— А я знаю: Феликс предложит нам устроить митинг под окнами резиденции Нонине, не меньше.
— Нет, этого я предлагать не буду, — отозвался тот уже спокойно и как будто слегка устало. — Потому что это бессмысленно и ничего не даст.
Парень с улыбкой покачал головой:
— А кто-то, помнится, говорил, что в любом случае мы можем по крайней мере выразить протест.
— Угу, — кивнул Феликс. — Вспомни ещё что-нибудь из студенческих лет. Посмеёмся.
— Нет, вообще-то, — продолжил он с новыми силами, — если предположить, что будет как в легенде о Великом Стоянии… Кто-нибудь помнит, что такое Великое Стояние, господа?
Кто-то неразборчиво что-то пробормотал, почти все изображали на лицах напряжённое раздумье, но нет — похоже, они не помнили.
Феликс скривил рот в разочарованной усмешке:
— Ну да, всё из области былого мы помним плохо. Особенно, если оно имеет к нам отношение.
Лаванда вдруг вспомнила и неожиданно для себя подала голос:
— Там вроде было про маленькое войско, которое не дождалось подкрепления… И когда чужая армия уже подходила, они встали на перекрёстке дорог и начали кричать, что враг должен уйти… И вражеская армия действительно каким-то чудом развернулась и ушла.
— Да, почти, — Феликс кивнул. — Только это уже поздняя переработка. Изначально речь шла не о воинах, а об обычных людях, жителях страны. И прогнать им надо было не чужеземных врагов, а «захватчика, что из ниоткуда вышел и на трон уселся». То есть узурпатора.
Лаванда глядела на него в удивлении: она никогда раньше не слышала такой версии легенды. Да и остальные гости в зале, скорее всего, тоже.
— Вот если бы можно было выйти всем вместе на перекрёсток, покричать «Долой Нонине!» и она бы от этого ушла, мы бы, конечно, так и сделали. Но, — рассмеялся он, — как показывает исторический опыт, данный метод больше никогда не срабатывал. Так что да, давайте поднимем тост, — Феликс вновь приблизился к Пряжнину, патетически возвёл свой бокал. — Давайте поднимем тост за борьбу с Нонине. И давайте уж будем хотя бы проговаривать это, а не отделываться всякими «нашими делами». А то будто прячемся и боимся, что нас подслушают… За победу над Нонине.
— За победу…
32
Она делала пометки в блокноте, пытаясь не обращать внимания на левую руку. Записи очень мелкие и с особой системой сокращений, никто, кроме неё самой, это не разберёт. Конечно, блокнот хранился в ящике её стола, куда не осмелились бы сунуться, не будь даже ящик закрыт на ключ. Но дополнительная мера предосторожности никогда не будет лишней. Мало ли, что случится.
Планы. Надо ещё раз привести в порядок планы.
Отдельным пунктом, переходящим со страницы на страницу — ГГД. Воплощение её чаяний и надежд, воплощение её силы и власти, образ, который, всплывая перед мысленным взором, придаёт дополнительных сил. Никто не понимал больше, зачем она — странная, нелепая деревянная дорога на сваях, от края до края страны. Почему бы не сделать обычную автомобильную, с асфальтом?..
Ничего они не понимают и не поймут. Софи это мало волновало. Главное, дорога будет построена, великая, но бесплотная идея обретёт материальное воплощение. Она проляжет там, где должна пролечь, и останется на века. И, если не теперешнее, то уж точно будущие поколения оценят по достоинству дело Софи Нонине.
Пропаганда. Больше пропаганды. Напомнить, что ГГД должна быть построена — Главная Государственная Дорога страны, символ её единения и мощи. Бросить клич добровольцам: сколько-то их должно найтись. Спустить директиву фабрикам и заводам: если профильные предприятия переключатся со своих дел на госпроект и пошлют туда своих работников, неужели же они не справятся всем скопом. Можно даже объявить «Великое переселение»: надо ведь возрождать восток, и кому, как не вам, это делать, а уж государство вам поможет, в этом будьте уверены. За обещание лучшей жизни многие готовы будут переехать за Тусконку вместе с семьями и приступить к общему делу.
А когда строительство будет завершено… Перед её мысленным взором мелькнула ровная, сверкающая гладкой древесиной лента, что воспарила над землёй — над болотами, лесным кустарником и песками степей — и пронзила страну жизнетворной артерией. По дороге движутся ровные шеренги парада: впереди оркестр с трубами и литаврами, знаменосцы с реющими в воздухе флагами, затем всё новые, и новые, и новые отряды… А по бокам, по обеим сторонам сверкающей ленты стоят люди, маленькие, забавные: они глядят на парад, в радостном изумлении задирают головы и кричат «ура!»
Да, пожалуй, даже в наше прогнившее и измельчавшее время можно найти великую идею, которая объединит всех.
Но это всё дело будущего, — напомнила себе Софи, чтоб не впадать в бездейственную мечтательность. Тогда, когда ГГД откроется, будет всё: и праздник, и салюты, и речи… Но только тогда. А сейчас следует работать и работать, нельзя пускать дела на самотёк.
