глубоких от контраста с ярким днем за пределами тяжелой густой кроны древа.
– Арка пропускает только кровь Потемкиных и того, кто с ними.
Митя приобнял меня за плечи, и мы вмести вошли во тьму щели. Под ногами была совершенно гладкая, веками утрамбованная земля. Влево вел узкий проход, в котором Митя едва помещался. В полной темноте он шел, касаясь рукой левой стены, и вел меня за собой, держа за руку. Мы шли и шли. Стало понятно, что этот путь идет по спирали к центру и вниз. Наконец, мы вышли в небольшой по площади, но высокий грот.
В гроте, почти правильной круглой формы, с небольшим отступом от стен, созданных природой или волшебством из длинных тяжей потемневшей от времени древесины, весь пол зарос толстым слоем мха, похожего на сфагнум. Мох пружинил под ногами, когда мы вступили на этот природный ковер. Было сумрачно, но не темно: слабый желтоватый теплый свет источали многочисленные трещины в коре стен. Я обратила внимание, что сквозь мох проглядывают канавки, обозначающие какой-то рисунок по всему живому ковру.
Мы подошли к центру. Митя, не спеша, нежно целовал меня, втянул в долгий поцелуй, отчего мы оба возбужденно задышали, притираясь телами, стремясь быть ближе.
– Я раздену тебя, детка, подожди.
Митя снял с меня всю одежду, и мне не было холодно, хотя в гроте не было жарко. Я смотрела, как Митя идет ко входу в грот на ходу снимая с себя одежду. И свое, и мое он сложил у входа и вернулся ко мне.
– Ложись, любовь моя.
Он указал на самый центр все с тем же непонятным мне рисунком из канавок, помог улечься, поправил положение моего тела, потом из подушки мха вытянул толстые мягкие веревки, сплетенные из серого пушистого луба, и начал привязывать мои руки.
– Митя, зачем? – я не боялась, но не понимала.
– Ритуал, Сашка. Не все жены принимают его добровольно.
– Но я-то добровольно.
– Традиция. Нужно все сделать по спискам. Я не буду тебя распинать и полностью обездвиживать, но ты будешь ограничена в движениях.
Он уже привязывал мои ноги, опутывая пушистыми лианами щиколотки.
– Но я не смогу тебя обнять!
– И не должна. Ты должна быть полностью покорна.
– Ой, все! Буду бревном.
Он хмыкнул:
– Хорошо. Буду любить бревнышко.
Я на такое не рассчитывала, но неожиданно почувствовала возбуждение, качнула навстречу бедрами.
– Иди ко мне. Давай, сначала немного «десерта». Это не запрещено?
Митя хмыкнул:
– Кто же мог в ритуале такое учесть?
Он привычно пристроил возбужденный член между моих грудей, но забавлялись мы недолго.
– Все, детка, а то я так кончу не туда, куда нужно.
Зато мы оба уже были на взводе. И я надеялась, что это ускорит и сократит ритуал. Хотелось выбраться из этого таинственного, мрачного места побыстрее.
Митя устроился меж моих раскинутых ног, удерживая вес на локтях, и легко протолкнул головку в залитое возбуждением лоно, толкнулся глубоко, до конца, до упора, и… Тут что-то пошло не так.
Я почувствовала в муже изменения. А в следующий момент мне показалось, что это вовсе не Митя. Зрачки его глаз полностью вытеснили радужку, я смотрела в эти бездонные колодцы, и мне было страшно. Этот кто-то другой вбивался в мое тело с настойчивостью и размеренностью парового молота. В этом Мите не было нежности и страсти, не было гедонизма, была только яростная целеустремленность.
Мне хотелось что-то сделать, чтобы вернуть Митю: коснуться его лица, куснуть, ущипнуть, но в то же время я боялась нарушить ритуал. Митя не сказал, но я чувствовала, что эта мощь не остановится, пока мы не кончим. Поэтому я просто прикрыла глаза и поменяла положение бедер, подстраиваясь под эти размеренные движения. И предчувствие оргазма наполняло меня, как воздушный шарик наполняет мощное дыхание. Меня распирало от горячего щекочущего удовольствия и предчувствия еще большего удовольствия.
Не хватало малости. Хоть крохи той любви, что связывала нас с Митей, теплоты и наслаждения друг другом. И я решила – будь что будет. Выгнула свое обездвиженное по рукам и ногам тело волной, прошлась ею по телу Мити, что завис надо мной на локтях. Выдохнула ему в лицо: «Я люблю тебя!» Ответа не ждала – впилась в его губы поцелуем.
И неожиданно получила ответ: «машина» замедлилась, наддала бедрами, вжимаясь в меня, и я почувствовала ответный поцелуй. И тут же ощутила пульсацию семяизвержения, и сама сорвалась в оргазм. Я еще чувствовала всем телом желанную сладкую наполненность и скольжение его члена внутри, но это уже было неважно…
Я кричала и мотала головой в попытке избавиться от этого невыносимого наслаждения, смешанного с оглушающей болью. Казалось, в теле «выламывает» каждую мельчайшую мышцу.
Митю тоже выгнуло. Он распрямил руки и откинул плечи и голову назад. Грот огласил его надсадный рев, в котором с мучительными перерывами слышались слова: «В потомках… На века… С любовью…».
Рисунок продавленный канавками во мху ярко вспыхнул и почти тут же погас.
