Нет, ей не показалось. Коридор выводил в круг под одинокой тусклой лампой со старым железным абажуром. Она висела на длинном проводе и иногда слегка покачивалась.
Прямо под лампой стоял большой широкий стол. За ним, спиной к коридору, сидела Софи Нонине.
Лаванда осторожно пошла вперёд. Её снова попыталось было выбросить отсюда, но она крепко вцепилась пальцами во впадины и трещины стены, переждала немного и двинулась дальше.
Дойдя до дверей, Лаванда остановилась, робко прислонилась к косяку. Тихо позвала:
— Софи.
Та не ответила. Даже не пошевелилась.
Лаванда обошла её сбоку, приблизилась почти вплотную и даже оперлась руками о стол. Никакой реакции. Нонине продолжала что-то писать.
— Софи Нонине!
— А? — Софи вскинула голову. — Ты кто?
— Ты меня не помнишь? — удивилась Лаванда.
— Нет… Я вообще сейчас мало что помню, — она негромко и чуть насмешливо хохотнула. — Ничего не держится в голове.
— Я Лаванда. Мы уже встречались.
Софи неуверенно окинула её взглядом, покачала головой.
— Не помню… Вообще не помню. Хотя нет, что-то такое вспоминается… Да, да — Лаванда. Было такое.
Лаванда смотрела на неё в замешательстве, почти испуганно. Что этот человек сделал с собой? Под глазами залегли глубокие чёрные круги, лицо осунулось и сильно постарело, волосы были спутаны и взлохмачены, сбились в войлок.
Лаванда решила всего этого не озвучивать. Она спросила:
— А что это ты пишешь?
— Я… делаю список врагов, — Софи умиротворённо улыбнулась, глядя в пространство. — Я хочу записать их всех углём и сжечь их имена.
Лаванда заглянула в длинный свиток, расстелившийся перед Софи, и похолодела.
— Но… здесь же полгорода.
Софи согласно закивала:
— А ты знаешь, они… они повсюду. Они как крысы. Либо ты их перестреляешь… либо они тебя сожрут, — она доверительно поглядела на Лаванду. — Третьего не дано.
— Софи… — она только в бессилии смотрела на этот список, не зная, что ещё сказать, что делать с этим.
Нонине внезапно оживилась:
— А хочешь, тоже кого-нибудь запиши? — она протянула Лаванде остро отточенный уголь. — Будет наш общий список. Хочешь?
Лаванда в испуге отшатнулась и затрясла головой.
— Почему? — Софи удивилась чуть печально. — Почему, Лаванда, милая девочка?
Она не ответила. Нонине рассмеялась:
— Столько людей многое бы отдали, чтобы воспользоваться такой возможностью… А я сегодня добрая, я его тебе просто так дам.
Лаванда продолжала качать головой.
— Разве у тебя нет врагов? — Софи вопросительно заглядывала ей в глаза. — Нет людей, которые хотят уничтожить тебя? Или твоих друзей? Неужели нет, Лаванда?
— Да, — медленно произнесла она, смотря на Нонине. — Есть такой человек.
— Так запиши его, — Софи радостно кивнула. — Только имя и фамилию — и минус столько проблем сразу… Столько проблем, — она вздохнула над чем-то задумчиво.
Лаванда колебалась. Софи протягивала уголь и смотрела с таким убеждением.
— Запиши, Лаванда.
Медленно, как во сне, она протянула в ответ свою руку и медленно взяла уголь из пальцев Нонине.
Когда её пальцы сжались, их будто ударило током. Лаванда открыла глаза в круглой комнате убежища, где дышала красным жаром железная печка, а за окном раздавались чьи-то громкие голоса. Пальцы сжимали колдовской мел.
— Софи… — она в бессильной ярости ударила рукой по стене. Мел раскололся пополам, и его острым краем было теперь очень удобно писать.
Вот и дощечка под рукой. Гладкая пока, нетронутая дощечка — как раз той длины, чтоб на ней поместилось имя.
Кричали уже совсем близко. В окно влетел камень, пролетел через всю комнату и, глухо ударившись о стену, упал на пол. Лаванда не обратила внимания: это сейчас было совсем неважно. Важно было только одно.
Не отрываясь, она смотрела на дощечку.
Уголь. Список. Очень длинный список.
Бушующие волны. Много-много воды.
Она решилась.
Рука взяла поудобнее мел и вывела широкими, чуть корявыми буквами — почерк человека, не привыкшего много писать — два слова: «Софи Нонине».
Готово. Сильно, коротко и предельно ясно.
Лаванда поднялась.
— Софи Нонине. Прости, но ты перешла черту.
Точным движением она зашвырнула дощечку в самое сердце горящей печи. Дерево, ярко вспыхнув, исчезло в огне.
— И я перешла.
Лаванда медленно закрыла глаза и сползла по стене.
78
От долгого записывания у неё болели уже обе руки, а пальцы то и дело сбивались и норовили начертить не ту букву. Софи уже несколько раз перекладывала уголь из правой в левую и обратно, но всё равно выбивалась из сил, а список не кончался и не кончался. Каждый раз, когда ей казалось, что вот теперь-то уж точно всё, вспоминался вдруг ещё кто-нибудь, и Софи снова склонялась над бумагой.
