назад.
Я потопталась, расставив ноги на ширину его плеч. Он чуть качнулся назад, подхватил меня под колени прямо поверх юбок, чуть подбросил. Я взвизгнула и вцепилась в камзол на его плечах. Он встал и подбросил меня еще раз, устраивая поудобнее. Я снова вскрикнула и обхватила его за шею.