— А мне — нет, — Феликс мотнул головой. — Мне всегда хотелось чего-то ещё, чего-то большего… «Просто жить» — это ведь так бессмысленно. Такое ощущение, что бредёшь куда-то — без конца, без цели, по сторонам иногда маячит какая-то муть и снова исчезает, и только ты всё идёшь и идёшь, а вокруг ничего, до самого горизонта. Если это и есть «просто жизнь», то зачем она вообще нужна: что она есть, что её нет. И сколько так?..
Закончил он почти шёпотом и затих. Лаванде было непонятно всё это: она только чувствовала, что тут есть что-то тёмное, гнетущее, что, наверно, преследует его с давних пор и что он обычно тщательно скрывает от всех вокруг.
— Но подумай, что ты нужен и другим людям.
— Кому? — рассмеялся Феликс. — Родителям? Они за границей, у них там своя жизнь. Ну ладно, надо чтоб кто-нибудь отвечал им по телефону моим голосом, что всё в порядке, этого будет достаточно. Главреду? Он легко найдёт замену. Друзьям? Да какие мы друзья… Так, знакомые по интересам.
Лаванда задумалась: ей хотелось хоть как-то поддержать его, но чем, она не знала. Она плохо разбиралась в таких вещах.
— Но может, ты кого-нибудь полюбишь? — попробовала она наугад. — Говорят, это иногда тоже придаёт всему смысл.
— Я… — начал Феликс и тут же сбился. Потёр переносицу, встряхнул головой. — Неважно. Да и вообще всё это неважно, — он улыбнулся по-обычному задорно и чуть иронично. — Я и правда выпил больше, чем следовало, у меня теперь отходняк. Так что не обращай внимания. Тебе, наверно, пора спать? Уже сильно поздно.
— Да… наверно, — Лаванда кивнула и медленно вышла.
41
Ей снился большой зал. Он был слегка похож на комнаты в конспиративной квартире, но Лаванда знала, что это на самом деле, хоть и не понимала, откуда ей известно. Перед ней раскинулись внутренние залы Дворца Культуры, каким он был в свои лучшие годы.
Здесь танцевали. Немые пары кружились под минорные и торжественные звуки вальса: люди разных времён и эпох, разных обществ и положений, иногда, казалось, знакомые друг с другом лишь случайно. Они скользили по узорным плитам пола — так легко, будто тени — и бесконечными галереями уходили в глубины залов.
Краем глаза Лаванда заметила Феликса с какой-то девушкой в красном платье. Странно они вели себя друг с другом: это было скорее противостояние, чем танец, будто они никак не могли договориться о чём-то важном, но всё равно продолжали вращаться один вокруг другого. Лаванда не стала мешать им и двинулась дальше.
Звучала музыка, и сотни тысяч пар сливались в нескончаемом вальсе: такие разные, но будто совсем одинаковые. Лаванда проходила в одиночестве мимо них — невидимо, незаметно для глаз и потому без препятствий. Её здесь будто и не было вовсе, и это было удобно.
Неожиданно из кружащейся толпы вынырнула Софи Нонине — высокая, в длинном чёрном платье, рот ещё чему-то смеялся — чему-то, бывшему там, прежде — а глаза уже уловили Лаванду и смотрели покровительственно.
Они стояли в метре друг от друга. Метре воздуха и свободного пространства.
— Ну здравствуй, Лаванда.
Она вскинула на Нонине взгляд исподлобья: встречаться глазами почему-то абсолютно не хотелось. Но заговорить, наверно, всё же стоило. Лаванда напомнила себе, что это сон, а значит, ничего не будет.
— Здравствуй, Софи.
Нонине величественно протянула ей узкую кисть:
— Дай руку.
Лаванда дала было, но тут же отдёрнула обратно.
— Зачем? — спросила она с подозрением.
Софи рассмеялась:
— Ну, ты же знаешь, это парный танец. Здесь по-другому нельзя.
Лаванда чуть отодвинулась:
— Я не умею танцевать.
— Я тоже. Это неважно, — и настойчиво повторила. — Дай руку.
Поколебавшись ещё чуть-чуть, Лаванда вложила свою ладонь в ладонь Нонине.
Миг — и они уже кружились в летящем вальсе, сквозь пространство и реальность, а музыка оглушительно грянула, заполняя всё.
Теперь, когда они были так близко, Лаванда не видела больше лица Софи. Зато из-за плеча, укрытого плащом из крысиных шкурок, открывались огромные залы и фигуры людей, то проступавшие из дымки полутени и бликов, то вновь терявшиеся в ней.
— Кто они все? — спросила Лаванда.
— Просто люди. Маленькие и глупые — как все люди на земле. Ничего на самом деле не знают и не понимают, и могут только танцевать свой собственный танец — всю жизнь.
— А почему они все парами?
— Потому что в жизни каждого оказывается человек, с которым они будто бы связаны невидимой нитью, и эту нить не разорвать. Часто это бывают влюблённые… Хотя совсем не обязательно. Это могут быть и друзья, и просто знакомые, и даже смертельные враги. Неважно, как они относятся один к другому, но с какого-то момента они оказываются завязаны друг на друга, их жизни спаиваются, сплетаются в один узор: где первый, тут же и второй. И поэтому теперь они неразрывная пара и разделяют единый танец.
