— Но почему, что меня — особенно плохо? — удивилась Лаванда. — Она ведь даже не знает, кто я.
— Зато отлично знает, кто я. И если поймёт, что ты со мной связана… К тому же, мы теперь оба связаны с Улей. Потому что, я так понимаю, наш разговор она слышала.
Феликс замолчал и неотрывно вдруг уставился на неё. Было видно, что какая-то идея пришла ему в голову и он полон решимости её исполнить.
— Так, ладно, Лав, — он оторвался от холодильника и приблизился к ней. — Бери мел и записывай её имя.
Лаванда насупилась и опустила взгляд.
— Я не буду ничего записывать, — сказала она тихо.
— Нет, сейчас ты запишешь. Всё, игры кончились.
— Это не игры, Феликс, — она поднялась, собираясь уйти к себе. — Я не стану убивать Софи и вообще не стану кого бы то ни было убивать.
— По-твоему, лучше, чтоб она убила нас? — Феликс придвинулся к ней, отсекая путь к отходу. — Тебя бы это больше устроило? Я и забыл, что ты тоже успела её обожествить. Пусть творится что угодно, но Нонине, что вы — Нонине наша правительница, она неприкосновенна, как же можно.
— Да нет же! — вскрикнула Лаванда. — Я как раз наоборот вижу, что она человек, точно такой же человек, как я, как все мы. Это для вас она только идеологический враг, которого надо уничтожить, и это не считается убийством, но так не бывает! Не бывает, что вместо человека — только чёрный силуэт, у которого единственная цель — нести всем зло и страдания. А если это не только силуэт, если там есть какие-то свои мысли, чувства, если за этим — целый чужой мир…
— Кончай рефлексировать, Лав, — оборвал он. Лаванда замолчала и удивлённо всмотрелась ему в глаза: в них сейчас бластилось что-то странное, чего она не замечала раньше. И немного опасное.
— Сейчас вопрос стоит так: либо мы, либо она, — понимаешь ты это!? — Феликс резким движением прижал её к стенке. Его рука замерла у неё на горле, и Лаванда как-то отстранённо прикинула, что, если вдруг что, вырваться она не сможет. — Ну же, сестрёнка, выбирай. Выбирай, кто тебе дороже.
— Я не имею права и не буду ничего выбирать, — холодно произнесла Лаванда.
— Она не имеет права! А оставлять подыхать столько людей — имеешь? — его пальцы сжались сильнее. — Имеешь, да?
— Не души меня.
Феликс вмиг убрал руку и отпрянул на другой край кухни. Лаванда потёрла горло. На «душить», конечно, не тянуло, но как-то он слишком увлёкся.
— Извини, Лав, — проговорил Феликс, стоя к ней спиной. — Извини, я не хотел. Иногда… Неважно.
Его чуть заметно трясло. Через минуту он обернулся и слишком уж радостно улыбнулся Лаванде:
— Ладно, к чёрту мел, я, может, и сам чего-то не понимаю, а ты где-то права… — Феликс скользнул взглядом по кухне, остановился на двух чашках на столе. — Хочешь кофе? Вот, пей.
Он придвинул ей одну чашку, вторую схватил сам. Лаванда не то чтобы хотела. Она однако отпила немного, но теперь это была одновременно сожжённая и совершенно остывшая дрянь, поэтому Лаванда просто сидела с чашкой в руках. Феликс же, давясь и так и не усаживаясь, почти всё выхлебал сразу, будто боялся не успеть. То ли это тоже было делом принципа, то ли сказалось нервное потрясение.
— Чувствую, другого случая попить кофе у нас может и не быть, — он ухмыльнулся.
— Почему?
— Не исключено, что от Нонине уже едут.
— Ты серьёзно?
— Нет, — он прекратил изображать нарочитую весёлость и медленно придвинулся к окну. Задумчиво он искал что-то за стеклом. — Нет, это не в её привычках. А если б уголь, она не стала бы так тянуть. Видимо…
Феликс недоговорил и замолчал. Он что-то там себе обдумывал, и Лаванде хотелось попросить его хотя бы думать вслух. Сама она уже весьма плохо понимала, что и для чего происходит, чего можно ожидать и что предпринимать по этому поводу, и это пугало.
— А может, это всё-таки было короткое замыкание? — без особой надежды спросила Лаванда. Сама она готова была уже даже согласиться, что Софи за окном была глюком, если б это что-то меняло.
Феликс мрачно покачал головой.
— Ну почему? Гроза же… И всё такое.
— Часы били. Слышала?
— Часы? — удивилась она, но тут же вспомнила. — Да, слышала… Я думала, мне почудилось. А ты тоже слышал?
Он кивнул:
— Когда чьё-то имя сжигают — в этот момент там, где он находится, бьют часы. А потом уже всё начинается. Так рассказывают, по крайней мере… Ну и, похоже, это действительно так.
«Всё начинается»… Лаванда задумалась. Бой часов — и все эти автокатастрофы, землетрясения в горах, взрывы в неположенном месте… короткие замыкания. И бой часов.
— Феликс?
— Ну?
— Что происходит с людьми, которых записали?
Он отвернулся, процедил неохотно:
— Ты же видела.
— Нет, ну а всё-таки? Что происходит после того, как имя сожжено? Какое-то фатальное невезение? Искривление реальности? Что?
