Всё ещё ничего не понимая, Лаванда мотнула головой и развела в воздухе руками:
— А что вы… что ты тут делаешь?
— Я искала вас, моя дорогая, — странно спокойным тоном ответила Китти.
— Зачем? — Лаванда насторожилась.
Китти вроде как слегка задумалась:
— Мне… надо сказать вам кое-что.
— Тогда говори, — одновременно с этой репликой Лаванда вся подобралась, чтобы успеть среагировать в случае чего. От этого человека она не ждала ничего хорошего.
Китти, впрочем, двинулась даже не к ней, а к табличке на шесте. Она прошла по рыхлой белизне так легко и буднично — будто по коридору своей телестудии. И как только она добралась сюда, городское неприспособленное создание.
Остановившись под указателем, Китти словно забыла о существовании Лаванды и только как-то рассеянно всматривалась вдаль: одна рука в кармане, вторая крепко прижата к поясу.
Наконец она обернулась к Лаванде и, вдруг перейдя на ты, обратилась к ней:
— Как думаешь, там есть человеческое жильё? Какой-нибудь домик?
На мгновение показалось, что голос её слегка дрогнул: в нём как будто проскользнули какие-то человеческие нотки. Впрочем, она каждый вечер отыгрывала телевизионное представление; думается, ей не составило бы труда сыграть и это.
Прикинув, что едва ли в сложившихся условиях это существо сейчас сильнее неё, Лаванда осмелела и холодно ответила:
— Думаю, там только снег.
— Что ж, тогда можно и здесь, — Китти повернулась к ней, слегка прислонившись к шесту указателя. Руку она по-прежнему прижимала к поясу.
— Во-первых, — размеренно и чётко заговорила Китти, — иди туда, где тебе хочется быть. Пока это ещё можно устроить. Во-вторых…
Она закашлялась и невольно вскинула ко рту прижатую к туловищу руку. Лаванда вздрогнула. На чёрной форме было не видно, а вот ладонь у Китти была в крови.
— Китти… — пробормотала она, — что с тобой?
Та быстро прижала руку обратно:
— Обычный выстрел, ничего особенного.
— Ничего особенного? — Лаванда вдруг поняла, зачем Китти опирается об указатель и почему она так странно бледна.
Китти заговорила очень быстро:
— Слушай меня сейчас, потому что потом я могу этого уже не сказать. Когда ты будешь…
Внезапный порыв ветра, принёсший белую крупу, заглушил слова.
— Что?
— Когда… — второй порыв, — помни… ты!
Начинался буран. Он забрасывал всё белым — сыпучей белой крупой, которая не таяла на ладонях и пеленой скрывала всё из виду. Ветер то и дело уносил слова, да и голоса Китти, похоже, уже не хватало.
— Я тебя не слышу! — крикнула Лаванда.
— Помни, кто ты! — донеслось из-за пелены.
— Я и так помню, кто я, — пробормотала она растеряно и заведомо слишком тихо, чтоб кто-то расслышал.
— Помни, кто ты! Помни, кто…
Голос затонул в наступавшей буре и больше уже не был слышен.
Лаванда осмотрелась было по сторонам, но всё вокруг застила белая крупа. Крупная, зернистая, как рассыпанный пенопласт, — она загородила собой весь мир.
— Где всё? — Лаванда топталась на месте, оборачиваясь то туда, то сюда. — В какую мне теперь сторону? Куда надо идти? Я бы дошла, но я же не помню, куда мне надо…
Ни одно направление не имело теперь смысла. Исчезли стороны света, исчезли право и лево, вперёд и назад.
— Феликс?
— Софи?
Совсем безнадёжно:
— Китти?
Никто не ответил ей. Лаванда задрала голову и посмотрела наверх, чтоб найти хотя бы ту самую «путеводную» звезду, но небо тоже скрылось за белой крупой.
Она медленно открыла глаза. Конечно, это всё не по-настоящему — только беспокойные ненужные картинки. Лаванда всё время помнила об этом.
Это просто ветер за окном навевает дурные сны. Не стоит обращать внимания на них, и они уйдут туда же, откуда и пришли — в никуда.
26
Кедров, конечно же, не подвёл. На утро всё, что удалось накопать, лежало на столе у Софи.
И этого — накопанного — почти что не было. Не существовало в природе. Так что, может быть, и подвёл — это как посмотреть.
Дмитрий Вальтасаров и Серж Цухновский. Оба — законопослушные граждане, разве что пара административок в далёком прошлом. С оппозиционными кругами никак не связаны, самостоятельно ничего организовать не пытаются и никогда не пытались. Работают сейчас действительно на одном объекте — реставрируемой водонапорной башне за городом. Проект абсолютно никакого подозрения не навлекает: проверен много раз досконально и ведётся под госконтролем.
О чём они говорили в тот раз? Сложно сказать определённо, но недавно там как раз была корпоративная пьянка, и да, она была на воздухе. Вполне возможно, речь в разговоре шла об этом.
Мелкие, ничем не примечательные люди, занимающиеся своими мелкими, ничем не примечательными делами.
Софи не спеша, вдумчиво раскурила сигарету. Её любимые «Каракас», которые специальными партиями доставляли из-за границы: отечественные сильно не дотягивали до них.
