Отплевывая попавшую в рот непонятную гадость, я протерла глаза рукавом, вернее, верхней его частью, чудом оставшейся сухой, и огляделась. Болотце было небольшим, стиснутым со всех сторон осоловевшим от жары леском. Вокруг топорщились кочки, квакали лягушки.
И тут я поняла, что вот она – долгожданная свобода! Добраться бы до первого камина и вернуться в милую, любимую лавку! Мысль настолько меня вдохновила, что я вскочила на ноги и мгновенно навернулась обратно, подняв фонтан брызг. На сей раз платье оказалось измазанным полностью.
– Прокляну! – искренне пригрозила я в пустоту.
– Эльза! – разнесся над болотом крик. – Эльза, ты где?
Клянусь, в первый момент решила, что мне ответили из топи, но голос болот казался подозрительно знакомым. Уильям Брент тоже не избежал божественного посыла, видимо, за то, что заботливо сжимал локоток черной ведьмы, но почему-то послали его в сухое место, а не в грязь. Сухой и чистый, разве что слегка растрепанный после стремительного перемещения, он вышел из зарослей кустарника и встал на твердой кочке. Ненавижу!
– Эльза? – как будто действительно не узнал он меня.
– Одно только слово, и прокляну! – процедила я. – Будешь до конца жизни матом ругаться, а не говорить!
– Сомневаюсь…
– Одно слово! – ткнула я в него пальцем. С рукава потекла грязная жижа.
Ухмыльнувшись, Уильям протянул мне руку:
– Помочь?
– Ты еще спрашиваешь? – фыркнула я, хватаясь за его запястье.
Он дернул, не жалеючи, со всей силы, точно выкорчевывал репку из земли. Но, как водится, поспешишь – людей насмешишь, а в нашем случае – жаб, птиц и болотную нечисть. От рывка мой зад, увязший в грязи, отлепился с непотребным чмоканьем, а подол платья зацепился за сук. Я завалилась назад и утянула помощника. Только туфли мужские в воздухе мелькнули.
Уильям придавил меня своим телом и подозрительно затих. Грешным делом, я решила, что он потерял сознание от шока, но тут он резко поднял голову. На лбу прилипла травинка, а в глазах застыло искреннее, незамутненное изумление.
– Слезь, – тихо попросила я.
– А?
В тишине где-то над нашими головами издевательски прокаркала ворона.
– Слезь с меня.
– Извини. – Он резко отскочил, плюхнув на меня поток грязной воды.
– Уильям… – сдержанно произнесла я, обтирая лицо. – Ты же знаешь, что все ведьмы – это дети природы? Так вот, я тебе как дитя природы заявляю: сидя в грязной жиже, нельзя делать резких движений – обрызгаешь ближнего.
Поддерживая друг друга, мы выбрались на твердый клочок земли. На дне топи осталась одна туфля и кошелек с монетами, слетевший с пояса. Я улеглась на спину и, закрыв глаза, счастливо вздохнула:
– Темная Богиня, как же я вас, Брентов, ненавижу.
– Тогда почему ты улыбаешься? – не удержался Уильям.
– Потому что выжила и теперь до конца своей жизни могу вам мстить!
Я села и стянула с ноги чудом сохранившуюся туфлю, толку все равно уже никакого – на высоченном каблуке, притом в единственном экземпляре, по болоту не находишься. Оказалось, что чулок порвался, и наружу торчал большой палец. Уильям тоже принялся разуваться, вылил воду из одной туфли, из другой.
– Эй, наследник земель, – позвала я, следя за тем, как он принялся расправлять из пояса брюк мокрую рубаху, облепившую крепкую грудь, – ты хоть представляешь, где мы можем находиться?
– Единственное болото, которое я знаю, находится к востоку от Кросфильда. – Уильям стянул рубаху и принялся ее выжимать.
Пресс у столичного ловеласа был отличный, я еще в прошлый раз заметила, но после купания чувствовала себя настолько паршиво, что даже любоваться не захотела. Так, скользнула небрежным взглядом, чтобы освежить в памяти, и принялась выжимать подол мокрющего платья.
– И как оно далеко?
– Кхм… – глубокомысленно отозвался мужчина, натягивая рубаху обратно.
– До ночи доберемся?
– Если найдем извозчика.
– Деньги есть?
– Ты же сможешь его заколдовать?
– Значит, нет, – вздохнула я и подняла руки, чтобы собрать растрепанные волосы обратно в пучок, но мгновенно раздался треск разодранной под мышкой ткани. Пришлось сделать вид, что ничего не произошло.
Тут передо мной на пожухлую от солнца траву легли вымокшие мужские туфли.
– Что это? – сухо уточнила я.
– Обувайся, госпожа ведьма, – кивнул Уильям.
При взгляде на единственную пару на нас двоих меня охватило такое обычное, человеческое смущение, что покинул дар речи.
– Надевай, – подогнал он. – Ты же не можешь идти босой.
– Я в чулках.
– А я в носках, любительница туфель на шпильках, – кивнул он и шлепнул себе по шее ладонью, отгоняя какое-то насекомое. – Давай, пошевеливайся, пока нас гнус заживо не обглодал.
Наконец я пришла в себя достаточно, чтобы фыркнуть:
– Только не надо жертв, господин Брент. Я черная ведьма и вполне могу превратить чулки в сапоги.
Чтобы больше он, не дай темная Богиня, не подумал, будто мне требуется помощь, я сама вскочила на ноги и даже не заметила, как от поспешности придавила пяткой край подола. На сей раз хруст разорванной ткани оказался столь громким, что игнорировать его попросту было невозможно. Платье расползлось по талии, и теперь в прорехе торчала белая исподняя сорочка.
