— Она бы мне не сказала. А вы можете?
— Мне кажется, Терри был тихоней, а дядя Майк — тем еще сорванцом. Это вашей маме и понравилось. Импульсивная, я бы так описала ее, если бы меня спросили. Вы тоже, может быть. Но только не вообще по жизни, а лишь в том, что мы называем, ну, вопросами партнерства.
— То есть?
— То есть когда вы встречаете парня по вкусу, вы тут же бросаетесь за ним. — Как гончая за зайцем, подумала она. — Вы говорите себе, нет, я должна разработать стратегию, никакой суеты, но вы плевать хотели на свои собственные советы — вы очень часто, сказала бы я, остаетесь на ночь после первого же свидания. Что ж, почему бы и нет? В смысле, жизнь так коротка.
— Я не могу, простите. — Клиентка привстала.
Элисон протянула руку.
— Это шок. То, что вы узнали об отце. Вы должны привыкнуть. Я не вывалила бы вам все вот так, если бы не думала, что вы можете это принять. И мою прямоту — полагаю, ее вы тоже можете принять.
— Я не могу, — повторила Колетт. И села на место.
— Вы горды, — мягко произнесла Эл. — Вам все по плечу.
— Чистая правда.
— Если другие могут, то вы и подавно справитесь.
— Верно.
— Вы нетерпимы к людской глупости.
— В точку.
Эту фразу она позаимствовала у старой миссис Этчеллс. Возможно, та прямо сейчас произносила ее в трех столиках от Эл: «Вы нетерпимы к людской глупости, дорогая!» Как будто клиентка могла ответить: «Ах, эти глупцы! Да я просто обожаю глупцов! Наглядеться на них не могу! Вечно шастаю по улицам и ищу дураков, чтобы пригласить их домой на ужин!»
Элисон откинулась на спинку кресла.
— Я вижу, что вы сейчас неудовлетворены, беспокойны.
— Да.
— В вашей жизни наступил период, который вам хотелось бы поскорее закончить.
— Да.
— Вы хотите и готовы двигаться дальше.
— Да.
— Ну как, согласны поработать на меня?
— Что?
— Вы умеете печатать на машинке, водить, что-либо в этом роде? Мне нужна, как говорится, Пятница в юбке.
— Это несколько неожиданно.
— Не то чтобы. Вчера, когда я увидела вас, с помоста, мне показалось, что я вас знаю.
— С помоста?
— Помостом мы называем сцену.
— Почему?
— Не знаю. Исторически сложилось, наверное.
Колетт наклонилась вперед. Зажала кулаки между коленей.
— В фойе есть бар. Заходите туда через часок, выпьем по чашечке кофе, — предложила Элисон.
Колетт бросила выразительный взгляд на длинную очередь за своей спиной.
— Ладно, через час с четвертью?
— Что вы сделаете, повесите табличку «Закрыто»?
— Нет, просто перенаправлю поток. Скажу им, сходите поговорите с миссис Этчеллс в трех столиках от меня.
— Почему? Она хороша?
— Миссис Этчеллс? Entrenous,[22] полная бездарность. Но она учила меня. За мной должок.
— Вы лояльны?
— Надеюсь, что да.
— Вон та? Морщинистая старая кошелка в браслете с подвесками? А теперь я вам кое-что скажу. Она не лояльна к вам. — И Колетт пояснила: — Старуха пыталась завлечь меня, перехватить, когда я искала вас: карты, хрустальный шар и психометрия вдобавок — тридцать фунтов.
Элисон стала пунцового цвета.
— Она так и сказала? За тридцать фунтов?
— Забавно, что вы не в курсе.
— Витала в облаках, — Она надтреснуто засмеялась, — Voilà. Вы уже заработали свои деньги, Колетт.
— Вы знаете, как меня зовут?
— В вас определенно есть что-то французское. Je ne is quoi.[23]
— Вы говорите по-французски?
— До сегодняшнего дня не говорила.
— Вы не должны читать мои мысли.
— Я постараюсь.
— Через час с четвертью?
— Можете пока подышать свежим воздухом.
На Виндзорском мосту на скамейке сидел паренек, у его ног обретался ротвейлер. Мальчик ел рожок с мороженым, а второй протягивал псу. Прохожие улыбались, останавливались посмотреть. Пес ел аккуратно, водя языком по спирали. Наконец он догрыз вафлю, запрыгнул на скамейку и с любовью положил голову на плечо хозяина. Мальчик скормил ему остатки своего мороженого, и толпа засмеялась. Ободренный пес лизал и покусывал уши мальчика, а толпа повторяла на все лады: охх, ухх, ха, как мило.
Пес спрыгнул со скамейки. У него были спокойные глаза и огромные лапы. За понюшку табака, или ее собачий эквивалент, он готов был сожрать всех зрителей, вцепиться в каждый затылок и подбросить детишек в воздух, как блины на сковородке.
Колетт стояла и наблюдала, пока толпа не рассосалась и она не осталась одна. Она перешла мост и тенью заскользила по Итон-Хай-стрит, запруженной туристами. Я как этот пес, думала она. Я голодна. Разве это плохо? Моя мать была голодна. Теперь я это понимаю, понимаю, как она говорила загадками все эти годы. Ничего удивительного, что я никогда не знала, что есть что и кто есть кто. Ничего удивительного, что тетушки вечно переглядывались и говорили что-то вроде: интересно, в кого у Колетт такие волосы, интересно, в кого она такая умная? Мужчину, которого она называла папой, отличал тот род глупости, что делает человека жалким. Она мысленно представила его, развалившегося перед телевизором и почесывающего брюхо. Возможно, покупая ему запонки, она надеялась как-то улучшить его. Ее дядя Майк, с другой стороны, — ее истинный отец — всегда был при деньгах и заявлялся к ним каждую неделю, размахивая пятифунтовыми банкнотами и восклицая: «Эй, Энджи, купи что-нибудь славное для маленькой Колетт». Он платил, но платил недостаточно; он платил как дядя, но не как отец. Я подам в суд на сукина сына, подумала она. А потом вспомнила, что он умер.
