– Кто такие?
– Мимохожие, – отозвался первый из всадников неприятным скрипучим голосом. – С нами не будет хлопот.
– Проезд в село до рассвета закрыт, – предупредил бдительный страж.
– Видали мы твое убогое село, – фыркнул второй. – Если бы было…
– Подожди, – прервал первый, и напарник послушно оборвал высокомерную речь. – Мы не хотим посещать ваше благословенное село, – продолжил обладатель неприятного голоса. Слова будто продирались из глотки. – Нам нужны сведения. Подскажи, о смелый страж, не проезжал ли здесь вчера приметный возок, крашенный красным и запряженный четверкой гнедых?
– Не видел я ничего, – буркнул страж.
– А если так? – В морозном воздухе мелькнула крохотная тень, влетела в бойницу, ударилась стражнику в грудь и упала к ногам. Он скосил глаза и в свете масляной лампы увидел на полу медный гривенник с новгородским лютым зверем на реверсе.
– А может, и видел, – откашлялся страж. – Вчера, после обеду, похожий возок проехал мимо, свернул к Лысой горе.
– Лысой горе?
– Дальше по тракту и первая отворотка налево, – пояснил страж. – Там, в развалинах старых, наш Заступа живет. Упырь и проклятая душа. Рухом Бучилой зовут.
– Слышал? – спросил обладатель мерзкого голоса. – Заступа.
– Тем интересней, – отозвался напарник, и оба сорвались в галоп.
Страж поднял гривенник, осмотрел, сунул в карман и когда снова выглянул в бойницу, странные гости были уже далеко, оставив после себя странное тревожное чувство. И тревога переросла в лютый страх. Страж перекрестился и зашептал молитву, только сейчас поняв, что у незнакомцев из-под капюшонов не вырывался морозный парок.
Рух проснулся и некоторое время пялился в сводчатый потолок, не сразу вспомнив, где находится и как сюда угодил. Ах да, точно, Васька же в гости вчера прикатил. Оттого башка и болит. Гульнули на славу, чего греха-то таить. Почаще бы так. Рядом, вольготно разметавшись на шкурах и простынях, посапывали обнаженные бабы. Васька дрых на полу в обнимку с бутылкой, поджав копыта и подергивая хвостом. От натопленной печи волнами шло расслабляющее тепло. Рух осторожно выкарабкался из сплетения рук, ног и всяческих прелестей, слез с ложа и подкинул в потухший камин охапочку дров. В виске забилась тонкая жилка. Что-то было не так. Поганое ощущение чужого присутствия, и дело было не в Ваське и шлюхах.
Бучила недовольно поморщился, накинул шубу на голое тело и пошлепал по коридорам, заглядывая во все двери, попадавшиеся по пути, и находя лишь темноту, паутину и тлен. Он вошел в комнату жен и нехорошо усмехнулся. Посреди зала, заполненного иссохшими трупами, в пятнах света, льющегося из трещин на потолке, застыли двое в черных плащах.
– Здорово, самоубивцы, – поприветствовал Рух.
– Здравствуй, Заступа, – отозвался один из незнакомцев. Голос был неприятен, напоминая царапанье стали по оселку. Человек повел рукою вокруг. – Неплохая коллекция.
– Сам собирал, – похвастался Рух. – Мы, что ли, знакомы?
– Пока нет, но разреши представиться. – Гость снял капюшон, открыв пепельно-седые волосы и испещренное неряшливо зашитыми шрамами лицо. – Я Ивор, а моего друга зовут Александром.
Александр, державший в руке подозрительного вида мешок, откинул капюшон, показывая узкое бледное лицо с нездорово блестящими голубыми глазами. Рух чувствовал идущую от обоих волну колдовского холода. И смерти.
– Кто вы? – спросил он. – Умранки или выбрухи? Мертвяками воняет от вас.
– Будь повежливее, упырь, – предупредил Александр.
– Тебя забыл спросить, – фыркнул Бучила.
– Мы не ищем ссоры, упырь, – улыбнулся Ивор, растянув жуткие шрамы. Лучше б не улыбался. – Ты прав, Заступа. Мы умранки, так уж случилось, надеюсь, с этим не будет проблем?
– Может будут, а может и нет, – пожал плечами Рух. Появление странной парочки предвещало только беду. Умранки, твари, рождающиеся, если колдовством удается вдохнуть в умирающего жизнь. Так умранки и балансируют на границе мира мертвых и мира живых. Не живой и не мертвец, сохранивший рассудок, нечувствительный к боли, неспособный мечтать, сострадать и любить. Хреновая участь. – Чего вас сюда без приглашения принесло?
– Мы разыскиваем некоего Николя Фонтенбло, – сообщил Ивор.
– Здесь таких нет, – отрезал Бучила. – Валите в жопу, со всем уважением.
– Тебе он, возможно, знаком под другим именем, – не смутился умранец. – Он черт, вот такого вот ростика, рожа наглая, кончик левого рога обломан, в правом ухе золотая серьга.
– Вор, прохвост и обманщик, – закончил всеобъемлющее описание Александр.
– Ах, этот. – Рух отчего-то совершенно не удивился. Ну не могло все гладко пройти, не в Васькином это духе. – Прошу за мной.
Он вернулся в опочивальню и рассмеялся. Васькина мохнатая задница торчала из крохотного оконца в стене, копыта яростно молотили воздух, хвост дергался полоумной змеей. Дорогой друг пытался скрыться не попрощавшись. Умотанные девки спали спокойным и здоровым сном.
– Вот ваш Николя. – Рух подошел и ткнул пальцем в мохнатую жопу. – Эй, Николя драный, к тебе тут пришли!