Мое сознание мерцало, а в голове бился один вопрос: «Это что за фигня?»
***
Вообще-то, если у меня еще сохранилась хоть крупица разума, и я ничего не путаю, то зачатие связано с телесным удовольствием, если отбросить варианты с насилием и дефлорацией. Поэтому я просто не понимала, что произошло. Я едва не потеряла сознание от боли в мышцах и общего дискомфорта. Митя рухнул рядом, с трудом извернувшись, чтобы не придавить меня, и лежал почти в отключке, хрипло и натужно дыша.
– Митенька, – тихо прошелестела я, громче не могла и боялась, что муж меня не услышит, – что это было?
Митя шевельнулся и, пытаясь меня обнять, бессильно уронил на меня руку.
– Дух Рода взял для зачатия нашу жизненную силу.
Я с ужасом вглядывалась в лицо Мити. Да. Мой любимый выглядел совсем плохо: он явно постарел, и был теперь не пятидесятилетним полным сил мужчиной, а семидесятилетним стариком.
Я прикрыла глаза и, не в силах удержаться, расплакалась. Я знала, что это Митин приговор.
– Не плачь, детка! Зато он останется с тобой, – и Митя нашел силы, погладил ласково мой живот.
Это мало утешало. Ребенок для меня пока был абстракцией, а любимый муж, который сделал один из последних шагов к могиле, был моей реальностью. И меня осознание этого убивало.
***
Да, зачатие произошло. Я была беременна. Более того, Дубровский уже через пару недель определил, что мы ждем сына. Для меня это не было утешением и равноценной заменой уходящей жизни мужа.
После ритуала зачатия Митя прожил чуть больше месяца.
Глава 10. Прощание
Мы вчетвером находились в спальне моего мужа: целитель, приехавший с князем Багратионом, сам князь, Митя, сидящий в постели, с ворохом подушек под спиной и я, сидящая в кресле у кровати.
Я уже знала, что ничего сделать нельзя. Эта страшная магическая смерть. Митя, выглядящий вполне бодрым, но доживающий последние часы. Он даже оправился после ритуала и снова выглядел как раньше: бодрым, полным сил пятидесятилетним мужчиной. Однако этим утром был длительный обморок. И сейчас целитель сказал, что мужу моему осталось жить пару часов.
А потом граф Потемкин посмотрел на доктора:
– После кончины меня не осматривать.
– Хорошо, Ваша Сиятельство.
– Благодарю вас. Прощайте!
Целитель покинул спальню.
– Сень, ты все знаешь, мы уже все обговорили. Спасибо, друг! Иди, обнимемся.
Багратион подошел, присел на край кровати. Они обнялись, похлопали друг друга по спине.
Я князя побаивалась: он всегда так остро и пронизывающе смотрел на меня. Только сейчас была ему благодарна за то, что он есть у Мити, что Митя спокоен и чувствует поддержку друга. Я даже немного позавидовала. У меня там таких подруг не было, и здесь им неоткуда было взяться, разве что Гаша стала мне близким человеком, но с ней нас разделяла социальная пропасть, я даже сказать ей всего не могла.
Наконец, они пожали руки, соединив предплечья, и Багратион встал, чуть поклонился мне и вышел.
– Иди ко мне, детка. Садись рядом.
Я забралась на кровать, угнездилась среди подушек и устроила голову у него на плече так, чтобы видеть его лицо.
– Ты, мое солнышко, любовь моя, – муж гладил меня по волосам. – Слушай! Князь будет опекуном не только новорожденного наследника, но и твоим. Об этом пока никто не знает, он объявит это после оглашения завещания. Ты знаешь, что в завещании, но… Есть еще одно завещание. Его вы откроете после рождения наследника. Вы – это ты и Его Светлость. Оно от основного отличается только одним пунктом. Если выполнение этого пункта будет невозможно для одного из вас, завещание можно просто сжечь. Мне Арсений уже поклялся, что не пойдет против твоей воли, если ты не захочешь. И ты мне сейчас поклянись, что не пойдешь против его воли, если он не захочет выполнять этот пункт. Клянись, детка.
– Клянусь, не идти против воли князя Багратиона Арсения Петровича, друга моего мужа Потемкина Дмитрия Андреевича, если он будет не согласен с дополнительным пунктом скрытого завещания Его Сиятельства графа Потемкина Дмитрия Андреевича.
Я кольнула палец кинжальчиком, что вложил мне в руку муж. Кровь выступила на пальце крупной каплей и тут же испарилась.
– Почему ты усложнила клятву?
– Откуда я знаю, сколько их – князей Багратионов Арсениев Петровичей. А такой друг у тебя один.
Муж смеялся: ему понравилось. Я знала, что ему понравится («Мало ли в Бразилии Педров*», – хохмила я, и Митю ознакомила с предысторией). Конечно, я, на самом деле, перестраховалась, но сказала так, в большей степени, для того, чтобы потешить мужа.
(* цитата из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя»)
– И ты даже не спросишь, что за пункт?
– А ты скажешь?
– Нет, – он снова рассмеялся. – Умница моя!
Митя на мгновение задумался:
– И еще. Будь осторожна с Государем Императором. Не доверяй никаким посулам, избегай принимать любые предложения. Мы с Сеней всегда были верными слугами Отечества, но Император нас не любит. Я бы думал, что он нам завидует, если бы это не было нелепо предполагать в отношение Помазанника Богов. Будь осторожна!