Она зашла в «Корону и подушку» и заказала ананасовый сок, который утащила в угол. Каждые две минуты она смотрела на часы. Задолго до назначенного времени Колетт повернула обратно.
Элисон ждала в фойе «Оленя и подвязки», перед ней стоял кофейник и две чашки. Она сидела спиной к двери, и Колетт секунду помедлила, разглядывая ее: огромная, подумала она, и как только эта туша таскается по городам и весям? Пухлая гладкая рука Элисон потянулась к кофейнику и наполнила вторую чашку.
Колетт присела. Положила ногу на ногу. Уставилась на Элисон холодным взглядом.
— Вам все равно, что вы говорите, верно? Вы могли очень сильно меня расстроить.
— Я рисковала, — улыбнулась Элисон.
— Вы считаете, что легко можете определить характер человека?
— В большинстве случаев.
— Это же моя мама. Почем вам знать, что я не разрыдаюсь и не упаду в обморок?
На самом деле никакого риска не было, подумала Эл. Где-то глубоко внутри, в тайнике души люди обычно знают то, что знают. Но клиентка твердо решила выговориться.
— Потому что вы вообще-то сказали, что она крутила роман с моим дядей под носом у отца. Не слишком красиво, верно? И она позволила моему отцу считать, что я его дочь.
— Я бы не назвала это романом. Скорее, загул.
— И кто она после этого? Шлюха.
Элисон поставила чашку.
— Говорят, о мертвых либо хорошо, либо ничего. — Она засмеялась. — Хотя почему, собственно? Они же говорят о вас плохо.
— Правда? — Колетт подумала о Рене. — И что они говорят?
— Это шутка. Я пошутила. Похоже, вам не понравилось.
Она забрала у Колетт крохотный пакетик молока, который та теребила в руках, подцепила фольгу ногтем и вылила молоко в кофе Колетт.
— Черный. Я пью черный кофе.
— Простите.
— Вот еще кое-что, чего вы не знаете.
— Да уж.
— Работа, о которой вы говорили… — Колетт оборвала себя на полуслове. Она прищурилась и испытующе посмотрела на Эл, словно очень издалека.
— Не хмурьтесь, — сказала Эл. — А то останетесь такой навсегда. Просто спросите у меня то, что вам нужно спросить.
— Сами, что ли, не знаете?
— Вы просили не читать ваши мысли.
— И правда. Просила. Это по-честному. Но разве вы можете так просто это выключить? Выключить, а потом включить, когда захотите?
— Все несколько иначе. Я не знаю, как вам объяснить. Это не похоже на кран.
— Это похоже на выключатель?
— Нет, не похоже.
— Это как — допустим — как если бы кто-то шептал вам в уши?
— Да. Больше похоже на это. Но не совсем шептал. В смысле, не в уши.
— Не в уши. — Колетт помешала кофе. Эл взяла пакетик коричневого сахара, отщипнула уголок и высыпала сахар в чашку Колетт.
— Вам нужна энергия, — пояснила она. Колетт, нахмурившись, продолжала мешать кофе.
— Мне скоро пора обратно, — сказала Эл. — Там выстроилась длиннющая очередь.
— Итак, если это не выключатель…
— Насчет работы — вы можете подумать до утра.
— И не кран…
— Можете позвонить мне завтра.
— И не кто-то, кто шепчет вам в уши…
— Мой телефон найдете в брошюре. У вас есть моя брошюра?
— Ваш духовный проводник вам все говорит?
— Но не тяните слишком долго.
— Вы сказали, его зовут Моррис. Маленький заводной цирковой клоун.
— Да.
— Похоже, то еще шило в заднице.
— Бывает.
— Он живет с вами? В вашем доме? В смысле, если можно это называть «живет».
— Да запросто, — устало сказала Эл. — Можете называть это «живет» или как вам угодно. — Она с трудом встала. — Вечер обещает быть долгим.
— Где вы живете?
— Уэксхэм.
— Это далеко?
— На въезде в Бакингемшир.
— Как вы добираетесь домой, на машине?
— Сперва на поезде, затем на такси.
— Кстати, думаю, вы были правы. Насчет моей семьи.
Эл посмотрела на нее.
— Я чувствую, вы колеблетесь. Насчет моего предложения. Это так не похоже на вас. Обычно вы решаетесь очень быстро.
— Я не совсем понимаю, чего вы от меня хотите. Я привыкла иметь на руках описание служебных обязанностей.
— Мы можем его составить. Если вас волнует именно это. Напишете его сами, почему бы и нет? Вы скоро увидите, что нужно делать. — Элисон что-то искала в сумке. — Возможно, я не смогу платить вам столько, сколько ваш последний работодатель. С другой стороны, когда вы проверите мои бухгалтерские книги, то сами скажете, что я могу себе позволить. К тому же это вопрос качества жизни, верно? На мой взгляд, график будет менее напряженным, чем на вашей последней работе. У вас будет больше времени на отдых. — Потом добавила слегка сконфуженно: — Однако вам не удастся разбогатеть с моей помощью. Я не умею угадывать лотерейные номера и все такое прочее.