В принципе, даже и перспектива гибели его не пугала. Гораздо хуже переживать чужую смерть рядом, хоть Феликс всегда старался не показывать этого. Тогда, с Роткрафтовым, он взял на себя большую часть всего, что требовалось сделать: организацию похорон, и разговоры с полицией (надо было придумать убедительную версию, чтоб на произошедшее ни в коем случае не обратила внимание Нонине), и поиски надёжного неприметного места, где можно временно передержать амулет, и поднятие боевого духа товарищей (потому что ничего не кончено, и надо смотреть вперёд, и мы ещё увидим жизнь без Нонине, и т. д., и т. п.)… Он разводил активность несколько суток подряд почти без перерывов, а потом пришёл к Китти и просто плакал, уткнувшись в колени — бессмысленно, бесконтрольно, потому что всё это было неправильно, потому что такие люди, как Роткрафтов, не должны умирать, вообще никто не должен умирать так глупо, внезапно и бесповоротно. (При Китти можно было: она и так знала его насквозь).
Когда же речь шла о собственной смерти, Феликса угнетало одно обстоятельство: её даже не заметят. Конечно, тогда, наверно, будет уже всё равно, но было как-то мерзко и горько осознавать, что никто из этих людей — тех, кто называл себя его друзьями — не придёт даже постоять поблизости. Они могли мило беседовать с ним на сходках, смеяться его шуткам, восхищаться его речами, пить с ним на брудершафт и вообще держаться с ним, как с местной звездой — потому что им это было весело. Подыхать он будет в одиночку.
В голове вдруг сам собой всплыл давний разговор. Когда же это было — неужели та-самая-встреча-на-факультетском-выпускном? Или всё же пораньше?
«Феликс, я не знаю; я путаюсь во всех этих словах и не очень понимаю их значения. Но когда ты будешь умирать, я буду рядом. Это обещаю».
Ему представилась сцена какой-нибудь драмы, а-ля последний акт. Один герой долго и пафосно агонизирует, возле него спокойно присаживается на корточки второй. «Я обещала, что буду рядом? Я исполняю обещание».
Да, очень драматично. И очень комично. Феликс рассмеялся, зажав рот ладонью, чтоб не разбудить сестрёнку. То ли и правда так смешно, то ли уже сдают нервы.
Впрочем, Лав всё равно скоро появилась в закутке. Глаза у неё слипались. Ещё, как видно, не проснувшись, она потянулась за хлебом и маслом, попыталась размазать огромный кусок по булке, но её рук нож не слушался.
— Так, дай-ка сюда, — вмешался Феликс, всё отнял и сделал ей нормальный бутерброд.
Лаванда, когда у неё всё забрали, безвольно опустила руки и просто стояла.
Феликс искоса взглянул на неё:
— Плохо спится?
— Мм… Почему?
— Ты всю ночь металась по постели. И что-то бормотала.
— Да? — Лаванда удивлённо похлопала глазами. — А что я бормотала?
— Не знаю, не расслышал.
Она подумала, нахмурилась:
— Плохие сны.
— Что-то из прошлого?
— Да нет… Из настоящего.
Лаванда опустилась на табуретку с другой стороны стола и принялась медленно поглощать бутерброд. Она сейчас явно была в неподходящем состоянии для пространных разговоров.
Феликс вернулся к своей тетрадке, но краем глаза продолжал следить за Лав. Он пытался вспомнить, что именно говорил Гречаев, рассказывая ему о колдовском меле.
(«Понимаешь… как любой волшебный амулет, это не просто штука, которую можно взять и использовать удобным образом. А потом отложить, и вроде как не моя, да? Нет, между амулетом и владельцем всегда возникают особого рода отношения… Я бы даже сказал, отношения похожие на человеческие, это очень личный момент. Если давить со стороны и говорить, как надо и как не надо, может получиться совсем не так. А кроме того, Феликс, скажу тебе ещё: на людей, которые поладили с таким амулетом, вообще не надо давить лишний раз. Это люди очень сильные и упорные, даже можно сказать — железобетонные глубоко внутри, даже если таковыми не кажутся. Не стоит их провоцировать»).
Ну, это он загнул, конечно. Кто железобетонный — вот это растрёпанное существо с опухшими глазами, у которого всё валится из рук? Ну, даже не смешно. Феликс скорее бы поверил, что Гречаев как-то ненароком влюбился в кузину, вот и преувеличивает. Нет, ну в принципе… почему бы и нет. Ему самому, конечно, сложно оценить, но, пожалуй, Лав можно назвать симпатичной. Возможно, в ней даже есть какая-то своя красота. Какая-то очень своя.
Он вернулся было к записям, чтоб не думать о всяких глупостях, но тут заговорила уже Лаванда:
— Слушай, а этот человек, который приходил к тебе сюда… это тоже была Китти?
(На самом деле, в том числе на эту тему Феликс сейчас активно пытался не думать, но не объяснять же это Лав).
— Да, — кивнул он.
— А кто ей звонил?
— Нонине.
— Нонине? — удивилась Лаванда. — Ночью?
Феликс нахмурился:
— Нонине может в любой момент ей позвонить и потребовать к себе. Китти при ней иногда по двадцать часов кряду. Я не знаю, как она там справляется, если честно. Это уже какая-то каторга. Я бы не выдержал.