Ей не нравилась эта гладкость и кажущаяся безобидность добытых сведений. Выглядело слишком уж подозрительно: на таком ровном месте уж точно что-то должно быть закопано. И правда, отдельные обстоятельства могли и не всплыть сразу, не сложиться в её мозгу в чёткую и понятную картинку. Укрыться, в конце концов, от глаз Кедрова…
Да ладно? Вот уж что-что, а профессионализм Кедрова она не ставила под сомнение. Софи скорее бы поверила, что он намеренно недоговорил ей что-то…
Так. Она машинально выпустила дым и, застыв, всмотрелась в очертания города за окном.
Прямо за стеклом чернела тяжёлая кованая опора настенного фонаря — изгибалась мрачно и молчаливо. Наверху, сколько хватало глаз, серело утреннее небо. Вдалеке, над шпилями старинных зданий, его пересекала чёрная стая птиц.
Всерьёз подозревать Кедрова у неё не было оснований. Правда, всякие мелочи… Вроде лишь начатых и тут же замятых споров, вроде чуть заметного затягивания сроков. Конечно, это могло ещё ничего и не значить. Но всё же…
А кто, собственно, такой этот Андрей Кедров? Что можно о нём сказать при беспристрастном взгляде со стороны?
Человек-одиночка, скрытен, очень осторожен. Способен, однако, на рискованные поступки, когда видит в них смысл. Умеет устанавливать контакт и, при необходимости, раскрутить собеседника на откровенный разговор. Имеет отличную память, способен одновременно контролировать много дел.
Имеет доступ к ГосБД и другим базам, а также к видеокамерам и прослушивающим устройствам.
Близких людей нет.
То есть, при желании что-то предпринять против неё, все возможности для этого у Кедрова есть, — заключила Софи.
Это, разумеется, чисто теоретически… Но взять его под наблюдение следовало бы. Под своё собственное наблюдение, конечно же.
(Вопреки тому, что мелькавшие тут и там в ленте шуточки вида «да, Нонине лично подслушивала!» были всего лишь шуточками, Нонине иногда действительно подслушивала лично).
На чём, в конце концов, держится это её доверие к Кедрову? Только на том, что это тот самый Эндрю, старый проверенный друг, с которым они плечом к плечу прошли столько трудностей? Ну, так то же самое касалось и любого другого из их компании. Но все они предали Софи и все они больше не здесь.
Все предают в итоге.
Вспомнился Эппельгауз. Старше их всех, носатый, флегматично спокойный и всегда несколько отстранённый, будто ему и дела нет, что случится с миром и с ним самим.
Это было недолгое время спустя после конца южной войны. Ещё не замолкли вокруг разговоры: кто-то прославлял победительницу Нонине, но многие шептались… трудно даже сказать, о чём конкретно. Но почему-то над всеми витало смутное чувство, что там, на юге, произошло что-то грязное, подлое, что-то, чего не должно случаться даже на войне. Будто они знали, как должно. Софи это не тревожило: она-то понимала, что всё сделала правильно.
Наступало утро. По кабинету Нонине, где собралась вся компания, разливался красноватый свет зари. Её соратники молчаливо стояли поодаль и ожидали, что она скажет. Но Софи только умиротворённо наблюдала за восходом.
— Да, я знаю, что они болтают, будто бы я связалась с отбросами общества и что они перестарались, — небрежно кинула она наконец. — Что я натравила крыс на своих врагов. Ну, пусть натравила и пусть крыс — не вижу в этом ничего плохого. В конце концов, война закончена. Ведь этого они все хотели.
Эппельгауз многозначительно вскинул бровь:
— Помнит ли госпожа Президент легенду о злом священнике, который был съеден крысами?
— Ну, помню, — недовольно ответила Нонине.
— Это ведь твои крысы, Софи. Ты командуешь ими, и они сражаются на твоей стороне. Но когда-нибудь они придут и за тобой.
На какое-то время в кабинете повисло молчание, которое никто не решался прервать.
Софи искоса глянула на Эппельгауза, снова перевела взор на рассвет за окном. Спокойно ответила:
— Может, и не придут.
Эппельгауза тоже нет. Он не выдержал проверки.
Когда имеешь дело с людьми, способными пойти по головам, всегда следует помнить, что следующая голова может оказаться твоей. И быть наготове.
Либо ты стреляешь первым… Либо они сожрут тебя. Третьего не дано.
27
С наступлением вечера оставалось не так много занятий, которыми можно было увлечь себя. Голова тяжелела к этому времени, и все разговоры были уже проговорены, и всевозможные мелкие дела сделаны, и улица за окном не радовала и не звала погулять: лишь неясные силуэты покачивались в потёмках да слепили жёлтые огни, — пустой мир, бесприютный, и даже грёзные переливы набрякали и обвисали бессмысленно.
Был телевизор, но телевизора Лаванде не хотелось больше. Телевизор утомлял, от него тянуло в вязкую тягучую полудрёму, из которой не провалиться даже в нормальный сон и из которой не выпутаться: силы сопротивляться просто деваются куда-то.
В квартире у Феликса нашлось некоторое количество книг, но по большей части это была справочная литература. Всё остальное: несколько истор