— Ну, этого точно никто не знает. Да и тем более, работа всякой мистики — это скорее по твоей части. Но говорят… Это тоже, конечно, неточно и до конца не ясно, но, учитывая некоторые совпадения… В общем, говорят, что в этот момент как бы оживают и материализуются страхи этого человека: то, к чему он навязчиво возвращается в мыслях, о чём думает «хорошо, что так не происходит», что-нибудь, может быть, совсем мелкое, обычное… Оно как бы провоцируется мыслями о нём и становится реальным.
Лаванда невольно поёжилась.
— И что это может быть? Что угодно?
— В принципе да.
Она хотела было разглядеть получше свои мысли в поисках собственного варианта летальной развязки, но сразу же отпрянула назад: в этих затемнённых заброшенных закоулках можно было набрести на многое, с чем не было ни малейшего желания сталкиваться.
— А у тебя такое есть? — спросила она вместо того Феликса.
— Положим.
— А что это?
— А не слишком много хочешь знать, сестрёнка? — он насмешливо прищурился, хотя в глазах никакой смешинки не было. — Такие вещи пытаются не палить. И тебе, кстати, тоже не рекомендую.
— Да я и не помню, что это у меня, — она пожала плечами.
— Вот и не надо. Да, кстати, — он будто бы вспомнил о чём-то и вернулся к этой мысли. — Ты ведь не переводила документы в Ринордийск?
— В смысле? — не поняла Лаванда.
— Личное дело и всё остальное… Что там у тебя есть. Они же по-прежнему в Юмоборске, да?
— А… Да. Наверно, да.
— Тогда пора бы наведаться в наш департамент и попросить, чтоб перевели… Честно говоря, не помню, что там для этого нужно, но тебе там объяснят лучше.
— Хорошо, — кивнула Лаванда. — Зайду как-нибудь.
— Зайди завтра. Прям с утра. Они работают с шести.
Лаванда удивлённо хлопнула глазами. Ей вообще было непонятно, с чего вдруг Феликс озаботился сейчас всякими бумажками, к которым довольно презрительно относился.
— А почему прям завтра-то? — она недоумённо покачала головой. — Сколько я тут уже без документов, вроде никто не имел ничего против.
— Ну всё равно, не надо затягивать. Просто находиться ты тут, конечно, можешь и неофициально. Но если вдруг что… Лучше, чтоб было. Тем более ближе к осени они тебе в любом случае понадобятся, что бы ты ни надумала там делать дальше.
— Н-ну ладно… Но всё равно не понимаю, к чему такая спешка, — она посмотрела на часы: было три ночи. — Уже поздно, а мы даже не спали. Может, лучше в другой день…
— Лаванда, — Феликс наклонился к ней совсем близко. — Зайди завтра. Хорошо? — и, видя, что она медлит с ответом, добавил, как что-то совсем важное и сокровенное. — Я тебя прошу.
Лаванда с недоверием окинула его взглядом исподлобья: было что-то странное в его настойчивости, и во внезапно поднятой теме, и в этом «прошу». Он будто бы что-то недоговаривал.
Наконец она кивнула:
— Хорошо.
46
Софи мчалась по тёмным улицам Ринордийска. Ветер рывками перекатывал листья из подворотни в подворотню, где чем-то шуршали городские крысы, а сверху ещё падали порой крупные капли.
Она бежала вприпрыжку, тяжело дыша то ли от свершившегося торжества, то ли от переутомления. Скорее, первое, — полагала она. Но как бы там ни было, больше всего на свете сейчас хотелось оказаться в родной резиденции, где тепло и безопасно, где Софи проводила дни и ночи, за работой или просто так, вот уже десять лет.
Впрочем, уж безопасность-то она сумела бы создать себе везде: враги не успевали и приблизиться прежде, чем она их замечала. Только что так ловко и так вовремя она подрубила в основании дерево зла, готовое расцвести, а значит, никто не увидит и плодов. Не будет даже никакой шумихи: не Нонине же подстроила грозу и неисправную электропроводку. Один только видел её…
Неважно, — Софи яростно потрясла головой. Зачем остались перед глазами нездешний взгляд и смутно знакомые черты лица в грозовой вспышке — будто из давнего забытого кошмара? Нечего даже обдумывать эти бредни. Но зачем чудится топот лап по улицам — будто кто-то бежит за ней? Гибкий чёрный зверь стучал когтями по вековой брусчатке, и эхо от подслеповатых домов отвечало ему. Зверь следовал за ней по пятам — по всем улицам, по всем переулкам сразу. Зверь вовек не собирался отставать.
Но Софи была уже у цели. Она зашла с бокового хода и тут же захлопнула за собой дверь. Пусть остаются снаружи зверь и все странные взгляды. Пусть не смотрят и не следят за ней.
Теперь-то она поняла, что это было всего лишь из-за угля. Да, так и бывало каждый раз, как приходилось использовать уголь — сначала чуть заметно, потом всё резче, всё сильней и всё больше тревожа. Что ж, безграничная власть того стоит. А всё, что в голове… Оно ведь легко устраняется, стоит приказать ему исчезнуть.
Софи просто иногда слишком уставала, чтоб собрать всю волю в кулак, но так-то, несомненно, она могла.
Она отдышалась немного, откинула с лица влажные от дождя пряди. Здесь, наконец, было тепло, и Софи с приятной удовлетворённой усталостью потёрла замёрзшие пальцы и мокрый нос.
Вот теперь, пройдя в затемнённые внутренние помещения, можно было подумать спокойно и чётко над дальнейшим. Ах да, ведь после разрешения проблемы сразу нарисовалась новая, и с ней требовалось разобраться по возможности скорее. Но это было уже куда проще, да и на кону стояло меньше. Это, пожалуй, даже было бы забавно.