— А человек так может? — с сомнением отозвалась Лаванда.
— Китти много что может. Я, правда, не всегда понимаю, зачем она это делает.
Ему вдруг вспомнилось ещё кое-что, странным образом связывающее этих двух девушек, которые даже никогда не встречались.
— Как, ты говорила, назывался твой посёлок? — весело кинул он.
Лаванда отвела взгляд.
— Ниргенд… — пробормотала она. — Или что-то вроде того.
— Тогда чисто теоретически вы с ней могли пересекаться.
— Она… там была?
Феликс кивнул:
— На втором курсе у нас проходила практика: надо было отправиться в какой-нибудь город или посёлок (там дали целый список) и сделать развёрнутый план репортажа о том месте. В списке был и этот самый Ниргенд. Понятно, туда никто не хотел ехать: это была зима, да и транспорт ходил с большими перебоями… Короче, все тихо надеялись, что им достанется что-нибудь другое. А Китти поехала именно туда. Причём, ей это не сверху дали, она сама попросила, — Феликс с недоумением развёл руками, его действительно до сих пор удивляло всё это. — Там оставалось ещё полно мест получше, было из чего выбрать… Да даже если б не оставалось — ну, нашли бы ей что-нибудь нормальное. Она всегда была на хорошем счету — и у преподов, и в деканате… В общем, никто бы не послал её туда, если б она сама не захотела.
Лаванда ничего не произносила и только внимательно слушала, не отрывая взгляда.
— Я ж тогда решил погеройствовать, — продолжил Феликс насмешливо. — Пришёл к ней и предложил поменяться. У меня был ринордийский регион, все эти посёлки под столицей… Говорю, чего ты туда поедешь — в заполярье, куда-то к чёрту на кулички? Ещё, говорю, не вернёшься оттуда. Давай, оставайся, я поеду.
— И что она ответила? — поинтересовалась Лаванда.
— Посмеялась, сказала, что это очень далеко от Ринордийска и что я там загнусь через неделю. — Феликс усмехнулся. — Ну, кстати, сама она нормально вернулась — ровно через месяц, как и планировалось.
Лаванда молчала и что-то тщательно обдумывала.
— Вообще, — медленно начала она, — всё, что ты про неё рассказываешь… всё это похоже на искупление какой-то большой вины. Как если б человек когда-то что-то сделал, а потом всё время пытался бы компенсировать это.
— Да какая у неё могла быть большая вина? — фыркнул Феликс.
— Ну, или просто неспокойная совесть. Не знаю, мне почему-то так кажется.
— Вообще, ходили слухи… — он нахмурился и тут же оборвал сам себя. — Но это только слухи, конечно.
— Ну?
— В общем, кое-где шептались, что она приходится дальней родственницей кому-то из ближайшего окружения этого… что был в «чёрное время»… ну, ты поняла, — Лаванда коротко кивнула. — Притом даже не по прямой линии, а через каких-то братьев-племянников. В общем, что-то такое, — он неохотно отмахнулся.
— Даже так? — Лаванда подняла брови.
— Но это, конечно, только слухи, — быстро повторил Феликс. — Просто кто-то выдумал. Может, даже из зависти, не знаю.
— Почему ты так уверен?
— Потому что это полный бред, — он раздражённо взмахнул руками. — Где Китти и где все эти сволочи? Просто чья-то неудачная выдумка, ничего больше.
Лаванда продолжала смотреть с сомнением: кажется, все его слова не очень её переубедили.
Феликсу лень было с ней спорить. Вместо этого он думал, что действительно часто не понимал многого, что делала Китти.
Как не понимал, зачем так упорствовать и настаивать именно на словесных извинениях, если обида была не совсем мизерной.
Как не понимал, зачем постоянно прятать такие шикарные густые волосы в пучок или хвост.
Как не понимал, как у неё всё-таки получилось тогда вернуться из Ниргенда вовремя.
Близится конец зимы, их маленькая группа собралась в учебном кабинете, чтоб разобрать итоги практики.
Молодой препод — чуть постарше их самих — то и дело смотрит на наручные часы. Прошло около двадцати минут с начала занятия.
— Башеву можем не ждать, я так понимаю, — говорит он наконец. И прибавляет тихо, как секретную информацию. — Там, говорят, транспортный коллапс… сильный снег и вообще чёрт знает что на дорогах. Да и все эти блокпосты по пути… Ну, южная война же, знаете. В Ринордийск сейчас, вроде, вообще строго по пропускам. Не думаю, что она через всё это сегодня проберётся.
Он собирается начать, но в этот момент хлопает дверь.
В кабинет входит Китти — как всегда идеально аккуратна и полностью в чёрном.
— Извините, господа, поезд задержался, — легко цепляет пальто на вешалку. — Сугробы на рельсах.
Она проходит и как ни в чём не бывало садится за стол — будто тут и сидела. Перед собой на парту кладёт большую толстую папку с надписью «План репортажа».
— Китти?
Она удивлённо поднимает глаза:
— Что?
61
Днём Софи собрала их у себя для очередного планового разбора.
Она была в приподнятом настроении: смеялась, живо реагировала на все новости и замечания, рассыпала горсти инициатив и много, с удовольствием курила.