Васька сдавленно засипел, безуспешно пытаясь протиснуться в узенькую дыру. Застрял окончательно, ножки обреченно обмякли.
Ивор ухватил за хвост и выдернул черта обратно, брезгливо держа на вытянутой руке. «Сильный ублюдок», – отметил про себя Рух. Васька с виду хлипенький, а весу в нем, наверное, пудика три.
– Николя Фонтенбло, он же Фадей Лопухов, он же Осип Лазовский, – перечислил Александр, словно зачитывая приговор.
– Иворушка! Ох, и ты, Сашенька, здесь! – Васька умилительно захлопал глазенками. – Рад встрече! Как вы, суки, отыскали меня? Я ведь все следочки замел.
– Искать всяких пакостников – наше ремесло, – откликнулся Ивор, разжал хватку, и черт шмякнулся на пол.
– Я, конечно, наверно, тут лишний, – подал голос Бучила. – Но может, потрудитесь объяснить, какого клята творится?
– Николя немножко набезобразничал, – сообщил Александр. – В Новгороде сей нечистый работал на нашего хозяина, колдуна Осипа Шетеня, а пять дней назад пропал вместе с весьма ценной вещью. Где побрякушка, Николя? – Он легонько пнул Ваську под ребра.
– Продал, – заскулил Васька, свившись в клубок. – Нету у меня ничего.
– Надо вернуть, – улыбнулся Александр. – Шетень на тебя не в обиде, но, если вещицы не будет через неделю, ты лишишься своей никчемной жизненки. И не только ты. Посмотри.
Брошенный Александром мешок подкатился Ваське под бок. Черт дрожащими лапками распутал завязки, заглянул внутрь и издал сдавленный писк. Рух подошел, скосил глаза и понимающе хмыкнул. В мешке лежали две отрубленные и покрытые инеем чертячьи башки.
– Господин Шетень обещает каждый день убивать двух твоих братьев, пока не получит украденное, – пропел Александр. – Да-да, Николя, в то время как ты развлекаешься со шлюхами и вином, в Новгороде умирают черти. И они знают, кто виноват.
– Погодите-ка. – Рух ухватил Ваську за жидкую бороденку. – Значит, ты, паскуденыш, нагадил и решил спрятаться у меня?
– Я ду-у-у-мал, не сыщут, – заголосил Васька. – Прости, Заступа, прости. Черт меня дернул, тьфу, да какой черт… Прости, Рушенька!
– Бог простит, а я тебе копыта из задницы выдеру, – пообещал Бучила.
– У тебя неделя, Николя, – проскрипел Ивор.
– Заступушка, помоги, – запричитал Васька, хватая лапками за рукав.
Рух тяжко вздохнул. Все дороги вели в стольный Новгород. Спасать Васькину дурную башку…
Возок вылетел на пригорок, и через морозный узор на стекле Рух увидел столицу. Прохор несся как угорелый, и путь от Нелюдова занял всего полтора коротеньких дня. Аккурат прибыли 31 декабря. Великий Новгород, прикрытый со всех сторон бастионами, устремился в остекленевшие небеса крышами теремов, золотыми куполами церквей, круглым куполом республиканского Сената, острыми шпилями белокаменного Кремля и дымящими трубами мануфактур. Город готовился к невиданным празднествам, тракт, укатанный до ледяной корки и коричневый от навоза, запрудили конные и пешие, обозы и сани. Перекрикивались, не уступали дорогу, дрались. Орали дворяне, матерились гуртовщики, на повороте опрокинулся воз с мясом и свиные полутуши перегородили движение. Бурный людской поток ручейками растекался по сторонам, направляясь к одним из сорока шести проезжих ворот.
В город попали без единой заминки. Усатый солдат на воротах заглянул в возок, полюбезничал с девками, не заметив спрятавшихся под сиденьями Руха и Ваську, получил от Прохора монетку сверх положенной платы, и столица встретила новых героев. Подруг высадили за воротами, снабдив деньгами и заверениями в вечной любви.
– Давай на угол Ильинской и Михайловской, – скомандовал Прохору Васька и угодливо улыбнулся Бучиле. – Я правильно сказал, Рушенька?
– Ты мне, сука, не улыбайся, – окрысился Рух. Всю поездку он с Васькой демонстративно не разговаривал, ограничившись строгим допросом по сути предстоящего дела. И суть эта драная вышла такой – подрядился Васька ишачить на первейшего новгородского колдуна: с письмами бегал, зелья варил, покойников с кладбищ таскал и между делом углядел у колдуна дома собрание всяких чародейских вещиц. Целых две комнаты, тьма-тьмущая никому не нужных, заросших паутиной и плесенью мелочей. Если и пропадет одна, не заметит никто. Ну, так Васька дубовой головой порешал. Стащил золотую статуэтку в виде развратной бабищи, продал задешево, деньги прокутил до гроша, а потом, как узнал, что кража открылась, пустился в бега. Дурацкая история, другой от Васьки и нечего ждать. Был дураком, дураком и помрет. И по всему очень скоро, видать. План у Руха возник единственно верный – искать покупателя и пытаться всеми правдами и неправдами клятскую золотую бабу вернуть.
– Ну чего ты, – заискивающе захлопал ресницами черт. – Я ж извинился.
– Подотрись извинениями своими. – Рух уставился в окно. Возок тарахтел по выстланной деревянными плахами мостовой. Мелькали заборы и крыши домов. На Ваську он особо не злился. Ну разве только самую чуть. Если уродился полудурком мохнатым, что с него взять? С родителей и с Господа спрос. Или кто там рожает чертей? Нет, по совести надо было его на хер послать, да больно уж жалостлива простая вурдалачья душа. Да и в столице не был давно…