Следующим пунктом — госбезопасность. Здесь было много подпунктов, и они были далеко не так приятны…
В последнюю зиму что-то уж слишком много людей выпросило себе поездку за границу. Само по себе это не так значимо, но если сравнить с предыдущими годами, тенденция вырисовывается не слишком радостная. Поднажать на госагитацию. Может даже, упомянуть в «Главной линии». И — что там сейчас вертят по телевизору? Непременно справиться и подкорректировать программу. Из фильмотеки Софи, которую она составляла лично, наверняка, можно подобрать подходящие варианты, где бы ненавязчиво восхвалялся приличествующий гражданам страны образ жизни: скромный, порядочный, со своими маленькими человеческими радостями. Да, и пожалуй, пересмотреть условия выезда за границу; возможно, их придётся ужесточить.
Болтовня в столице хоть и по-прежнему велась, но была целиком под контролем и Софи почти не беспокоила. Пусть шепчутся: это даже забавно. А если вдруг надумают перейти от слов к делу, то Нонине всегда успеет решить вопрос кардинально ещё до того, как они приступят. Не зря же… ящик стола… Впрочем, это экстренная мера, вовсе не обязательно доводить до неё, когда есть много куда более изящных способов. В конце концов, большинству людей и так надоедает бесконечное муссирование всё одних и тех же фактов: как жвачка, со временем утратившая вкус. А самые упорные, не желающие молчать, когда уже всё сказано… Не исключено, что их сожрут свои же бывшие соратники — за бесконечную болтовню, за беспокойство и мельтешение перед глазами, за свои обманутые надежды.
Шержня, например. Сожрут только так.
Поэтому эти вопросы пока не тревожили Софи. Разве что интернет… Насчёт того, что происходит там, за гранью экрана, Софи не была уверена. Конечно, Китти ежедневно приносила ей отчёт в виде кипы бумаг, а армия специальных сотрудников денно и нощно мониторила сеть на предмет опасного и запрещённого, но это всё равно было не то. Пока Софи не могла прощупать всё самостоятельно, ей было не вполне спокойно. Пожалуй, если бы она могла видеть всё перед собой на бумаге, как оно есть, а не в виде рафинированных и сглаженных отчётов… После реформ, правда, активность в интернете заметно упала, мало у кого хватало упорства добираться до него через столько заслонов. Но всё равно эта активность оставалась. Может, запретить его вовсе? — мелькнуло у неё в голове. Прямо сейчас — вряд ли, но как вариант, на будущее… Стоит иметь в виду.
И, может быть, телефоны. Ввести комендантский час, в который запрещается звонить по телефонам куда бы то ни было. Не может же она все ночи напролёт без сна сидеть на линиях.
Она ненадолго перестала писать: подумать, что ещё не охвачено. Правой рукой невольно потянулась помассировать левую повыше локтя.
Этот чёртов северный ветер…
Фильмы пригодятся ещё и потому, что людям и правда пора учиться жить скромнее. С финансированием тоже придётся везде ужиматься. Кое-какие средства ещё свободны, но они пойдут на ГГД — это обязательно и не обсуждается. Что ж, народ у нас живучий. Справятся, — Софи в них верила.
Ах да, ещё северные районы. Вода вроде бы перестала прибывать, и, судя по сообщениям, ничего экстраординарного больше не происходило. Эвакуация идёт своим чередом… В общем, с этим местные власти пока отлично справятся и сами, а дальше посмотрим.
И, конечно, конференция. Ближе к середине мая станет тепло, и можно будет устроить эффектное представление под открытым небом. Фонтаны Турхмановского парка, скажем, вполне подойдут. Как это будет эффектно: бьющие потоки, радуга в брызгах воды, и она — Её Величество Софи Нонине, мать народа, воздевшая руки, чтобы принять своих детей.
Что она будет говорить — об этом Софи не волновалась. Это всегда получалось легко, будто само собой — и они слушали её с открытыми ртами и бесконечным доверием в глазах.
Вот теперь, пожалуй, всё.
Софи закрыла блокнот, положила его на законное и неизменное место — средний ящик стола, между пузырьком с таблетками и чёрным углём, для удобства заточенным как карандаш.
Это всё чёртов северный ветер… С сомнением Софи посмотрела на таблетки. Нет, — строго сказала она себе. Если к завтрашнему дню не пройдёт, можно будет принять одну. Но только одну — никаких поблажек на сей раз.
Бросив взгляд на уголь, Софи чуть заметно улыбнулась. К нему она прибегала и того реже: очень уж большую плату приходилось отдавать каждый раз. Но вид его — такого удобного, просто предназначенного для того, чтоб лечь в руку и выводить буквы и строки — этот вид успокаивал. Когда знаешь, какая огромная власть есть у тебя, вовсе не обязательно прибегать к ней. Самого знания порой вполне достаточно — и сразу чувство, что можешь всё, стоит только пожелать.
Заметно более довольная, Софи задвинула ящик.
33
— Феликс! — окликнул его Виталий Рамишев (тот самый, что предполагал у своего друга намерения собраться под окнами резиденции).
Он остановился и, для вида лениво, обернулся.
— Феликс, — Рамишев пробрался сквозь толпу к нему. — Помнишь, я написал, что будет важный гость?