Мимо них проплыли двое: мужчина в сером городском костюме начала того века и женщина в длинном тёплом платье, с красным шарфом. Лаванда узнала их: обоих она видела на фотографиях.
— Значит, мы теперь тоже связаны? — спросила она.
— Да, Лаванда.
Софи вела её, утягивала в дымчатую бесконечность залов. Софи будто бы точно знала, что делать и как делать. Хотя, почему «будто бы» — Софи знала. Софи брала на себя ответственность за все нелёгкие выборы и все перепутья, которые встретятся на дороге. Лаванде оставалось только следовать за её голосом и рукой, только оставить свои мысли и делать, что уже решено до неё, только раствориться и перестать существовать отдельно, и это было бы так легко и просто. Софи хотелось верить, Софи была близким, родным человеком, с которым хочется быть рядом, потому что от него идёт такое приятное тепло, делающее всё остальное неважным. И Лаванда поддалась бы этому, если бы не одно неустранимое обстоятельство.
Она прекрасно помнила, что представившийся ей образ — ложь.
Она прекрасно помнила, кто такая Софи Нонине на самом деле.
Но откуда же та, вторая? Неужели только плод пропаганды и воображения? Неужели её нигде и никогда не существовало?
— Почему Софи? Почему ты такая?
— Какая — такая?
— Почему ты делаешь то, что делаешь? Мои знакомые рассказывали о тебе много плохого. Зачем тебе понадобилось всё это? Я бы…
(«Я бы сказала, что люблю тебя, если бы ты была тем замечательным человеком, которым иногда представляешься», — этого она не сказала вслух).
— Они говорят неправду, — несколько рассеянно протянула Софи. — Выдумывают, клевещут на меня… Но ты-то им не веришь, ведь так?
Лаванда уловила чуть заметную фальшь в её голосе: Софи сейчас вела свою игру. Расставляя определённым образом повороты разговора, она делала так, что с ней хотелось согласиться. Но дневная память Лаванды отражала всё так же ясно.
— Я склонна им верить. Не могут ошибаться сразу столько человек.
— Почему же? Люди постоянно ошибаются. Никогда нельзя быть уверенным, что кто-либо во всём разобрался и всё правильно понял, что он не заблуждается и не видит всё иначе, чем в действительности. Сегодня кажется, что так, а завтра откроется, что совсем по-другому.
Лаванда с удивлением вслушалась в эти слова — где-то она слышала их уже. Вздохнула:
— Как раз вчера я пыталась доказать это одному человеку.
— Вот видишь, — умиротворяюще проговорила Софи, — мы с тобой ещё и единомышленники. А ты зачем-то делаешь вид, что враждуешь со мной.
Лаванда хотела что-то возразить, но поняла, что уже не угоняется за своими разбегающимися мыслями.
— Я запуталась.
Софи кивнула:
— Я тоже.
Звуки вальса укачивали и уносили от реальности, медленно усыпляли, стирая все привычные границы.
— Почему всё так, Софи? — шёпотом спросила Лаванда, сама не зная точно, что имеет в виду и почему думает, что та поймёт её.
Нонине вдруг заговорила вкрадчиво и почти ласково:
— Тебе ведь всегда не хватало родителей, правда, Лаванда?
— Да, — она машинально кивнула. — Я их почти не помню. Мне было года три, когда… — она вдруг оборвала себя, вспомнив, кто с ней говорит. — А откуда ты знаешь?
— А я всё про тебя знаю, — чуть лукаво ответила Софи. — Всё-всё. Даже то, чего ты сама не знаешь.
Музыка и кружение гипнотизировали и вводили в транс. Лаванда поняла это и хотела остановить: проснулся инстинкт самосохранения. Не слишком-то получилось, было несколько поздно. Она попыталась выдернуть руку из пальцев Софи.
— Отпусти меня.
— Зачем? — та не ослабила хватку.
— Потому что… потому что это неправильно… — пробормотала Лаванда, глаза у неё закрывались, она медленно проваливалась в сон во сне.
— Что именно неправильно? — в голосе Софи послышалась насмешка. — Полное попрание личных свобод? Один человек не может решать всё за других?
— Ну да, как-то так.
— А разве это важно?
Лаванда подумала немного.
— Нет. Неважно, — она положила голову на плечо Софи, покрытое плащом из крысиных шкурок. Неуклонно, непреодолимо наступал сон… Вальс качал их в большой колыбели, и всё вокруг расплывалось ненужными блёклыми пятнами.
Софи, поддерживая её, заговорила негромко:
— Иногда я и сама сомневаюсь, так ли всё, как я думаю. Правильно ли я действую или это только кажется. Толкаю ли я всех к общему благу или только веду игру в своих интересах. И я не знаю ответа… Ты должна меня понимать, Лаванда. Мы ведь с тобой так похожи.
— Мы похожи? — удивилась она.
— А разве нет?
Лаванда попробовала было обдумать это, но уже не получилось, и она сдалась до конца:
— Неважно.
— Да, — согласилась Софи. — Неважно.
Вальс увёл их в дымчатые дали залов…
Лаванда открыла глаза. Отдалённые звуки музыки ещё не стихли в ушах, и сначала она не могла понять, что произошло и где она находится. Впрочем, знакомые контуры быстро проступили в темноте и опознались как гостиная в квартире Феликса, привычная и понятная.
Всё, что сейчас было, было сном… Или не совсем?