Ну, кажется, все здесь? Она бегло пересмотрела список от начала до конца, хотя уже мало что разбирала в написанном: буквы то и дело скакали и не складывались в целое. Но вроде бы на этот раз…
— Вот чёрт! — вспомнила Софи. — Ещё же эти…
Она забыла про целую ватагу журналюг Видерицкого — из тех, что не появлялись ни на каких сходках, а просто что-то там строчили тихой сапой в его мерзенькое издание. Они как-то всегда вспоминались отдельно, без всякой связи с основными делами, но, безусловно, это были враги, и их следовало включить сюда всех до единого.
И ещё та фирма, которая несколько лет назад устроила уличное празднество в День Великого Стояния.
И ещё подпольные продавцы шампанского. И апельсинового сока.
И, конечно…
Позади неё громко пробили часы.
Софи вздрогнула и поднялась со стула. Она слишком хорошо знала этот звук.
Уголь выскользнул из пальцев, упал на желтоватый свиток, исписанный именами.
— Не меня, — пробормотала она. — Не меня сегодня.
Этот заговор был довольно наивен, он, конечно, не мог сработать.
Плащик из шкурок вдруг зашевелился, и ожившие крысы расползлись по плечам и рукам Софи, живым покровом разбежались по её платью. Она завизжала, стряхнула зверей и кинулась к двери. Там только Софи решилась остановиться и посмотреть назад.
Они ползали у её стола большим буроватым ковром. Некоторые поднимали мордочки, нюхали воздух и смотрели вопросительно.
— Что смотрите? Жрать хотите? — она отступила за порог и захлопнула тяжёлую дверь кабинета. — Жрите друг друга, твари!
Привалившись снаружи к двери и тяжело дыша от пережитого испуга, Софи зорко оглядывала расстилавшиеся теперь перед ней коридоры. Первая опасность миновала, но ведь часы били, а значит…
— Я так просто не дамся, — прошептала она. — Это мои коридоры, я лучше знаю, куда тут идти… Я убегу и спрячусь, и вы меня никогда не найдёте. Никто не найдёт!
За стенами шуршало. Сложно сказать, кто это был: её навязчивые призрачные спутники — тени живших здесь когда-то, или кто-то другой, более реальный и осязаемый. Если прислушаться чутко-чутко, можно было разобрать (или это показалось бы только) чьи-то тяжёлые шаги и смутный лязг оружия.
Софи не стала дожидаться их и устремилась в глубину коридоров.
Коридоров в резиденции было много, и только часть их пролегала на поверхности. Большинство же уходило под землю и сплеталось там в запутанный клубок, огромную, раскинувшуюся далеко вокруг сеть паутины. Софи казалось, что она знает, по какому принципу расположены нити и куда надо двигаться… Раньше казалось, по крайней мере.
Здесь, в подземельях, было прохладно и от стен веяло сыростью. Софи поёжилась. Сейчас бы плащ очень пригодился. Но чего нет, того нет, — она попыталась выкинуть это из головы и уверенно идти дальше.
Коридоры теперь пошли незнакомые и очень старые — гораздо старше Софи. Кто и когда прорыл их, кому потребовался гигантский подземный лабиринт без конца и начала и для чего… Пожалуй, здесь можно было бродить бесконечно, прячась от всего мира, постепенно превращаясь в земляного червя, что никогда по своей воле не выбирается наверх. Да наверно, бесконечность и так уже была с ней: здесь не существовало времени. Прошлое, настоящее, будущее… Их не было, они слились в неделимое и тягучее.
Поворот вдруг привёл в тупик. Там, в углу, кто-то стоял лицом к стене. Софи остановилась в нерешительности и тревоге.
— Эй! — позвала она. — Кто ты?
Девочка повернулась. Ей было лет пятнадцать или около того, одета она была довольно богато, хоть и сдержанно, а взгляд казался несколько надменным и чересчур взрослым — взгляд человека, привыкшего к постоянной незнакомой публике вокруг. Светлые волосы, не достающие до плеч, светло-голубые глаза… Кого-то она напоминала Софи — кого-то, виденного совсем недавно, сейчас уже было не вспомнить. Но её саму, эту девочку, Софи, разумеется, узнала.
— Здравствуй, Персик, — сказала она.
— Здравствуй, — ответила та.
— А что ты здесь делаешь?
— Жду тебя.
— Меня? — удивилась Софи. — Зачем?
— Наверно… потому что жертвы часто приходят посмотреть, как заканчивают их убийцы.
Холодок прошёл по спине, но Софи не показала этого.
— Но ведь не я тебя убивала, Персик, — сказала она вместо этого. — Там была толпа, была революция… Наверно, ты прошла у них по той же категории, что твой отец. Но при чём здесь я?
— Ты могла остановить их, — заметила её собеседница.
— Они бы меня не послушали. Моё влияние на тот момент было не так велико, как ты думаешь.
Девочка скептически посматривала на Софи.
— Послушай… — заговорила та в странном порыве объясниться и быть понятой. — Это, конечно, было несправедливо, но люди вообще несправедливы… Знаешь, мой прадед в «чёрное время» был, как это тогда называлось, «оттуда» и служил режиму. Но он был не из правительственных кругов, просто мелкий исполнитель. Ну и, конечно, после ему это аукнулось, потому что в отличие от всех этих тварей у него не было возможности свалить за границу или отмазаться через какие-то связи. А его семья… — Софи прервалась, удивившись вдруг, зачем она рассказывает всё это практически незнакомой и вообще-то уже не особо живой собеседнице — дочери Эдуарда Чексина. Конечно, это было совершенно излишним. Софи зажмурилась и потёрла лоб между бровями.