– Ну… – попытался выдать издевательскую шуточку Уильям, но под моим предупреждающим взглядом сдержался. Понимал, что любой, кто сейчас произнесет хотя бы звук, окажется проклятым. Даже если просто прожужжит комар, прокляну всю комариную колонию и заодно единственного человека, кривовато ухмылявшегося из-за моей неловкости.
– Ничего, – передернула я плечами и бодрым голосом (хотя бодрости совершенно не испытывала) заявила: – Для починки одежды заклинание у меня тоже имеется.
Оставалась надежда, что во время ритуала я вспомню, как он проводится. Зря, что ли, магистериум с красным дипломом окончила? И вообще, бабка Примроуз утверждает, что колдовство – как вязание: голова забывает, а руки помнят.
С самым серьезным видом я расстегнула все пятьдесят четыре пуговки на груди платья и вылезла из него через ноги, оставшись в сорочке, похожей на белый сарафан.
– Мог бы и отвернуться, – фыркнула я в сторону Уильяма, пока раскладывала платье поверх куста, чтобы слепить с помощью магии верх и низ.
– Я видел тебя обнаженной. В камине.
– Но сейчас-то ты видишь Дороти, – заметила я. – Кстати, хорошо, напомнил, что тебе надо стереть кое-какие воспоминания.
– Думаю, магия не поможет, – продолжал подкалывать тот. – Зрелище было незабываемым.
– Ты просто не знаешь, с каким профессионалом связался!
Я сделала сложный пасс рукой над разодранным швом, отдала мысленный приказ, но что-то явно пошло не по плану. Платье вспыхнуло голубоватым пламенем, заставив меня испуганно отпрянуть. Реакция у Уильяма оказалась получше, чем у черного ведьмака. Он моментально оттолкнул меня в сторону и швырнул горящую тряпку в воду, пока не вспыхнули сухие кусты. Огонь потух, а испорченный вконец наряд расправил на солнце рукава.
– Если ты стираешь воспоминания так же, как делаешь заплатки, то, пожалуй, я сострою вид, что все забыл без магии, – последовал комментарий. – Чулки не передумала портить? Не станет чулок, ноги сотрешь в кровь.
Я даже не пожелала отвечать, просто фыркнула в его сторону. Не учите, господин Брент, черную ведьму жить и колдовать! В конце концов, что может быть проще, чем добавить плотности ткани?
Не обращая внимания на соседа, я задрала подол, расправила чулок, чтобы на голенище не вылез залом, и принялась бормотать заклинание, искренне веря в то, что не перепутала ни единого словечка. Но ведь помнила же, как плохо во время учебы мне давались магические манипуляции с тканями: то занавески в аудитории подожгу, то ковер летать заставлю. Вот и чулки затвердели, превратившись в яичную скорлупу. Разглядывая хрупкий панцирь, обхвативший тисками ноги, я едва сдержалась от матерного комментария.
– Ты чего притихла, самостоятельная черная ведьма? – полюбопытствовал Уильям. – Сапоги вышли на славу?
– Я готова идти! – моментально опуская подол сорочки, выпалила я, но едва преступила с ноги на ногу, как раздался хруст сломанной скорлупы. Взгляд мужчины нашел мои ступни, торчащие из-под рубашки. На пальцах яичная броня покрылась мелкими трещинками, похожими на кракелюры старых картин.
– Почему они потрескались? – изогнул Уильям брови.
– Так и задумывалось, – с ходу соврала я. – Идем?
То, что именно «так» вообще не задумывалось ни разу, стало очевидно с первых шагов. Хруст крошащейся скорлупы тревожил болото, а мне казалось, будто в ступни вонзались сотни иголок. Прихрамывая, я тащилась по узкой лесной тропинке за Уильямом, со злостью отдирала подол сорочки от кустов и мечтала кого-нибудь проклясть. Наконец, уколовшись особенно чувствительно, я ойкнула и встала на цыпочки.
– Дитя природы, тебе носки или туфли? – не обернувшись, уточнил Уильям.
– Туфли. – Я сегодня столько поступалась гордостью и принципами, что разом больше, разом меньше, уже никто счет не ведет.
– Отскрести сапоги от ног нужно? – Он встал и упер руки в бока.
– Угу…
Глядя на то, как я отчищаю ступни, чтобы погрузить их во влажные кожаные ботинки, на семь размеров больше, попутчик покачал головой:
– А могла бы обуть на чулки.
– Прокляну! – огрызнулась я для порядка, хотя понимала, что он был прав.
Если мне казалось, что Дороти-кошка была моим самым большим колдовским провалом, то я сильно ошибалась. Ничего позорнее, чем отдирать по кусочкам от икр яичную скорлупу, недавно представлявшую собой шелковые чулки, мне делать не приходилось. Какое счастье, что об этом отвратительном, бесславном дне из моей биографии никогда не узнает Брит! После столь чудовищных провалов вернуть авторитет в глазах кузенов стало бы невыполнимой задачей.
Через час скитания по лесу, раскрашенному солнечной мозаикой, чаща начала мельчать. Мы с Уильямом не сдержали облегченного вздоха, надеясь, что выбрались к дороге, но перед нами снова во всей красе открылось болото. То же самое, только с другой стороны. В осознании собственной никчемности мы таращились на кочки, кручи и грязные, нагретые в тяжелой, влажной жаре водные кляксы, и чувствовали, как набирает плотность молчание.